— Вы, значит, все-таки материалист?
— Я не гонюсь за прозвищами — я работник.
Княжна вся превратилась в слух, и глаза ее сделались стеклянными.
— Что с тобою, Марго? — окликнула ее княгиня.
— Ничего, ma tante, я задумалась! — вздрогнула княжна.
— О богатстве, комфорте, славе? — пошутил Голь.
— Вы угадали, — бросила ему княжна, в ее глазах блеснул зеленый огонек.
Николай Леопольдович внимательно посмотрел на Маргариту Дмитриевну.
— Если вы захотите заняться чтением, то наша библиотека к вашим услугам; мы получаем все новые журналы и книги… — переменила разговор княгиня, обращаясь к Гиршфельду.
— Благодаря вас за позволение и не премину сегодня же им воспользоваться.
Чаепитие кончилось. Княгиня встала из-за стола, сказав Николаю Леопольдовичу:
— Мы ужинаем в час, если вам это покажется поздно, то прикажите подать себе ранее.
— Нет, я не привык ложиться рано.
— Марго, пойдемте ко мне, — позвала она княжну, и обе удалились.
— А мы не засядем в преферансик? — предложил Август Карлович. — Вы играете? — обратился он к Гиршфельду.
— Ни в какую игру, кроме стуколки, и то потому, что она скорее… — отвечал тот.
— И ближе к цели, или пан, или пропал! — заметил доктор.
— Пожалуй и оттого… — согласился Гяршфельд.
— Так мы втроем? — обратился доктор к помещикам.
— Отчего же не перекинуться до ужина, — согласились те.
Все трое отправились на террасу.
Николай Леопольдович, в сопровождении Володи, прошел в библиотеку и, взяв последнюю книгу «Русского Вестника», проводил своего ученика, уже простившегося после чая с матерью, до его комнаты, передал его с рук на руки Дементьевичу и, пожелав обоим покойной ночи, отправился к себе.
Он застал Петра, дежурившего в его комнатах.
— Вы мне не нужны, — объявил он ему, когда тот зажег свечи на письменном столе, — можете идти, до ужина я буду читать.
— Слушаю-с, — радостно ответил Петр, очень довольный предстоящей трехчасовой свободой и быстро исчез из комнаты.
Николай Леопольдович раскрыл было книгу и принялся за чтение, но ему было не до него; он бросил книгу на стол и перешел на кресло, стоявшее у открытого окна.
Устроившись попокойнее, он стал бессознательно глядеть в окутывающийся уже июньскими сумерками тенистый сад.
Образ княжны упорно носился у него перед глазами.
Ее обольстительная, чисто плотская красота волновала ему кровь, в виски стучало. Он заметил произведенное им на нее впечатление, особенно коща он высказал свой взгляд на идеалы — он видел, что она всецело согласилась с ним, он ее понял. Слабая струна души ее была так быстро и так неожиданно найдена, надо только суметь сыграть на ней и княжна его.
Она бедна, жениться на ней, при его настоящем положении, было бы безумием, но обладать ею, сделать ее своею помощницею, своею союзницею… Княгиня, думал он далее, уже начала следить за ним ревнивыми глазами, она мешает ему, надо вразумить ее, с ней он справится, он заставит ее смотреть на все его глазами! Она влюблена и не захочет потерять его; но когда удастся ему на досуге переговорить с ней?
— Днем следит князь, вечером гости, при ней всегда княжна — это ужасно! Но княжна… княжна… она должна быть моею! — вслух проговорил Николай Леопольдович и сам испугался произнесенной им фразы.
К усугублению этого испуга, по коридору раздались легкие шаги, кто-то как будто крался. Он стал прислушиваться. Шаги остановились у его дверей, кто-то дотронулся до ручки двери, она тихо отворилась.
Николай Леопольдович вскочил.
XVI
Наперсница
В комнату впорхнула миловидная, изящно одетая в палевое летнее платье, сшитое по моде, пикантная брюнеточка.
Черные как смоль, гладко причесанные волосы оттеняли свежее молодое личико с вздернутым носиком и хитрыми блестящими, веселенькими глазками.
На вид ей было лет девятнадцать. Затянутая в корсет фигурка, и обутая в прюнелевый башмачок маленькая ножка придавали ей вид барышни, исполняющей роль горничной на любительской спектакле.
— Записка от княгини! — лукаво проговорила вошедшая, подавая Николаю Леопольдовичу изящный конвертик.
Это была камеристка княгини Зинаиды Павловны, Стеша, любимица и наперсница своей барыни, вывезенная ею из Москвы года два, три тому назад.
Александр Павлович не любил ее, называл егозой и обвинял в любовных шашнях со всеми лакеями.
Николай Леопольдович вертел в руках полученное письмо.
Это был маленький конвертик без надписи, с тисненный княжеским гербом.
Развернув его, он вынул маленький листок почтовой бумажки с таким же гербом и прочел следующее:
Он кончил чтение и поглядел на Стешу.
Та стояла, опустив глазки, с невинным видом перебирая черный с оборкой фартушек.
— Ответ будет-с?
— Не торопитесь, душечка, какая вы скорая!
Стеша улыбнулась и вскинула не него глазками.
Он вынул из бокового кармана пиджака бумажник, бережно уложил в одно из его отделений письмо княгини, вместе с конвертом, а из другого отделения вынул пять рублей.
— Княгиня пишет, что вы преданная девушка, а преданность должна вознаграждаться, возьмите это себе на ленты… — подал он Стеше пятирублевку.
— Зачем, к чему вы беспокоитесь, я ее сиятельством и так довольна, — отнекивалась она.
— Говорю вам, возьмите… — настойчиво повторил он, вкладывая в ее руку бумажку и пододвигаясь к ней ближе, та торопливо отодвинулась.
— Благодарю вас, не надо бы совсем… и я так… — бормотала она, пряча бумажку в карман.
— Э, да вы недотрога-царевна! — пододвинулся он к ней снова.
— Какой же ответ-с? — снова попятилась Стеша.
Николай Леопольдович взял ее за талию. Стеша вырвалась.
— Оставьте, не шалите, разве можно?
— Отчего же нельзя? И зачем вы, такая хорошенькая, ходите по чужим поручениям?
— Как же, ее сиятельство… Что же прикажете ответить? — снова забормотала она, очевидно не поняв вопроса.
— Ее сиятельству скажите, что хорошо. В в другой раз милости просим ко мне и без поручений. Поняли?
Стеша сверкнула на него плутовскими глазками. Он схватил ее в охапку и поцеловал.
— Ай! — взвизгнула она и, выскользнув как змейка из его объятий, убежала.
«Не уйдет! — подумал он, затворяя дверь. — А ее сиятельство — молодец! Быстро обо всем озаботилась. Надо будет переговорить с ней обо всем серьезно».
Он уселся за книгу и читал вплоть до ужина.
К ужину княжна не вышла, княгиня вопросительно посматривала на Николая Леопольдовича.
Тот ответил ей полуулыбкой.
Поужинали довольно быстро и почти молча, так как княгиня не поддерживала разговор, а игроки спешили к недоконченной пульке.
Вскоре все встали из-за стола и разошлись, пожелав княгине покойной ночи.
Княгиня отправилась к себе.
Николай Леопольдович спустился вниз, где застал Петра.
— Ступай спать, я разденусь сам, — сказал он ему.
Петр ушел и он запер за ним дверь; когда в коридоре затихли его шаги, он снова отпер дверь и стал ждать.
Прошло не более получаса, в коридоре послышались крадущиеся шаги, дверь отворилась и на пороге появилась с маленьким потайным фонарем в руках Стеша.
— Идите! — недовольным голосом сказала она.
Гиршфельд потушил свет, запер дверь снаружи, положил ключ в карман и последовал за своей путеводительницей.
Они поднялись на парадную лестницу, прошли обширную переднюю, громадную залу, вступили в коридор и очутились перед лестницей, ведущей на антресоли.
Коридор и лестница были устланы мягкими коврами, так что шагов не было слышно, но Николай Леопольдович все продолжал с осторожностью ступать по полу, из головы у него не выходил стих Пушкина:
Трепещет, если пол под ним
Чуть заскрипит.
Ему стыдно было сознаться, что он трусил, но он трусил. Поднявшись на лестницу, он очутился в небольшой комнате с двумя дверями.
Одна дверь, противоположная входу, была задрапирована какой-то персидской материей.
Стеша подняла портьеру и отперла дверь.
— Пожалуйте! — произнесла она и быстро скрылась в не задрапированную дверь направо.
Он перешагнул порог и портьера опустилась.
Он очутился в темноте и стал положительно в тупик. Только через несколько минут он сообразил, что стоит перед второй портьерой, откинул ее и вошел в будуар Зинаиды Павловны.
В то же самое время между портьерами появилась Стеша, вышедшая из маленькой двери в стене, заперла дверь на ключ и скрылась в ту же дверь.
Какое-то странное чувство охватило Николая Леопольдовича.
Панический страх обуял его.
Нелепая мысль о возможности западни мелькнула в егой голове.
Ему чудились сзади мелкие шажки князя.
Господствующий в будуаре странный полумрак усиливал впечатление.
XVII
В будуаре
Будуар княгини Шестовой резко дисгармонировал с обстановкой остальных княжеских апартаментов, убранных хотя и роскошно, но с тою неуловимою аристократической сдержанностью, при которой самая безумная роскошь не представляет из себя ничего кричащего, ничего бросающегося в глаза.
Помещение же княгини, напротив, страдало всеми этими недостатками и напоминало собою будуар модной кокотки высшего полета.
Громадный пунцовый фонарь на золоченых цепочках спускался с разукрашенного причудливыми гипсовыми барельефами потолка и полуосвещал обширную комнату, сплошь затянутую пунцовой шелковой материей и устланную такого же цвета пушистым ковром.
Во весь громадный простенок между двумя окнами, с тяжелыми, как и на дверях, портьерами, вделано было в стену от пола до потолка громадное зеркало.
Масса самой разнообразной и оригинальной мебели, этажерок со всевозможными безделушками и objets d'art, совершенно загромождали комнату, придавая ей вид скорее магазина, bric a brac, чем жилого помещения.
С левой стороны находилась громадная арка с приподнятой на толстых шнурах портьерой, открывавшей вид в следующую комнату-альков, всю обитую белой шелковой материей. В глубине ее виднелась пышная кровать, а справа роскошный туалет, с большим овальным зеркалом в рамке из слоновой кости. Альков освещался молочного цвета фонарем, спускавшимся из центра искусно задрапированного белоснежным шатром потолка. Пол был устлан белым ангорским ковром.
Зинаида Павловна, в капоте из легкой шелковой материи цвета крем, полулежала на кушетке, с папиросой в руках.
Озаренная царившим в будуаре каким-то фантастическим полусветом, она была более чем эффектна.
Увидав вошедшего Николая Леопольдовича, она сделала радостное движение.
Он подошел к ней и с чувством поцеловал ее руку.
— Наконец ты здесь и мы одни! — томно сказала она, ще-луя крепко его в лоб.
— Садись… — подвинулась она на кушетке. Он сел.
— Ты уверена в Стеше? — тревожно спросил он.
— Как в самой себе. А я тобой недовольна и выдеру тебя больно за ушко… — шутя начал она, нежно взяв его за ушко.
— Можно спросить, чем?
— Вы с первого дня стали заглядываться на княжну.
Он сделался серьезен.
— Ты это, конечно, шутишь, а вот я так серьезно недоволен тобой и даже перед появлением ко мне Стеши с письмом думал о том, когда мне удастся тебе это высказать.
— А ты думал, что я не позабочусь устроить наши свидания?
— Не думал, что это будет так скоро.
— Чем же это ты недоволен мной?
— А тем, что ты слишком выдаешь себя, так странно глядишь на меня, когда я подойду и заговорю с княжной. Это так легко заметить. Заметит она, заметят гости, заметит, наконец, сам князь. Я не хочу подвергаться скандалам, бывшим с прежними учителями. Подобная перспектива мне далеко не привлекательна.
— А если я не могу удержаться! Если я боюсь за тебя, боюсь, что ты увлечешься. Княжна, видимо, обратила на тебя свое внимание. Не далее как сегодня, после чаю, она здесь мне призналась, что ты ей очень нравишься, что ты, видимо, умный, недюжинный человек.
Он чуть не припрыгнул от радости, услыхав это, но вовремя сдержался и небрежным тоном произнес:
— Пусть так, но какое дело до всего этого мне и тебе?
— Как какое дело? — уставилась она на него.
— Именно какое дело? — продолжал он. Если ты думаешь, что в наших отношениях не играет роль с моей стороны никакое чувство, если ты полагаешь, что мизерною подачкою в Москву ты купила меня, то поздравляю тебя с такою победою, а себя с таким твоим лестным мнением о моей особе.
— Что ты говоришь! Замолчи!
— Ничего особенного. Я делаю только вывод из твоих собственных слов и из твоих опасений.
— Ничего не понимаю! Женщина любит его, а его это оскорбляет.
— Остается только пожалеть, что не понимаешь. Всякая любовь должна соединяться с уважением. Ревность же к первой, встретившейся на пути любимого человека смазливой девчонки доказывает неуважение к нему. Как же ты решаешься посылать за мною Стешу? Почему не ревновать и к ней?
— Но княжна — красавица, а Стеша… горничная.
— Это не мешает ей быть очень хорошенькой. По-моему, она даже лучше твоей ломающейся княжны. Ты, кажется, поторопилась записывать ее в красавицы, или уже слишком снисходительна, как всякая красивая женщина.
— Так она тебе не нравится? — с довольной улыбкой спросила она.
— Ничуть! Самый вопрос мне кажется странным. Нравишься мне только ты, люблю я одну тебя.
Он припал губами к ее руке. Другой она играла его волосами.
— Я хотел лишь сделать из нее ширмы.
— Как же это.
— Очень просто. Я поставил себе задачей во что бы то ни стало понравиться твоему мужу.
— И достиг уже этого. Он от тебя в восторге. Сам приходил объявить мне об этом… — затараторила княгиня.
— Очень рад! Но князь умный человек. Он очень хорошо понимает, что я не принадлежу к юношам, бегающим от женщин. Две здешние красавицы — ты и, по-твоему, а, быть может, и по его мнению, княжна должны произвести на меня впечатление. Он непременно задаст себе вопрос: которая? Я хочу показать ему, что это княжна и буду усиленно ухаживать за ней при нем.
— Зачем это? — нахмурилась она.
— А затем, что в противном случае он догадается, что мой выбор пал на другую — на тебя. Дождаться этого я не желаю и лучше уйду, сославшись на первое полученное из Москвы письмо.
— Ты уедешь отсюда? Это невозможно! — вскрикнула она.
— Будь благоразумнее и этого не случится. Поверь мне, что княжна мне сама по себе совершенно не нужна. Она нужна мне, как средство. Я желаю заслужить полное доверие князя, сделаться даже в будущем его поверенным. Я только для тебя согласился быть учителем. С зимы я займусь адвокатурой. Как поверенный князя, я могу спокойно приезжать сюда по делам, даже гостить, мы будем видиться чаще. Я буду, кроме того, на страже интересов любимой женщины, т. е. твоих.
— Ты, в самом деле, умный! — задумчиво и наивно произнесла она.
— Любовь к тебе сделала меня таким. Мгновения, подобные настоящему, так хороши, что стоит позаботиться, чтобы они повторялись все чаще и не прекратились бы в один прекрасный день вследствие нашей опрометчивости.
Николай Леопольдович подвинулся ближе к княгине. Та продолжала играть его волосами и восторженно глядела на него.
— Ты меня не обманываешь?
— Ты меня оскорбляешь! — отшатнулся он от нее.
— Прости, — притянула она его к себе, — я не верю своему счастью.
— Это счастье также и мое.
— А если князю не понравятся твои ухаживания за княжной?
— Не беспокойся. Князь, я заметил, ее недолюбливает. Ухаживанье такого ничтожного человека, по его княжескому мнению, будет оскорбительно для княжны Шестовой и он будет этим очень доволен, даже поощрит. Вот увидишь.