— Мистер Буш, — сказал Хорнблауэр. — Мы будем буксировать судно шлюпками. Спустите тендер и барказ.
В первую секунду Буш посмотрел с сомнением. Он опасался, что противник сделает то же. Однако он понял — как Хорнблауэр понял прежде него — что субтильную «Лидию» буксировать будет гораздо легче, чем неуклюжий «Нативидад», а глядишь — после вчерашнего боя у противника могло вовсе не остаться шлюпок, способных держаться на воде. Сблизиться с неприятелем любой ценой — в этом был долг Хорнблауэра.
— Спустить шлюпки! — заорал Гаррисон. — Команду в тендер, команду в барказ!
Засвистели дудки. Матросы выстроились в цепочки у талей, шлюпки по очереди закачались в воздухе и опустились на воду. Их команда подставляла кранцы, отталкиваясь от нависающего борта «Лидии».
Для матросов начался долгий, выматывающий труд. Они гребли, шлюпки прыгали по крутым волнам, и вот тросы натянулись, принимая напряжение. Теперь матросы налегали, что есть мочи, но, казалось, не двигались с места, только без толку пенили веслами синюю воду. Потом «Лидия» соизволила немного проползти, и все повторилось снова. Мешали волны — иногда все матросы по одному борту разом «ловили леща», так что шлюпка разворачивалась, чуть не врезаясь в другую. «Лидия», такая покладистая и грациозная под парусами, на буксире вела себя сущей стервой.
Она уклонялась от курса, она проваливалась в подошву волны и под плеск весел тащила шлюпки назад, к своему дрожащему носу, потом, передумав, так быстро устремлялась за двумя натянутыми тросами, что гребцы, не рассчитав силы, падали навзничь, рискуя в этот момент опасности оказаться под кораблем.
Они работали голыми. По лицам и туловищам ручьями катился пот. В отличие от своих товарищей у помп они не могли забыться в одуряющей монотонности — от них постоянно требовалось внимание. Сидящий на корме унтер-офицер время от времени раздавал дополнительные порции воды, но их не хватало, чтобы утолить мучительную жажду. Матросы гребли, и гребли, их намозоленные годами морской службы руки трескались и шли пузырями, так что нестерпимо было уже держать весла.
Хорнблауэр отлично знал, каким мучениям они подвергаются — сам он не выдержал бы и получаса такой работы. Он приказал, чтобы гребцов сменяли каждые полчаса, и всячески старался ободрить. Он глядел на них со смущенной жалостью. Три четверти его матросов чуть больше полугода назад не были и не намеревались быть моряками — их загребли во время повальной вербовки. Хорнблауэр против воли испытывал то, чего, наверно, никогда не испытывали его офицеры — он видел в команде не марсовых или шкафутных, а тех, кем они были до вербовки: грузчиков, паромщиков, носильщиков.
Среди них были даже возчики и гончары — даже два приказчика и один наборщик. Этих людей оторвали от семьи, от привычной работы и принудили к тяжелому труду, негодной пище, ужасным условиям жизни, страху перед кошками и ротанговой тростью Гаррисона, а вдобавок — опасности утонуть или погибнуть в бою. Хорнблауэр, впечатлительный от природы, остро сочувствовал им, даже сознавая всю недопустимость подобной жалости. Мало того, он (в отличие от большинства других либералов) с годами впадал во все больший либерализм. Но все слабости отступали перед жгучим беспокойством, толкавшим его довершить начатое. Он видит «Нативидад», значит, не может отдыхать, пока с ним не сразится, а раз капитан не отдыхает, тем более не могут отдыхать матросы — разламывающиеся спины и кровоточащие ладони не в счет.
Тщательно измерив секстаном противолежащие углы, он мог уверенно сказать, что к концу часа матросы своими усилиями подтащили «Лидию» чуть ближе к «Нативидаду». Буш — он проделал те же наблюдения — был согласен. Солнце поднималось выше, «Лидия» дюйм за дюймом ползла к неприятелю.
— «Нативидад» спустил шлюпку, сэр! — крикнул Найвит с фор-салинга.
— Сколько весел?
— Думаю, двенадцать, сэр. Они берут корабль на буксир
— На здоровьице, — презрительно хмыкнул Буш. — На двенадцати веслах они эту лохань далеко не утянут.
Хорнблауэр сверкнул на него глазами, и Буш вновь ретировался на свою сторону шканцев: он забыл, что капитан не в настроении беседовать. Нервы его были напряжены до предела. Он стоял под палящим солнцем, жар поднимался от палубы, потная рубашка натирала тело. Он чувствовал себя запертым, словно пойманный зверь, в клетке мелких практических деталей. Бесконечный перестук помп, качка, дребезжание такелажа, скрип весел в уключинах — все это сводило его с ума. Казалось, он заорет (или разрыдается) от любого пустяка.
В полдень он поменял матросов на веслах и у помп, потом послал команду обедать — и с горечью вспомнил, что они завтракали в ожидании скорого боя. В два часа он начал подумывать, не подошли ли они к «Нативидаду» на расстояние очень дальнего выстрела, но сам факт этих раздумий подсказал ему, что это не так. Он слишком хорошо знал свой нетерпеливый характер и потому поборол искушение, не стал зря тратить порох и ядра. И вот, в тысячный раз подняв подзорную трубу, он увидел над кормой «Нативидада» белый диск. Диск распухал и превратился в тонкое облачко. Через шесть секунд глухой рокот выстрела достиг их ушей. Креспо явно решил попытать счастье.
— У них на шканцах две длинных восемнадцатифунтовки, — сказал Джерард Бушу недалеко от Хорнблауэра. — Тяжеловато для ретирадных орудий.
Хорнблауэр это знал. Почти час он должен будет сносить обстрел этих пушек, прежде чем сможет пустить в ход бронзовые девятифунтовки на полубаке «Лидии». Еще клуб дыма появился над кормой «Нативидада». В этот раз Хорнблауэр увидел всплеск на гребне волны в полумиле впереди. Но, учитывая дистанцию и сильное волнение на море, это не значит, что пушки «Нативидада» не могут достать «Лидию». Хорнблауэр услышал свист следующего ядра и увидел фонтанчик брызг ярдах в пятидесяти от правой раковины.
— Мистер Джерард, — сказал он, — попросите мистера Марша посмотреть, что можно сделать с длинными девятифунтовками на полуюте.
Матросов подбодрит, если «Лидия» будет время от времени палить из пушек, а не просто безропотно сносить обстрел. Марш вразвалку вышел из темноты порохового погреба, моргая от ослепительного солнечного света. Он с сомнением потряс головой, прикидывая расстояние между кораблями, но пушку велел выдвинуть и своими руками любовно зарядил. Он заложил максимальный заряд и потратил несколько секунд, выбирая из ящика самое круглое ядро, потом тщательно направил пушку и отошел, держа в руке вытяжной шнур. Некоторое время он наблюдал, как кренится «Лидия» и как движется ее нос. Десяток подзорных труб устремился на «Нативидад»: все ждали, куда упадет ядро. Вдруг Марш дернул шнур. Пушка явственно громыхнула в неподвижном горячем воздухе.
— Два кабельтовых за кормой! — крикнул Найвит с фор-салинга. Хорнблауэр не заметил всплеска, в чем усмотрел лишнее доказательство своей профессиональной непригодности. Чтоб скрыть это, он вновь напустил на себя непроницаемый вид.
— Попробуйте еще, мистер Марш, — сказал он.
«Нативидад» теперь стрелял из обоих ретирадных орудий. Пока Хорнблауэр говорил, впереди раздался треск. Одно из восемнадцатифунтовых ядер ударило «Лидию» чуть ниже ватерлинии. Хорнблауэр слышал, как юный Сэвидж в барказе разразился звонкими ругательствами, понукая гребцов — видимо, ядро пролетело прямо у них над головой. Марш погладил бороду и принялся перезаряжать длинную девятифунтовку. Хорнблауэр тем временем просчитывал шансы на благоприятный исход боя.
Девятифунтовка, хоть и малокалиберная, била дальше, чем короткие пушки главной палубы; карронады же, составляющие половину вооружения «Лидии», годились только для стрельбы на близкое расстояние. «Лидии» придется еще долго ползти к «Нативидаду», прежде чем она сможет успешно ему ответить. Предстоит пережить долгий и опасный промежуток времени, когда «Нативидад» уже сможет пустить в ход пушки, а «Лидия» — еще нет. Будут убитые и раненые, возможно — поврежденные пушки, серьезные поломки. Пока мистер Марш, сощурясь, смотрел в прицел девятифунтовки, Хорнблауэр пытался взвесить все «за» и «против» сближения с врагом. Вдруг он ухмыльнулся и перестал тянуть себя за подбородок — он определился окончательно. Он начал бой — он любой ценою доведет его до конца. Его гибкий ум застыл в упорной решимости.
Как бы подкрепляя эту решимость, громыхнула девятифунтовка.
— Совсем рядом! — победно завопил Найвит с фор-салинга.
— Прекрасно, мистер Марш, — сказал Хорнблауэр. Марш довольно потянул себя за бороду.
«Нативидад» теперь стрелял чаще. Трижды громкий всплеск возвещал о попадании. Вдруг словно какая-то невидимая рука зашатала Хорнблауэра, уши его наполнил душераздирающий грохот. У гакаборта сидел морской пехотинец, тупо созерцая левую ногу — на ней не было ступни. Другой пехотинец со стуком выронил ружье и прижал руку к разорванному щепкой лицу. Между пальцев его текла кровь.
— Вы ранены, сэр? — воскликнул Буш, одним прыжком оказываясь возле Хорнблауэра.
— Нет.
Хорнблауэр отвернулся и, пока раненых уносили, глядел в подзорную трубу на «Нативидад». Он видел, как рядом с кораблем появилось длинное пятно, удлинилось и отошло в сторону. Это — шлюпка, которой прежде пытались буксировать судно — вероятно, Креспо осознал бессмысленность своей затеи. Но шлюпку все не поднимали. Секунду Хорнблауэр был озадачен, но тут все объяснилось. Видны стали короткие временные фок- и грот-мачта: шлюпка усердно разворачивала судно боком к англичанам. Скоро не две, а двадцать пять пушек откроют огонь по «Лидии».
У Хорнблауэра участилось дыхание. Он сглотнул. Пульс тоже участился. Не отрывая от глаза подзорную трубу, он удостоверился, что правильно понял маневр неприятеля, потом лениво прошел на переходный мостик. Он принуждал себя изображать веселость и бесшабашность: он знал, что дураки-матросы, которыми он командует, охотнее будет сражаться за такого капитана.
— Они нас ждут, ребята, — сказал он. — Скоро у нас над головой пролетит несколько камушков. Покажите, что англичане видали и не такое.
Он не ошибся: матросы отвечали бодрыми выкриками. Он снова поднял к глазам подзорную трубу. «Нативидад» еще поворачивал. Долгое дело — в полный штиль развернуть неуклюжее двухпалубное судно. Но все три мачты уже разошлись, и Хорнблауэр угадывал белые полоски на бортах «Нативидада».
— Кхе-хм, — сказал он.
Он слышал, как скрипят весла — гребцы все тащили и тащили «Лидию» к неприятелю. На палубе несколько офицеров — в том числе Буш и Кристэл — отвлеченно обсуждали возможный процент попаданий при бортовом залпе с испанского судна на расстоянии мили. Они говорили с хладнокровием какое Хорнблауэр и не мечтал даже воспроизвести достоверно. Он меньше — гораздо меньше — боялся смерти, чем поражения и презрительной жалости собратьев. Сильнее всего страшило увечье. Когда бывший флотский офицер ковыляет на двух деревяшках, его жалеют и называют героическим защитником Англии; но за глаза высмеивают. Думать, что он сделается посмешищем, было невыносимо. Он может лишиться носа или щеки, получить такое увечье, что на него противно будет смотреть. Его передернуло. За этими жуткими мыслями он не вспомнил о сопутствующих деталях, о мучениях, которым подвергается в полутемном кокпите под неумелыми руками Лаури.
«Нативидад» вдруг окутался дымом. Через несколько минут воздух и вода вокруг «Лидии», да и само судно, задрожали от ядер.
— Не больше двух попаданий, — торжествующе сказал Буш.
— Как я и говорил, — сказал Кристэл. — Их капитану надо бы ходить от пушки и каждую направлять самому.
— Почем вы знаете, может он так и делает? — возразил Буш.
В их беседу вступил еще один голос — вызывающе громыхнула девятифунтовка. Хорнблауэру почудилось, что он увидел полетевшие над палубой щепки, хотя при таком расстоянии это было маловероятно.
— Отлично, мистер Марш! — крикнул он. — Прямое попадание!
«Нативидад» дал еще бортовой залп, и еще один, и еще. Раз за разом через всю палубу «Лидии» проносились ядра. На палубе лежали убитые, стонали раненые. Раненых уносили вниз.
— Любому, у кого есть математический склад ума, ясно, — сказал Кристэл, — что эти пушки наводили разные руки. В противном случае бы не было такого разброса ядер.
— Чепуха, — стоял на своем Буш. — Посмотрите, сколько времени проходит между двумя бортовыми залпами. Достаточно, чтоб один человек навел все пушки. Иначе что бы они делали все это время?
— Даго… — начал Кристэл, но неожиданный хлопок над головой заставил его на время замолчать.
— Мистер Гэлбрейт! — крикнул Буш. — Прикажите сплеснить грот-брам-штаг. — Потом торжествующе обернулся к Кристэлу. — Заметили вы, — спросил он, — что все ядра пролетели высоко? Как это объясняет ваш математический ум?
— Они стреляют, когда борт поднялся на волне, мистеп Буш. Странно, мистер Буш, как после Трафальгара вы…
Хорнблауэр страстно желал оборвать выматывающий его нервы спор, но был неспособен на такое тиранство.
В недвижном воздухе пороховой дым окутал «Нативидад» так, что тот призрачно маячил в облаке, над которым возвышалась только одинокая бизань-мачта.
— Мистер Буш, — спросил Хорнблауэр, — как по-вашему, сколько сейчас до него?
— Я бы сказал, три четверти мили, сэр.
— Скорее две трети, сэр, — сказал Кристэл.
— Вашего мнения не спрашивают, мистер Кристэл, — огрызнулся Хорнблауэр.
Три четверти мили, даже две трети — слишком много для карронад «Лидии». Она должна идти вперед под обстрелом. Буш, судя по его следующему приказу, был того же мнения.
— Пора сменить гребцов, — сказал он и пошел на бак.
Хорнблауэр услышал, как он загоняет в шлюпки новых матросов — надо было поторапливаться, пока «Лидия» не потеряла свою и так небольшую скорость.
Было нестерпимо жарко, хотя солнце давно перевалило за полдень. Запах крови мешался с запахом нагретых палубных пазов и запахом дыма от девятифунтовок, из которых Марш исправно бомбардировал врага. Хорнблауэру было худо — он всерьез опасался, что опозорит себя навеки, начав блевать на виду у всей команды. Он настолько ослабел от усталости и тревоги, что мучительно ощущал качку.
Матросы у пушек замолчали — прежде они смеялись и шутили, но теперь сникли под обстрелом. Это дурной знак.
— Позовите Салливана, пусть придет со скрипкой, — приказал Хорнблауэр.
Полоумный ирландец вышел на корму и козырнул, держа скрипку и смычок под мышкой.
— Сыграй нам, Салливан, — приказал Хорнблауэр. — Эй, ребята, кто из вас лучше всех танцует хорнпайп?
По этому вопросу, очевидно, существовало разногласие.
— Бенскин, сэр, — сказали несколько голосов.
— Хол, сэр, — сказали другие.
— Нет, Макэвой, сэр.
— Тогда устроим состязание, — сказал Хорнблауэр. — Бенскин, Хол, Макэвой. Гинея тому, кто спляшет лучше.
В последующие годы рассказывали и пересказывали, как «Лидию» буксировали в бой, а на главной палубе отплясывали хорнпайп. Это приводили как пример смелости и выдержки капитана, и только сам Хорнблауэр знал, как мало правды в этой похвале. Надо было подбодрить матросов — вот почему он это сделал. Никто не знал, что его чуть не стошнило, когда в носовой орудийный порт влетело ядро, забрызгав Хола матросскими мозгами, но не заставив пропустить коленце.
Позже спереди от судна послышался треск, крики и стоны.
— Барказ затонул, сэр! — крикнул Гэлбрейт с полубака; но Хорнблауэр был уже там.
Ядро разбило барказ чуть ли не на отдельные доски. Уцелевшие матросы барахтались в воде, хватались за ватер-штаг или карабкались в тендер — все боялись акул.
— Даго избавили нас от лишних хлопот — не придется поднимать барказ, — сказал Хорнблауэр громко. — Мы уже близко и можем показать зубы.
Слышавшие его матросы закричали «ура!»
— Мистер Хукер! — крикнул он мичману в тендере. — Когда всех подберете, будьте любезны, поверните руль направо. Мы откроем огонь.
Он вернулся на шканцы.
— Руль круто направо, — скомандовал он рулевому. — Мистер Джерард, открывайте огонь, как только сможете навести пушки.
«Лидия» очень медленно развернулась. Еще один бортовой залп с «Нативидада» обрушился на нее, но Хорнблауэр попросту не заметил. Окончилось вынужденное бездействие. Он подвел свой корабль на четыреста ярдов к неприятелю, и теперь его единственная обязанность — ходить по палубе, показывая матросам пример. Решений больше принимать не надо.