Голос исчез так же внезапно, как появился, и из динамика слышалось теперь лишь шипение атмосферных разрядов.
Роканнон посмотрел в другой конец комнаты, на маленького фииа, который попросил разрешения остаться с ним и молча сидел, скрестив ноги, на полу у окна.
— Это, Кьо, говорил враг, — сказал Роканнон.
Лицо фииа не изменилось.
— Кьо, — спросил Роканнон (по обычаю ангья, обращаясь к отдельным фииа, вместо личных имен употребляли названия деревень, в которых те живут, поскольку было неизвестно даже, есть у отдельных фииа свои имена или нет), — Кьо, если бы ты постарался, смог бы ты услышать врагов умом?
В коротких записях, сделанных во время единственного посещения им деревень фииа, Роканнон отметил, что фииа редко отвечают прямо на поставленные вопросы; и ему хорошо запомнилась их скрываемая за улыбкой уклончивость. Однако Кьо, волей судьбы погруженный в чужую для него стихию звуковой речи, ответил на вопрос Роканнона.
— Нет, Повелитель, — сказал он сокрушенно.
— А можешь ты слышать умом других из твоего народа, в других деревнях?
— Немного. Если бы я в их деревнях жил… тогда, может быть, и смог бы. Фииа иногда переходит жить из родной деревни в другую. Рассказывают даже, что когда-то фииа и гдема говорили умом друг с другом как один народ, но это было давным-давно. Рассказывают, что..
Он замолчал.
— У твоего народа и у «людей глины» и в самом деле были общие предки, хотя теперь вы и они живете совсем по-разному. Что ты хотел сказать, Кьо?
— Рассказывают, что давным-давно на юге, на высоких местах, где все кругом серое, жили те, кто мог говорить умом со всем живым. Все мысли могли слышать они, Старые, Самые Древние… Но мы спустились с гор, одни в долины, другие в пещеры, и забыли ту, трудную жизнь.
Роканнон задумался. Никаких гор к югу от Халлана на континенте вроде бы нет. Он встал, чтобы взять «Путеводитель» и посмотреть карты, однако его остановил приемник, до этого мгновения шипевший на той же частоте. Опять звучал голос, но теперь далекий, гораздо слабее того, который он слышал перед этим; звучал то более, то менее внятно, в зависимости от помех, но говорил этот голос на общегалактическом:
— Номер Шесть, отзовитесь. Номер Шесть, отзовитесь… Говорит Фойе. Номер Шесть, отзовитесь…
После бесконечных повторений и пауз голос продолжал:
— Говорит Пятница… Нет, говорит Пятница… Говорит Фойе; как вы меня слышите, Номер Шесть? Сверхсветовые должны прибыть завтра, и мне сейчас нужен полный отчет об обшивке «семь-шесть» и о сетях. Реализацией сногсшибательного плана пусть занимается Восточный отряд Вы меня слышите, Номер Шесть? Завтра мы свяжемся по ансиблу с Базой. Будьте добры прямо сейчас передать мне информацию об обшивке. Обшивка «семь-шесть». Нет необходимости…
Голос потонул в приливе помех, а когда появился снова, расслышать удавалось уже только отдельные слова и обрывки фраз. Помехи, молчание, обрывки фраз — и вдруг врезался голос более близкий, он быстро говорил на неизвестном языке, который Роканнон слышал до этого. Говорил и говорил; не шевелясь, так и не убрав руку с «Путеводителя», Роканнон слушал. Так же неподвижно сидел в тени на другом конце комнаты фииа. Голос в динамике произнес две пары чисел, потом их повторил; при повторении Роканнон уловил слово, на языке цивилизации в созвездии Кита означающее «градусы». Он открыл блокнот и записал числа; по-прежнему слушая, открыл наконец «Путеводитель» на той странице, где начинались карты Фомальгаута-II.
Числа, которые он записал, были 28° 28–121° 40. Если это широта и долгота… Он углубился в карты: рука, державшая карандаш, раза два прикоснулась заостренным кончиком к точкам в открытом море. Попробовал вариант, где 121° означал западную долготу, а 28° — северную широту, и кончик карандаша оказался немного южнее горного хребта, пересекающего примерно посредине Юго-Западный Континент. Роканнон замер, не отрывая взгляда от карты. Приемник молчал.
— Что это было, Повелитель Звезд?
— Кажется, я знаю теперь, где они. Возможно. И у них там ансибл. — Он посмотрел на Кьо невидящим взглядом, потом взгляд вернулся к карте. — Если они и вправду там… Мне бы только добраться туда и расстроить их планы, мне бы отправить через их ансибл хотя бы одно сообщение Союзу, хотя бы…
В свое время картографирование Юго-Западного Континента было проведено исключительно с воздуха, и обозначены были лишь горы и самые большие реки. Сотни квадратных километров неизвестности, и о точном местонахождении цели можно только гадать…
— Я не могу сидеть сложа руки, — сказал Роканнон.
И, снова подняв глаза, встретил ясный, непонимающий взгляд маленького фииа. Встал и начал мерить шагами каменный пол комнаты. Приемник шептал и потрескивал.
У него только одно преимущество: враг не знает о нем и его не ждет.
— Хорошо бы использовать против них их собственное оружие, — продолжал Роканнон. — Я, пожалуй, попробую их найти. На юге. Не только твоих родичей убили эти чужаки, но и моих товарищей. Мы с тобой оба одиноки, оба говорим на неродном для нас языке. Я был бы очень рад, если бы ты остался со мной.
Он сам не знал, почему эти последние слова у него вырвались.
По лицу фииа мелькнула тень улыбки. Параллельно, не соединяя их, он поднял над головой руки. Огоньки свечей в подсвечниках на стенах раскачивались, подпрыгивали, меняли форму.
— Было предсказано, что Скиталец будет выбирать себе товарищей, — сказал фииа. — На какое-то время.
— Скиталец? — переспросил Роканнон.
Но на этот раз фииа ему не ответил.
III
Медленно, шурша подолами юбок по каменному полу, Властительница Замка, мать Могиена, Хальдре, шла через высокий зал. Ее темная кожа с годами потемнела еще больше, когда-то золотые волосы стали белыми. И все равно красота, отличавшая женщин ее рода, не покинула Хальдре. Роканнон поклонился и приветствовал ее так, как того требовал этикет:
— Привет Повелительнице Халлана, дочери Дурхала, Хальдре Золотоволосой!
— Привет Роканнону, нашему гостю. — И она посмотрела на него сверху вниз спокойным взглядом. Как большинство женщин ангья и все мужчины этого народа, она была выше Роканнона. — Расскажи, почему отправляешься ты на юг.
Она неторопливо прохаживалась по залу, и он прохаживался рядом с ней. От темных гобеленов, свисавших с высоких стен, воздух казался тоже темным, а балки потолка — черными, и только под этим потолком были узкие окна, через которые наискосок вниз падал в зал холодный утренний свет.
— Я отправляюсь на поиски врагов, Повелительница.
— А что будет, когда ты их найдешь?
— Я надеюсь войти в их… замок и через их… машину, передающую вести, рассказать Союзу, что враги здесь, на этой планете. Она стала их убежищем, и очень маловероятно, что Союз сам сможет их найти: ведь миров так же много, как песчинок на морском берегу.
Но найти врагов нужно во что бы то ни стало. Они и так уже причинили вашей планете много зла и причинят еще больше другим планетам.
Хальдре кивнула.
— Верно ли, что ты хочешь отправиться в путь налегке, взять с собой всего несколько человек?
— Да, Повелительница. Путь долог, и придется переправиться через море. И сила врагов так велика, что противопоставить ей я могу только хитрость.
— Одной хитрости мало, Повелитель Звезд, — сказала старая женщина. — Я пошлю с тобой четырех верных ольгьо, если четырех тебе достаточно, двух крылатых коней с поклажей и шесть под седлом и дам серебра — на случай, если варвары в чужих странах потребуют платы за ночлег для тебя и моего сына Могиена.
— Могиен отправится со мной вместе? Из всех твоих даров, Повелительница, этот — самый дорогой!
Она задержала на нем свой печальный, но твердый взгляд.
— Я рада, что он приятен тебе, Повелитель Звезд. — И она снова медленно пошла с ним рядом. — Могиен жаждет отправиться с тобой вместе, ведь он любит тебя, да и приключения любит, и ты, великий властитель, идущий навстречу большой опасности, тоже жаждешь, чтобы с тобой отправился он. Поэтому, считаю я, так и должно быть. Но прошу тебя сейчас, сегодняшним ранним утром в Большом Зале, запомнить мои слова и не бояться упреков от меня, когда ты возвратишься: я не верю, что Могиен с тобой вернется.
— Но ведь он должен унаследовать Халлан, Повелительница!
Она шла и молчала; в конце зала, под потемневшим от времени гобеленом, на котором золотоволосые ангья дрались с крылатыми великанами, повернула назад и наконец заговорила снова:
— Халлан унаследуют другие властители. — Ее спокойный голос был полон холодной горечи. — Вы, Повелители Звезд, снова среди нас, снова приносите нам свои обычаи и войны. Реохан превратился в прах; долго ли простоит Халлан? Сама планета наша теперь стала всего лишь песчинкой на берегу ночи. Все меняется сейчас, но в одном я не сомневаюсь по-прежнему: над моим родом нависла черная тень. Моя мать, которую ты знал, впала в безумие и заблудилась в лесу; отец мой погиб в бою, муж стал жертвой предательства; и когда у меня родился сын и я радовалась его рождению, дух мой скорбел, предчувствуя, что жизнь сына будет короткой Сам он об этом не скорбит: ведь он ангья, он носит два меча. Но моя доля мрака в том, чтобы одной править приходящим в упадок родовым владением, жить, жить и пережить их всех… — Она помолчала. — Тебе, чтобы выкупить свою жизнь или право идти вперед, понадобится больше сокровищ, чем у меня есть. Возьми вот это. Тебе я вручаю это, Роканнон, не Могиену. Для тебя мрака в этой драгоценности нет: разве не твоей была она когда-то в городе по ту сторону ночи? Для нас же она обернулась лишь тенью и бременем. Прими ее снова, Повелитель Звезд; используй ее, если будет нужно, как выкуп или как подарок.
Хальдре расстегнула у себя на шее золотое ожерелье с большим синим камнем, стоившее жизни ее матери, сняла его и протянула Роканнону. Он взял его, почти с ужасом слыша приглушенный холодный стук золотых звеньев, и поднял взгляд С высоты своего роста Хальдре смотрела прямо на него, и ее голубые глаза в прозрачной темноте зала тоже казались темными.
— А теперь бери с собой моего сына, Повелитель Звезд, и следуй своим путем. Да погибнут твои враги, не оставив сыновей!
Полосатый конь, верхом на котором сидел Роканнон, несколько раз взмахнул крыльями, и далеко внизу остались пламя факелов, дым, снующие тени, голоса, суета и шум. Всего лишь пятнышко неяркого света на уходящих вдаль темных холмах, Халлан остался позади; широко раскинутые, почти невидимые во мраке крылья поднимались и опускались, и в лицо Роканнона бил встречный ветер. Восток позади начал светлеть, и ярко сияла Большая Звезда, предвестница восхода, до которого, однако, было еще далеко. И день, и ночь, и утро, и вечер был величественно неторопливы на этой планете, которой, чтобы повернуться вокруг своей оси, нужно было тридцать часов. И медленной была также поступь сезонов: сейчас начиналось весеннее равноденствие, и предстояли четыреста дней весны и лета.
— О нас будут петь песни в высоких замках, — сказал Кьо со своего седла за спиной у Роканнона. — Будут петь о том, как Скиталец и его спутники во тьме неслись по небу на юг перед началом весны…
Кьо хохотнул. Словно рулон серого шелка, расписанный холмами и цветущими равнинами Ангьена, развертывался под ними; пейзажи становились все ярче и наконец вспыхнули яркими красками и резкими тенями: на горизонте царственно поднялось дневное светило.
В полдень они спустились отдохнуть часа два на берегу реки, текущей на юго-запад, к морю, вдоль русла которой они следовали; позже, когда уже начало смеркаться, они спустились снова, на этот раз к небольшому замку, стоявшему на вершине холма, как все замки ангья; холм этот огибала та же река. Владелец и жители замка встретили их радушно. Хозяева с трудом удерживались от вопросов: верхом на крылатых конях, вместе с наследником Халлана и четырьмя ольгьо, путешествовали фииа (такого еще никогда не бывало) и кто-то говоривший со странным акцентом, одетый как ангья, но без мечей, и бледнолицый, как ольгьо. Вообще-то, любовные связи между представителями этих двух каст, ангья и ольгьо, были куда многочисленнее, чем большинство ангья готово было признать; ты сплошь и рядом встречал светлокожих воинов и золотоволосых слуг. Ну а с этим другом наследника Халлана было уж совсем непонятно. Сам же Роканнон, не желая, чтобы о его присутствии стало известно всем на планете, молчал, а их гостеприимный хозяин не осмеливался задавать вопросы наследнику Халлана; и если в конце концов хозяину и довелось узнать, кто был его странный гость, то лишь из песен, в которых годы спустя тот был воспет.
Так же, в полете над изумительной красоты горами и долинами, провели семь путников и следующий день. Переночевали они в деревне ольгьо у реки, а на третий день оказались в местах, новых даже для Могиена. Река, широкой дугой поворачивавшая здесь к югу, теперь растекалась по заводям и старицам, холмы уступили место просторам равнин, а небо над горизонтом поблескивало как затуманенное зеркало. К концу дня они увидели белый утес, на вершине которого стоял замок; дальше тянулись лагуны, перемежаемые серыми песками, а еще дальше расстилался морской простор.
С седла Роканнон опустился усталый, ломило спину, а в голове от ветра и движения все звенело; и когда он снова посмотрел на замок, то подумал, что из всех виденных им твердынь ангья эта — самая жалкая. К бокам пострадавшей от времени приземистой крепости жались, как мокрые цыплята под крылья к курице, две кучки хижин; из кривых узких улочек на путешественников пялили глаза местные ольгьо, почему-то бледные и коренастые.
— Похоже, что они здесь перемешались с «людьми глины», — сказал Могиен. — Вот ворота; замок этот, если ветер не отнес нас куда-то в сторону, называется Толен. Эй, властители Толена, у ваших ворот гости!
Ни единого звука не раздавалось из замка.
— Ветер раскачивает ворота Толена, — сказал Кьо.
И в самом деле, ворота из окованного бронзой дерева, повисшие на петлях, качались в холодном морском ветре, продувавшем селение насквозь. Острием меча Могиен толкнул створку внутрь. За ней была тьма, где захлопали испуганно чьи-то крылья; пахнуло сыростью.
— Властители Толена не встретили гостей, — сказал Могиен. — Что ж, Яхан, спроси этих уродов, где мы можем переночевать.
Молодой ольгьо повернулся к кучке местных жителей, стоявших поодаль, и заговорил. Какой-то старик, набравшись духу, отделился от толпы, боком, то и дело кланяясь, заковылял вперед и обратился почтительно к Яхану. Говорил старик на диалекте ольгьо, который Роканнон не очень хорошо знал; однако он понял: старик твердит, что им некуда поселить «педана» — это слово Роканнону известно не было. К Яхану присоединился другой слуга Могиена, высокий Рахо; он, в отличие от Ахана, говорил угрожающе, но старик только приседал кособочась, кланялся и бормотал; и наконец вперед решительными шагами вышел Могиен. Кодекс поведения ангья запрещал ему разговаривать со слугами другого властителя, и он просто обнажил один меч, поднял его, и меч засверкал в холодном, отраженном водами моря свете. Старик только развел руками, повернулся и с воплем скрылся, шаркая, в одной из улочек, где с каждым мгновением становилось все темнее. Путники последовали за ним; сложенные крылья их коней задевали краями низкие камышовые крыши по обе стороны проулка.
— Яхан, что означает это слово?
Молодой ольгьо, вообще добросердечный и открытый, сейчас, похоже, испытывал неловкость.
— Педан, Повелитель, это… э-э… тот, кто ходит среди людей.
Роканнон кивнул, хотя, конечно, рад был бы узнать точнее, о чем идет речь. Прежде, когда он был еще не союзником, а исследователем этого вида разумной жизни, он тщетно пытался обнаружить у них какую-нибудь религию; складывалось впечатление, что никаких религиозных верований у них нет вообще. При этом они были очень суеверны. Верили в колдовство, одушевляли явления природы, однако богов у них не было. И вот наконец встретилось слово, указывающее как будто на веру в сверхъестественное! Ему даже не пришло в голову, что, употребляя это слово, местные жители имели в виду его, Роканнона.
Три развалюхи понадобилось, чтобы разместить семерых путников, а крылатых коней пришлось привязать снаружи, потому что ни одна хижина в селении их не вместила бы. Распушив мех, чтобы защититься от холодного морского ветра, животные сбились потеснее. Полосатый конь Роканнона начал, царапая стену хижины, то ли выть, то ли мяукать и успокоился лишь, когда вышел Кьо и почесал ему за ушами.