— Если сейчас эти американские мудозвоны подпишут нам те семьдесят пять миллионов долларов, которые они уже обещали на развитие моего ДЗПДЖ — «Движения Защиты Прав Домашних Животных», — я тогда вообще на все хуй положил!.. И ты у меня будешь в таком порядке, что тебе и не снилось... Понял?
— Понял, Иван Афанасьевич. Вы все хорошо помните, что должны сказать на банкете?
— Шо я — недоношенный? Или меня по пьянке делали?! Обижаешь, Вася!
И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ В МОЛОДОМ И ПУХЛОМ ЧЕЛОВЕКЕ Я УЗНАЮ ПРЕОБРАЖЕННОГО ВАСЬКУ — БЫВШЕГО ТУПОГО И НЕПОВОРОТЛИВОГО ПОМОЩНИКА ПИЛИПЕНКО, ЧЬИ РУКИ БЫЛИ ПО ЛОКОТЬ В КРОВИ СОТЕН СОБАК, КОШЕК И КОТОВ...
Ах, недаром меня что-то тревожило!.. Ведь чувствовал я — что-то должно было произойти, кого-то я должен был встретить... Печенками чуял, кончиком хвоста, усами, топорщащимся загривком... Но чтобы это был ПИЛИПЕНКО?! Или Васька?!
А может, мне все это снится?.. Может, я вот сейчас открою глаза — и никакого Пилипенко, никакого Васьки в Вашингтоне... Только Сокс и Ларри Браун. А больше никого. И все это мне пригрезилось на нервной почве, от усталости...
— Ты чего, Кыся?! — искренне встревожился Сокс. — Что с тобой?
— Тебе нехорошо, Мартын? — спросил Ларри.
— Нет-нет, ребята... Все в полном порядке! Только не торопитесь. Пусть вот эти двое у второй колонны сначала пройдут. — Я показал на Пилипенко и Ваську. — Не хочу, чтобы они меня видели.
— Ты знаешь их? — тут же спросил меня Ларри Браун.
— Когда-то встречались...
— Секунду, парни! — И Ларри Браун наклонился к лацкану своего смокинга и тихо проговорил в шов: — Вторая колонна. Двое. Одному, невысокому, — около пятидесяти, второму, толстому, молодому, — лет тридцать. Информацию срочно!
Ларри присел на корточки, вынул из уха маленькую штучку на проводе, и мы все трое немедленно услышали:
— Старший — депутат Государственной Думы России от Санкт-Петербурга, глава «Движения Защиты Прав Домашних Животных», видный деятель России по охране Животного мира. Молодой — депутат русской Думы от Вологодской области, генеральный директор филиала этого «Движения» в Вологде. Подробности?
— Не нужны, — сказал Ларри и отключился от этой замечательной службы информации. — Ты, наверное, ошибся, Мартын. Или видел их когда-нибудь по телевизору.
Сокс подождал, когда Ларри поднимется во весь рост, и тихо спросил меня, так, чтобы Ларри не слышал:
— Кто это, Кыся? — и показал на Пилипенко.
— Это самый плохой и страшный Человек на свете, — так же тихо ответил я ему.
— Хочешь, я его сейчас обоссу? Мне за это ничего не будет! — тут же великодушно предложил Сокс.
— Нет, Сокс. Не нужно. Я что-нибудь сам придумаю. У меня с ним старые счеты...
И тут Ларри сказал:
— Все, ребятки, все! Они уже в Банкетном зале... Валите, пареньки, прямо туда, к креслу Президента. Иди, Мартын, Сокс знает, он покажет куда...
— А ты? — спросил я, испугавшись теперь остаться без такой верной охраны, как Ларри Браун.
— Там и без меня хватит, Кыся, — ласково сказал Ларри. — Я вас здесь подожду.
И мы с Соксом — по стеночке, по стеночке — просквозили в Банкетный зал к Президентскому креслу.
* * *
Ах, как прекрасен был этот Банкетный зал!
И если бы не присутствие в нем Пилипенко и Васьки, я восхитился бы этим залом еще сильнее. И уж наверняка гораздо подробнее смог бы рассказать про круглые столы, накрытые очень красивыми красными скатертями с широкими золотыми полосами... И низкий, плотный, с удивительным вкусом подобранный букет разноцветных роз на каждом столе в короткой красивой вазе... И по четыре длинные свечи в очень высоких подсвечниках — чтобы пламя от свечей не слепило бы сидящих за столом...
Как успел сообщить мне Сокс — за столами сидели по десять Человек. Четверо русских и пятеро американцев. И один синхронный переводчик.
В каждом столе были встроены микрофоны. Человек, который захочет выступить и сказать что-то Людям, мог не напрягать голос. А может быть, и не только для этого...
И конечно, если бы не Пилипенко и Васька, я смог бы по достоинству оценить и замечательное красное вечернее платье Хиллари, и прелестную мордочку Челси.
Но вообще, оглядев всех Женщин, сидящих в Банкетном зале Белого дома, я все равно продолжал бы утверждать, что если бы Рут Истлейк была бы сейчас здесь — даже в своих обычных джинсах и кофте с широкими рукавами, — она была бы самой КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНОЙ в этом зале!
Честно говоря, все это я увидел потом. А пока я торчал под столом между ног Президента и его дочери Челси, а Соксу подставили такой специальный высокий стульчик, типа нашего детского, в котором маленький Ребенок мог бы сидеть за одним столом со взрослыми. Когда Билли предложил мне занять место на этом стульчике рядом с Соксом — я отказался, сказав ему, что мне отсюда пока что удобнее будет подсказывать ему — правду говорит Человек или нет. И Президент со мной согласился.
На самом же деле до поры до времени я не хотел «светиться» перед Пилипенко и Васькой. Что могло бы произойти, если бы они сейчас увидели меня, я даже себе не представлял — ни логическими раскладами, ни Котово-интуитивными...
Я знал одно — мне нужно было дождаться выступления Пилипенко. Поэтому я не очень-то вслушивался в приветственную речь Клинтона. Он произносил ее не за столом, а встав за маленькую синюю трибунку с какой-то странной красивой картинкой. Сокс мне потом объяснил, что это был герб Соединенных Штатов Америки. Ну, как у нас раньше — глобус с кривым ножом и молотком в веночке из засохшей перепеленутой травы со звездочкой наверху...
Трибунка стояла точненько под портретом Президента Авраама Линкольна. Мне последнее время сильно везет на имена с двумя «А» — ААрон Маймонидес, АврААм Линкольн.
Про Линкольна мне рассказал все тот же Сокс. Сокс вообще был буквально набит кучей сведений и подробностей о вещах, с которыми мне никогда не приходилось сталкиваться. И я ему был очень признателен. Не только за объяснения. Еще и за то, что Сокс рассказывал мне все это без пижонства, ничем не подчеркивая своего превосходства и исключительности. А такое — дорогого стоит!
И я ему простил его чуточку преувеличенное внимание к чужим миллионам.
Наверное, Президент говорил не слишком официальную речь, потому что за столами то и дело вспыхивал смех, звучали веселые аплодисменты и не было той подозрительной чопорности, которая всегда сопровождает выступление нашего Президента.
Кое-кто даже позволял себе ироничные реплики из зала, и тогда уже смеялся сам Билли Клинтон и все вокруг него.
Где-то, каким-то образом я понимал, что это был прекрасно отрепетированный спектакль для русских. Так сказать, торжество демократизма напоказ, навынос, про который у вас, дескать, в России, только болтают, а мы в Америке этим воздухом демократии живем и дышим!
Но так ли плох хорошо срепетированный спектакль?
Неужели злобные выкрики и драки в нашей Думе или японском парламенте, или в английском, которые видят миллионы несчастных Котов и Людей всего мира на экранах своих телевизоров — лучше?!
... Выступил и Посол России в Америке — вполне симпатичный мужик с превосходным английским языком.
Говорил он, стоя у своего стола, с бокалом в руке, и нужно было отдать должное этому тренированному господину — в своем ответном слове он с успехом повторил непринужденный стиль речи Президента Клинтона, чем еще сильнее развеселил присутствующих.
Получилось что-то типа маленького соревнования — ах, вы нам спектакль?! А мы вам — ансамбль песни и пляски! Один-один в общую пользу нашей с вами дружбы...
В конце своей светской речи Посол поблагодарил всю президентскую семью, шутливо поклонился Соксу и сказал, что присутствие на этой встрече Первого Кота Америки совершенно естественным образом заставляет Посла вспомнить о Братьях наших меньших и предоставить слово депутату Государственной Думы, президенту Всероссийского общества «Движение Защиты Прав Домашних Животных», старому петербуржцу, человеку с золотым и отзывчивым сердцем — ИВАНУ ПИЛИПЕНКО!..
«Все врет!» — сказал я из-под стола Клинтону.
«Понял...» — ответил мне Президент Америки.
Тут мне стало жалко Посла России — уж больно он мне понравился, — и я добавил: «Скорее всего — введен в заблуждение этим мерзавцем Пилипенко...»
«Я так и подумал, — сказал мне Клинтон по-шелдрейсовски под стол. — Ты знаком с этим Пилипенко?»
«Не то слово!..» — чуть не заорал я.
Хиллари и Билли переглянулись, а Челси, великолепно владевшая шелдрейсовским языком, тревожно спросила меня: «Что же теперь будет?»
«Сейчас... Сейчас я что-нибудь придумаю...» — сказал я, и вдруг одна неожиданно пришедшая мне в голову мысль убедила меня в том, что Рут Истлейк была совершенно права! Я действительно ГЕНИАЛЬНЫЙ КОТ! Вот такой скромный, обыкновенный, домашний ГЕНИЙ...
А мыслишка-то была препростейшая! На кой хрен мне потом всем доказывать, что Пилипенко и Васька душегубы и гнусные, отвратительные типы, что они хотят украсть семьдесят пять миллионов долларов, которые им сейчас выдадут легковерные америкашки на якобы «Защиту прав домашних Животных»?!
Кто мне поверит?! Чем я это могу доказать? И получится, что я со своими запоздалыми обличениями — в говне, а они, как говорил Шура, — «в бантике». То есть в полном порядке!
Ну уж херушки вам, господа Пилипенки! Вы сейчас нам сами все про себя расскажете!.. Все-все, до самой последней точечки.
Сейчас, господа деловые американцы, вы бесплатно получите такой стриптиз, который вам не покажут ни за какие ваши миллиарды!..
Пилипенко уже стоял за своим столом, как раз напротив стола Президента, и, обращаясь к Соксу, лепетал что-то такое сладенько-сахарное, изредка прикрывая глаза в особо проникновенных местах...
А я снизу, из-под стола, видел, как у Сокса непроизвольно и неосознанно прижались уши к затылку, напряглась спина, вытянулся и замер хвост.
Только самый его кончик трясся, выдавая внутреннюю истерику Сокса. Ну не дурак же Кот! Чувствует же — кто перед ним!.. В отличие от Людей нам, Котам, это дано свыше.
— Сокс!.. — тихо сказал я по-Животному. — Сокс! Не дергайся, возьми себя в лапы. Сейчас, когда этот подонок, в восторге от самого себя, в очередной раз прикроет глаза, ты моментально спрыгивай вниз, а я взлечу на твое место. Понял? И следи за ним внимательно! Важно эту сменку сделать тогда, когда он прикроет свои бесстыжие зенки...
— Что это — «зенки»?.. — не понял Сокс.
— Иди в жопу со своими вопросами! Потом объясню. Делай, что велят!..
— О’кей!.. — сказал Сокс.
А Пилипенко в это время говорил:
—...весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал на благо...
— Пошел!!! — скомандовал мне Сокс.
Он спрыгнул вниз со своего высокого стульчика, а я взлетел наверх, на его место. Сделали мы это совершенно одновременно. Даже встретились в воздухе!..
И когда Пилипенко открыл глаза, на месте Сокса ОН УВИДЕЛ МЕНЯ!!!
Я сидел точно так же, как Сокс, — мордой к нему, в упор глядя ему в глаза.
Пилипенко не мог оторвать от меня взгляда и закрыть рот. Он так и стоял — с широко распахнутой пастью и отвисшей нижней челюстью. И от него за версту воняло «Столичной», выпитой перед банкетом, скорее всего в отеле.
В его медово-липком и гладком вранье возникла тревожная, тяжелая, как булыжник, пауза. Весь Банкетный зал Белого дома с недоумением смотрел на Ивана Афанасьевича Пилипенко, а я в это время МЫСЛЕННО И НАСТОЙЧИВО ВНУШАЛ ЕМУ: «НЕ ОТВОДИ ГЛАЗА В СТОРОНУ. СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО, ВНИМАТЕЛЬНО СМОТРИ... СОСРЕДОТОЧЬСЯ НА ТОМ, ЧТО Я БУДУ ТЕБЕ ГОВОРИТЬ, СЛУШАЙ МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО!»
Пилипенко согласно попытался кивнуть мне головой, но вместо кивка у него получился какой-то нелепый рывок подбородком...
— Ты чё, Иван Афанасьевич?! — испуганным шепотом спросил его Васька и проследил за мертвенно-неподвижным взглядом Пилипенко...
И ТОЖЕ УВИДЕЛ МЕНЯ!!!
— А-а-а!!! — в ужасе коротко всхлипнул Васька и сам зажал себе рот двумя руками.
— Врача!.. Вызовите доктора!.. — вскрикнул кто-то.
«Рано, — сказал я Клинтону. — Никакого врача!»
И Президент поднял руку, призывая всех к тишине.
«СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО, — говорил я, вкладывая в свой посыл все свои силы, всю свою волю, всю мощь моего существа, дарованного мне Природой. — ТЫ МЕНЯ УЗНАЕШЬ? ВГЛЯДИСЬ В МОЕ РВАНОЕ УХО, В МОИ ШРАМЫ НА МОРДЕ... УЗНАЛ?»