— Итак, Броустер принимал участие в оформлении завещания профессора Хоупа?
— Да, принимал.
— И присутствовал при его подписании?
— Да.
— Благодарю вас. И еще одно условие.
— Еще одно? — забеспокоился нотариус. — Какое же?
— Вы должны вновь принять на работу пьянчугу Броустера.
— Принять в мою фирму пьянчугу? Это исключено!
Гопкинс поднялся с места, собираясь уходить.
— Очень жаль. Это необходимое условие для того, чтобы затушевать дело.
— Но он же позор фирмы! Пьяница!
— Вы уверены в этом? Ведь пьяным его видели всего один раз.
— И не хочу видеть еще раз!
— А вы возьмите его только с таким условием. Сразу уволите, если такое повторится.
Наконец сурового нотариуса удалось уговорить.
По указанному нотариусом адресу лейтенант отправился немедленно и по дороге не очень-то соблюдал правила уличного движения. Не до того было! Сведения, полученные от нотариуса, свидетельствовали о том, что катастрофа может разразиться в любой момент.
В маленьком уютном домике на окраине Лондона настроение было прямо-таки похоронное.
Когда лейтенант Гопкинс предъявил свое служебное удостоверение полной пожилой даме в черном платье, та лишь покорно подняла глаза к небу.
— О, еще и это, — простонала она и жестом пригласила лейтенанта пройти в комнату.
При виде представителя Скотленд-Ярда ему навстречу поднялся щуплый молодой человек с несчастным лицом. Из последних сил он старался соблюдать спокойствие и держаться с достоинством.
— Что ж, я готов, — отрешенно вздохнул бывший помощник нотариуса Броустер.
— К чему вы готовы? — улыбнулся Гарри Гопкинс.
Несчастный человечек с удивлением взглянул на представителя властей.
— Как это к чему? Я готов следовать за вами.
Лейтенант громко рассмеялся, стараясь, чтобы его смех услышала грустная пожилая дама.
— Вы считаете, что я явился для того, чтобы вас арестовать?
— А за чем же еще?
— Итак, вы сознаете, что за совершенные вами преступления должны понести столь суровое наказание?
Броустер тяжко поник головой.
— Увы! Если бы я помнил, что именно тогда натворил…
Лейтенант Гопкинс обеспокоился:
— Так вы ничего не помните?
— Ничего, — покачал головой преступник. — Абсолютно ничего. С того момента, как мистер Стимс указал мне на дверь — ничегошеньки не помню. Ночь, беспросветная ночь. Я даже не помню, как оказался дома. — Несчастный с ожесточением потер лоб. — Печально сознавать, сэр, что человек в моем возрасте может позволить себе нечто подобное. Э, да что тут говорить, — закончил он, пожав плечами с самым безнадежным видом.
Дружески взяв несчастного за щуплое плечо, лейтенант чуть ли не силой усадил его в кресло и сам сел напротив. В ответ на удивленный взгляд он сказал спокойно и веско:
— Не отчаивайтесь, еще не все потеряно. Возможно, вам и удастся выйти из этого неприятного положения. Думаю, ваше дело не столь уж безнадежно.
Отчаявшийся Броустер с недоверием смотрел на этого странного полицейского.
— Разве это возможно, сэр?
— Посмотрим. Все зависит от целого ряда обстоятельств. И вот эти-то обстоятельства я и должен с вашей помощью рассмотреть. Сейчас постарайтесь возможно точнее описать все, что случилось до того момента, как вы потеряли память.
Надежда, промелькнувшая в полных отчаяния глазах, видимо, придала силы бывшему помощнику нотариуса. Желтые щеки окрасил лихорадочный румянец. Впрочем, может быть, это была краска стыда?
— Что ж, — начал он тихим, полным раскаяния голосом, — я напился как… как последний… — Броустер так и не уточнил, как именно он напился, возможно, просто не мог найти достойного сравнения.
— Вы часто выпиваете? — пришел ему на помощь следователь.
Подследственный позволил себе даже негромко вскрикнуть от возмущения.
— Что вы! Я вообще не пью! Разумеется, после того, что произошло, вы вправе мне не поверить, но я говорю чистую правду. До этого прискорбного случая стаканчик портвейна по очень большим праздникам — вот самое большое, что я когда-либо позволял себе. И это случалось чрезвычайно редко, уверяю вас, сэр! Обычная же моя доза, за компанию с коллегами — несколько капель виски в бокале с содовой.
— Тогда почему же вчера… Что за праздник был?
Броустер еще ниже поник головой.
— Я и сам толком не понимаю, как оно все произошло. Я сидел у Лионса. Знаете, кабачок на углу Редкросс. Там я обычно обедаю. Ко мне подсел незнакомый человек…
— О нем расскажите поподробнее. Как он выглядел?
— Он показался мне иностранцем. По-английски говорил очень хорошо, но акцент все-таки чувствовался. Знаете, такой немного гортанный выговор. И, кроме того, лицо смуглое.
— На индейца похож?
— Мне трудно сказать, я индейцев не встречал, а вот на испанца, пожалуй, похож. Ну, слово за слово, разговорились. В таких маленьких ресторанчиках, знаете ли, нравы простые, и люди легче общаются.
— О чем был разговор?
— Сначала поговорили о забастовке шахтеров, все об этом говорят. Потом перешли на филателию. Я уже много лет собираю марки. Хобби у меня такое. Прямо-таки страсть. Он мне показал несколько штук, у него были с собой. Спросил, не подделка ли и сколько они могут стоить. Я немного в этом разбираюсь. Ну высказал я ему свое мнение. Он был в восторге. Стал говорить, что я оказал ему прямо-таки бесценную услугу и что наше знакомство надо отметить. Заказал водку. Когда я попросил подать к ней содовую, он даже руками замахал — как можно портить такой благородный напиток! «От одной рюмки вам плохо не будет, а в такую промозглую погоду нет ничего лучше для здоровья». И в самом деле, день был исключительно мерзкий. Я и подумал — выпью рюмку, не опьянею же с такой малости. Выпил. Вторую рюмку он в меня чуть не силой впихнул. Ну, а после уже пошло само… Знаете, для непривычного человека… Развезло меня.
— А о чем вы еще разговаривали, кроме филателии?
— Да ни о чем особенном. Разговор вертелся вокруг всяких подвернувшихся тем, как бывает обычно со случайными знакомыми.
— В том числе и о вашей работе в нотариальной конторе?
— Да, и об этом поговорили. Но ничего особенного. Он спросил, много ли у меня работы. А узнав, что много, посочувствовал. Сказал, что считает такую работу очень мудреной, ему дескать с ней ни за что не справиться. Ведь всякие такие документы о наследствах страшно сложная штука, «премудрая», как он выразился.
— А не интересовался ли он каким-нибудь конкретным документом? Пожалуйста, постарайтесь припомнить, это очень важно.
Броустер опять потер лоб, стараясь собрать мысли.
— Извините меня, сэр, — сказал он вздохнув. — Такая каша в голове. Помню, мы говорили о завещаниях. Ага, вот тут он и сказал, что такого рода документы — «премудрая вещь», наверняка их составляет сам главный нотариус. И тогда я… понимаете, уже водка в голову ударила… тогда я вспомнил об одном действительно сложном документе, который только накануне оформляли у нас в конторе. А составлял его именно я, а не «главный нотариус».
— Наверняка вам вспомнилось завещание профессора Вильяма Б. Хоупа? И вы назвали фамилию профессора вашему случайному знакомому?
— Ох, боюсь, назвал… Такое нарушение правил! Сам не знаю, как у меня вырвалось. Никогда раньше такого со мной не случалось…
— А о том, что завещание было официально оформлено и подписано, вы тоже сказали вашему собутыльнику?
Побледневшее лицо помощника нотариуса и весь его виноватый вид и без слов свидетельствовали о том, что так оно и было.
— Сказал, — чуть слышно признался Броустер. Решившись, он поднял голову и кинул испуганный взгляд на представителя Скотленд-Ярда.
На спокойном, можно сказать — равнодушном лице последнего не отразилось никаких эмоций.
Между тем внутренне Гарри Гопкинс весь буквально клокотал от обуревавших его чувств. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что над головой одного из обитателей виллы профессора Хоупа нависла смертельная опасность.
— Скажите, Броустер, вы смогли бы опознать вашего собутыльника? — поинтересовался он.
— Наверняка узнаю, если встречу, — был ответ. — Столько несчастий принес мне этот человек! Лицо его навсегда врезалось в мою память. Да и запомнить его нетрудно, уж очень характерные черты. Ну, и этот шрам на брови…
— Какой шрам? Вы ничего не упомянули о нем.
— Простите, и в самом деле, просто мне трудно собраться с мыслями. Да, у него был очень заметный шрам. Вот тут, на брови, шел наискосок, — Броустер показал на собственной брови.
Такая характерная примета! Наконец что-то конкретное! Надо спешить!
Представитель Скотленд-Ярда, поднявшись, поблагодарил Броустера за беседу и, прощаясь, сообщил, что тот может завтра опять приступить к работе в нотариальной конторе фирмы Стимс энд Стимс. Ошарашенный помощник нотариуса — теперь уже не бывший! — не мог поверить своему счастью, несколько раз переспросил, не ослышался ли он, а, поверив, чуть с ума не сошел от радости.
Не дослушав его горячих слов благодарности, лейтенант поспешил удалиться.
Не прошло и часа, как десятки агентов Скотленд-Ярда уже получили описание смуглого мужчины со шрамом на левой брови и разбрелись по всему огромному городу в его поисках.
— Да что же конкретно мы ему инкриминируем? — поинтересовался начальник розыскного отдела.
Лейтенант Гопкинс задумался лишь на долю секунды.
— Нарушение тайны служебного документа, — ответил он.
Начальник розыскного отдела удивился.
— Не такое уж это большое преступление в конце концов. А мы по всему городу разослали людей.
— Да, не такое уж большое. Но у меня есть основания полагать, что он будет осужден и повешен.
Начальник онемел.
— Как, за такой проступок…
Но прежде, чем он докончил фразу, лейтенант уже оказался за дверью.
XX. Удачный день констебля Брауна
Тот факт, что в трактире «Дырявый парус» завязалась драка, сам по себе большого интереса не представлял. Драки в этой забегаловке случались чуть ли не каждую ночь. Не представлял собой ничего особенного и приезд кареты «скорой помощи» с красным крестом. Постоянные посетители «Дырявого паруса» в драках поднаторели и дело свое делали хорошо. Вся округа знала об этом.
Констебль Браун ругался на чем свет стоит. Надо же, именно ему выпало дежурить в эту ночь! С большой неохотой отправился он на место происшествия. До чего же надоели эти пьяные бессмысленные драки! Напьются, набузят, им одно удовольствие, а ты изволь разбираться! Ну, порезали друг друга, велика беда! Одним головорезом будет меньше, только и всего. До чего же не везет человеку! Все время приходится заниматься этими осточертевшими, ничтожными делами, а серьезного все не попадается. Такого, в расследовании которого полицейский с головой может сделать карьеру. А уж он, как никто другой, давно заслуживает повышения по службе. Вот и Полли все время твердит об этом. Она права, когда вот-вот родится третий ребенок…
В трактире констебль Браун застал привычную картину. Густой от табачного дыма воздух, казалось, можно ножом резать. На затоптанном полу лужа крови. Пострадавший уложен на составленные рядом стулья. Рана перевязана салфеткой или чьим-то носовым платком.
Доктор «скорой помощи», не торопясь, раскладывает свои инструменты. На вопросительный взгляд полицейского доктор отрицательно покачал головой. Итак, на сей раз обошлось без смертельного исхода.
— Выкарабкается, — еще раз подтвердил свой диагноз врач, с треском разрывая бумажную обертку бинта.
Вытащив блокнот, констебль Браун без всякого интереса приступил к дознанию.
— Кто его ранил?
Столпившиеся вокруг завсегдатаи трактира неохотно цедили слова. Что ж, все как всегда!
— Кто его знает… незнакомый человек… давно сбежал… никто его толкам не рассмотрел.
Полицейский удивился бы, услышав другие ответы. В «Дырявом парусе» всегда безобразничал кто-то посторонний, который к моменту приезда полиции уже давно успевал сбежать. Полиции, как правило, делать здесь было нечего. С тех пор, как эту забегаловку открыл наверняка какой-то случайно уцелевший висельник, дело обстояло всегда именно так.
В заключение полицейский задал чисто формально вопрос, на который не ждал ответа.
— Свидетели есть?
Хозяин в невероятно грязном фартуке, ни на секунду не прекращая перетирать стаканы, ответил:
— Ну что вы, господин полицейский! Откуда же свидетели? Ведь тут всегда дым коромыслом! Вот я, к примеру, едва успеваю обслуживать клиентов, совсем замотался, по сторонам смотреть некогда.
Столпившиеся вокруг клиенты дружным хором подтвердили общую замотанность и совершенную невозможность что-либо в этой забегаловке заметить.
Сержант Браун зевнул во весь рот. Может, полицейскому и не положено зевать при исполнении, но уж очень хотелось спать, а вся эта история навевала неимоверную скуку. Ладно, вроде бы формальности соблюдены, можно закругляться. Ага, еще одно.
— Кто из присутствующих знает пострадавшего?
Его, разумеется, никто не знал. Хозяин беспомощно развел руками.
— Клиент, как все. Вошел, сел, пил. Я документов у них не спрашиваю.
Полицейский подошел к неподвижному телу.
Доктор как раз кончил перевязывать рану. Бросив взгляд на блокнот в руках констебля Брауна, пожал плечами:
— От него вы ничего не узнаете, сержант. Он без сознания.
Полицейский склонился над раненым.
— Индеец?!
Раненый бредил. Из монотонного потока нечленораздельных бессвязных слов можно было понять лишь некоторые.
Констебль уже собрался сунуть в карман ненужный блокнот, как вдруг что-то привлекло его внимание.
— Ого, это интересно! — Он ниже наклонился над человеком, находившимся без сознания и безостановочно говорившим в бреду.
По случайному стечению обстоятельств констеблю Брауну в свое время пришлось служить в комиссариате полиции на одном из рудников в Мексике. Частенько выпивая с краснокожими коллегами по работе, он стал немного разбираться в их языке. Много времени прошло с тех пор, но кое-что в голове осталось…
Сон как рукой сняло. Куда-то подевались скука и усталость. Полицейский слушал бред пострадавшего со все растущим вниманием. А слушать было что!
Так случилось, что несколько дней назад констебль Браун участвовал при расследовании происшествия на территории недвижимости профессора Вильяма Б. Хоупа. Возможно, то, что сейчас бессвязно бормотал вот этот индеец, и не имело никакой связи с убийством во дворе дома профессора, но, возможно, и имело…
Полицейский подошел к телефону.
Помощник инспектора Вуль первым делом как следует обругал его за то, что разбудил его в столь неурочное время.
— Не могли до утра подождать? Тем более, что этим делом мы больше не занимаемся, передали его Ярду!
Энтузиазм констебля Брауна несколько приуменьшился. Иметь дело со Скотленд-Ярдом… Одно дело информировать собственный комиссариат, и совсем другое — задавак из Скотленд-Ярда.
Держа в руке телефонную трубку, констебль не решался позвонить. А ну как еще раз обругают? Впрочем, даже если и обругают, что с того? Пожалуй, стоит рискнуть. Была не была!
Не обругали. И даже были очень вежливы. Дежурный обо всем обстоятельно расспросил и попросил подождать. По ту сторону телефона никто долго не брал трубку. Браун даже подумал, не заснули ли там, но вот в трубке послышался неясный гул голосов. Вроде, оживленный обмен мнениями. Наконец в трубке раздался голос:
— Немедленно отвезите вашего индейца в больницу и там стерегите его как зеницу ока! Глаз с него не спускайте! И никого к нему не пропускайте! Утром я приеду допросить его.
Бросив трубку, полицейский со всех ног кинулся к машине «скорой помощи», уже отъезжавшей. Успел ее задержать и погрузить раненого.
В больнице пришлось поскандалить. Дежурный ординатор и слышать не хотел о том, чтобы раненого индейца поместить в отдельную палату.
— Неужели вы думаете, констебль, что у нас только и дела, чтобы цацкаться с каждым пьяницей, получившим в драке дыру в бок? У нас для серьезных больных нет места, больница переполнена, булавки воткнуть некуда! — ворчал дежурный.