Комиссар что-то записывал — от пламени пожара на дворе было светло, как днем.
— Вы сказали, что есть еще одна жертва? — продолжал он. — Что за жертва?
— Старший мастер завода. Добрый, славный малый, достойный всяческих похвал, — Жак Гаро. Как и все, он прибежал тушить пожар. Рискуя жизнью, хотел спасти кассу и погиб под пылающими балками рухнувшей крыши! У! Подлая женщина!
— Уцелела где-нибудь хоть часть здания, куда можно было бы временно поместить тело господина Лабру?
Давид, рассыльный — он только что появился — ответил:
— Да, сударь. Конюшня и сараи целы.
— Хорошо, перенесите тело туда…
Несколько человек подняли бренные останки инженера и понесли их к постройкам, расположенным на подветренной стороне и потому не пострадавшим от пожара. Комиссар вновь заговорил, обращаясь к Рику:
— Мы немедленно начнем расследование; его поведу я и нынче же поставлю в известность господина прокурора. И попрошу вас дать мне все необходимые для составления протокола сведения.
— К вашим услугам, господин комиссар, — сказал кассир.
— Но сначала скажите мне еще кое-что. Господин Лабру ведь не был женат, не так ли?
— Он был вдов и имел одного ребенка.
— У него есть родственники в Париже?
— Не думаю. У господина Лабру есть только сын и сестра, госпожа Бертэн, вдова; она живет в деревне где-то под Блуа. Ребенок, совсем еще маленький, живет с теткой. Позавчера господин Лабру получил от сестры телеграмму с известием о том, что Люсьен заболел. Он тут же уехал и собирался вернуться лишь завтра вечером или послезавтра утром.
— Как же вы объясняете его присутствие здесь сегодня ночью?
— Многие работы требовали постоянного контроля со стороны хозяина. Конечно, узнав о том, что болезнь ребенка не так уж серьезна, он вернулся пораньше.
— Вы знаете адрес сестры господина Лабру?
— Да, сударь.
— Можете взять на себя тягостную обязанность сообщить ей о случившемся?
— Разумеется.
— Только не пишите: письмо будет идти слишком долго. Пошлите телеграмму.
— Я так и сделаю, как только наступит утро.
— Хорошо.
Окровавленное тело господина Лабру положили в уголке сарая, подстелив под него соломы. Сверху укрыли шерстяным одеялом. Комиссар поспешно написал пару строк прокурору округа Сена и послал как раз подоспевшего секретаря в Париж, во Дворец правосудия; затем начал предварительное расследование, результаты которого ему предстояло передать следователю.
Люди, опоздавшие из-за удаленности завода от населенных мест, не смогли ничего сделать. Все, кроме конюшни и сараев, сгорело дотла. Они стояли толпой, смотрели на эти груды обломков и рассуждали об исчезновении Жанны Фортье. Все дружно ее обвиняли. В том, что она виновна, не сомневался никто.
Гроза прекратилась. Раскаты грома смолкли. Но ветер все еще свирепствовал, разгоняя последние тучи; небо на востоке приобрело сероватый оттенок, возвещая приближение нового дня. Жанна — обезумевшая, насмерть перепуганная — бежала, прижимая к себе ребенка.
Уже около часа бежала она вот так — не разбирая дороги, сама не зная, куда. А потом — измученная, задыхающаяся, не чувствуя под собой ног, — рухнула на поросший травой склон какой-то придорожной канавы. И только тогда опасливо глянула назад и увидела лишь красное зарево на горизонте.
Лежавший у нее на коленях Жорж, которого она все еще прижимала к груди, пошевелился. Жанна вздрогнула и стала осыпать его поцелуями, нашептывая ему на ушко:
— Жорж… милый мой… дорогой мой…
Ребенок открыл глаза.
— Мне холодно, мамочка… — сказал малыш: одежда его насквозь промокла под дождем.
— Тебе холодно, милый… Ну что ж! Тогда нужно немножко потопать ножками, чтобы согреться.
Она поставила Жоржа на ноги и поднялась сама. Перед ними светлой лентой среди темного поля лежала какая-то большая дорога.
«Куда же мне пойти? — размышляла в отчаянии несчастная мать. — Что делать? Что же со мной будет? Я убежала. Почему? Испугалась? Чего? Разве меня и в самом деле могли обвинить? Неужели мне действительно не поверили бы?»
Дрожь пробежала по ее телу. Она вспомнила слова Жака. Этот негодяй сказал: «Я подстроил все так, что улики теперь против тебя!»
— Да, — прошептала она, — он был прав: найдут бутылки из-под керосина и обвинят меня. И вспомнят те сказанные мной сгоряча слова, а они звучат так, словно я угрожала господину Лабру. Эти слова станут мне приговором. Я пропала! Нужно бежать, бежать еще дальше.
И она потянула за собой Жоржа.
— Моя лошадка! — закричал ребенок, оставивший игрушку на земле.
Жанна подняла лошадку и, держа сына за руку, снова двинулась вперед. Мало-помалу начало светать. Из-за горизонта показалось солнце — оно радостно сверкало, словно желая утешить землю за пережитую грозовую ночь. Влажными глазами Жанна смотрела куда-то вдаль — на бесконечную, омытую дождем дорогу. Внезапно она остановилась. Дорога шла через рощицу; на повороте ведущей оттуда тропинки возникли какие-то фигуры: два жандарма на лошадях, а между ними — женщина в лохмотьях со связанными руками. Жанну передернуло от одного вида полицейской формы. Она, казалось, ясно увидела себя — невиновную, — в наручниках шагающую между ними вот так же, словно настоящая воровка и поджигательница. Она схватила Жоржа на руки, ринулась в рощицу, забежала подальше и для пущей надежности опустилась на корточки, затаившись среди мокрой травы. Жорж, естественно, ничего не понимал и хотел было что-то сказать. Мать испуганно зажала ему рот. Жандармы ничего не заметили и вскоре исчезли из виду вместе со своей добычей.
Жанна подождала некоторое время. Ее неотступно терзали одни и те же мысли — мучительные и ужасные. И вдруг ее отчаяние прорвалось наружу.
— Но я же ни в чем не виновата! — произнесла она чуть ли не во весь голос, сама того не осознавая. — Это он, подлец, совершил все эти преступления, а я скрываюсь… и обвинят во всем меня! Ни в чем не виноватую!…
Она умолкла на мгновение, потом, вся дрожа, опять заговорила:
— Да… но только в помыслах… но не на деле. На заводе я работала сторожем. Несмотря ни на что, я должна была оставаться там и скорее умереть на своем посту, нежели сбежать. Как это до меня раньше-то не дошло? Ведь я, как и этот негодяй Жак, была в кабинете, когда кассир отчитывался перед хозяином незадолго до его отъезда. Как же я сразу не сообразила, что «почти две тысячи франков», упомянутые в письме, — та самая сумма, что лежит в кассе? И почему я не вцепилась в него, крича: « Вот кто во всем виноват!»? Он убил бы меня… Ну и что же? Лучше сто раз умереть, чем попасть под такие чудовищные обвинения, не имея ни малейшего шанса быть оправданной!
Монолог Жанны был прерван Жоржем.
— Мамочка, — сказал малыш, — я есть хочу.
Несчастную мать это ранило в самое сердце. Ее сын голоден! Она поспешно сунула руку в карман, надеясь, что там лежит кошелек, в котором оставалось франков двадцать. Напрасные надежды! Кошелек остался в привратницкой. В кармане она нашла лишь шесть су. Малыш повторил:
— Мамочка, я есть хочу…
— Нам еще нужно идти, милый… — ответила госпожа Фортье. Сердце у нее горестно сжалось, в голосе звучали слезы. — Мы обязательно скоро придем в какую-нибудь деревню, и я куплю тебе хлеба и шоколадку…
— Я устал, мамочка… я не могу больше идти.
— Тогда я понесу тебя, милый.
И, взяв Жоржа на руки, Жанна вернулась на дорогу. Так — из последних сил, задыхаясь, — она шла вперед еще час. Потом увидела дома: это была какая-то деревня. Она пошла быстрее. Шагов за сто до первого дома остановилась, чувствуя, что силы оставляют ее, поставила ребенка на ноги: удержать его в онемевших руках она уже не могла.
— Попытайся, дорогой, пройти еще немножко… — сказала она.
Жорж попытался. Натруженные ноги не слушались.
— Подождешь меня здесь, милый? А я схожу куплю тебе чего-нибудь на завтрак… Не испугаешься в лесу?
— Нет, мамочка.
Он лег на покрытую листьями землю, прижимая к груди свою картонную лошадку.
«Сейчас заснет, — подумала Жанна. — Так будет лучше… И не заметит, кроха моя, что меня нет. К тому же я скоро вернусь…»
Жорж уже спал. Госпожа Фортье поспешно — насколько позволяли подгибавшиеся ноги — направилась к деревне. Через каких-нибудь четверть часа она вошла в нее.
Час был ранний, тем не менее лавки уже открывались. Жанну разглядывали с явным любопытством, что ее смутило и встревожило. Она вошла в бакалейную лавку и попросила шоколадку за десять сантимов. Потом зашла к булочнику, где на четыре су купила хлеба. В кармане у нее теперь было пусто.
Прижимая свои скромные покупки, провожаемая любопытными взглядами, она уже знакомой дорогой отправилась назад, в лес. Когда она вернулась, маленький Жорж лежал все так же. Он крепко спал. Жанна села возле него и предалась самым мрачным размышлениям. Мало-помалу усталость взяла верх, она почувствовала, что засыпает, и, распростершись на мягкой земле, тоже закрыла глаза.
Дурные новости, как известно, распространяются чуть ли не со скоростью электрического разряда. События минувшей ночи — пожар на заводе в Альфорвилле, исчезновение Жанны Фортье, прискорбная кончина господина Лабру, павшего от руки убийцы, героическая смерть Жака Гаро, ставшего жертвой собственной преданности делу, — вскоре стали известны всей округе. Госпожа Франсуа, бакалейщица из Альфорвилля, в лавке которой Жанна обычно делала покупки, всем, кому не лень слушать, рассказывала, что «госпожа Фортье, заводская привратница», покупала у нее керосин, «чтобы поджечь завод». Одна из альфорвилльских кумушек, услышав эти россказни, сказала:
— А знаете? Ведь сам прокурор только что приехал на место преступления…
— И что с того?
— Как это что! Вы должны пойти к нему и дать показания. Они же страшно важные.
— Гм! — произнесла в ответ бакалейщица. — Все это меня не касается. Если кому-то интересно, что я что-то знаю, пусть сам приходит сюда и расспрашивает.
Подобным разговором конца и краю не было.
Получив сообщение комиссара полиции, прокурор тотчас отдал необходимые распоряжения и незамедлительно отправился в Альфорвилль в сопровождении следователя, начальника полиции, врача и двух полицейских. Как только они приехали, комиссар ввел их в курс дела. Кассир Рику, рассыльный Давид, кучер и кое-кто из рабочих были вызваны на допрос. Из их ответов явствовало, что, по всей вероятности — и даже почти наверняка, — во всем виновата Жанна Фортье, и только она одна. Всплывшие наружу факты почти бесспорно доказывали ее вину, а бегство лишь усугубляло столь серьезные улики.
После допроса у прокурора кассир Рику поспешил в Шарантон. Оттуда он отправил телеграмму в Сен-Жерве сестре господина Лабру, госпоже Бертэн. Хотя текст и был предельно краток, тем не менее из него становилось ясно, что сына фабриканта, маленького Люсьена, постигло страшное несчастье.
Кассир был человеком лет пятидесяти — сварливым, щепетильным, желчным, мнительным, подозрительным и неуживчивым. Он вообще-то никого не любил, а на долю бедной Жанны Фортье почему-то выпало несчастье вызывать у него особую антипатию. В результате его отношение к ней — хотя он, как ему казалось, исходил из самых лучших побуждений — было исполнено недоброжелательности. Вернувшись на завод, он сразу же явился к следователю.
Тот сказал:
— У меня есть к вам ряд вопросов.
Затем, обращаясь к одному из полицейских, спросил:
— Все осмотрели, как я приказал?
— Да, господин следователь.
— Каков результат?
— Во дворе нашли три бутылки из-под керосина.
— Соблаговолите принести их сюда.
Полицейский пошел за бутылками, нарочно подброшенными Жаком Гаро. Их принесли и поставили на стол перед следователем.
— Господин Рику, — спросил следователь, понюхав горлышко одного из подозрительных сосудов, — узнаете ли вы бутылки? В них Жанна Фортье на ваших глазах разливала керосин, принесенный на завод в исчезнувшем во время пожара бидоне?
— Прекрасно узнаю: ошибка тут исключена. Это старые бутылки из-под минеральной воды. На них еще обрывки этикеток сохранились.
— Сколько их было?
— Я видел пять, они стояли на земле.
— А теперь, господин Рику, поройтесь в памяти и постарайтесь вспомнить не только смысл, но и точные выражения той угрожающей фразы, что Жанна Фортье произнесла в адрес инженера Лабру, когда он объявил ей о предстоящем увольнении.
— Я все помню дословно. Вместо того, чтобы, как положено в таких случаях, извиниться, вместо того, чтобы попросить господина Лабру проявить снисходительность, Жанна Фортье повела себя в высшей степени высокомерно, и даже дерзко, и суровым голосом — он до сих пор звучит у меня в ушах — заявила: «Вы гоните меня! А! Слушайте, господин Лабру, берегитесь: это вам счастья не принесет!» Ясно, как день: она вынашивала план мести!
— Вы полагаете, что месть — единственный мотив совершенного преступления?
— Думаю, да, господин следователь.
— А я полагаю, что нет. Господин Лабру уехал на два дня, не правда ли?
— Он нам так сказал, Жаку Гаро И мне.
— Значит, его внезапного возвращения предвидеть не мог никто?
— Несомненно.
— Когда его настигла смерть, он едва успел переступить порог флигеля. Возле трупа был обнаружен чемодан. Тот, кто убил его, находился во флигеле и никак не мог его ждать в этот момент. Что же тогда привело убийцу во флигель?
— Желание поджечь его, — ответил Рику.
Следователь отрицательно покачал головой.
— Поджигать флигель не было ни малейшего смысла, — сказал он, — ведь уже горел столярный цех, набитый всякими деревяшками и стружками, и огонь мгновенно должен был перекинуться на флигель, где находятся хозяйский кабинет и касса.
Рику призадумался. Представитель закона продолжал:
— Вам известно, сколько денег было в сейфе господина Лабру?
— Сто девяносто тысяч двести пятьдесят три франка семьдесят сантимов. А в моей кассе лежало пять тысяч франков, но они целы; зная, что я отвечаю за них, я был настолько осторожен, что взял их домой. Чему теперь страшно рад.
— Та сумма, которую вы назвали, 'хранилась в банковских билетах?
— Да, господин следователь, за исключением трех тысяч франков в золотых монетах.
— Вы один знали, сколько денег лежит в сейфе?
Рику на мгновение задумался.
— Нет, господин следователь, это было известно не только мне. Когда я сдавал деньги, в кабинете присутствовали еще двое.
— Кто именно?
— Старший мастер Жак Гаро и Жанна Фортье.
Лицо следователя просияло. Заявление кассира вызвало у него искреннюю радость. Рику продолжал:
— Да… да… Жанна знала, и Жак, к несчастью, тоже: ведь этот добрый малый погиб лишь потому, что хотел спасти деньги и бумаги господина Лабру…
— А почему Жанна Фортье находилась в кабинете хозяина в тот момент, когда вы сдавали деньги?
— Господин Лабру вызвал ее, чтобы дать перед отъездом необходимые указания.
— Вы уверены, что она слышала названную вами цифру?
— Да, господин следователь, абсолютно уверен.
— У Жанны Фортье был ключ от флигеля?
— Да, сударь, и от кабинета тоже, ведь она убирала у хозяина. Вообще у нее были все ключи: ей ведь нужно было делать обход…
— По ночам она оставалась на заводе одна?
— Совершенно одна, господин следователь.
— А какой, по вашему мнению, характер у этой женщины?
— Не Бог весть какой, сударь! Жанна Фортье высокомерна, честолюбива, заносчива, к тому же она женщина скрытная и злопамятная; а манеры и повадки у нее были из тех, что вовсе не к лицу жене простого рабочего…
— У нее есть дети?
— Двое… мальчик жил с ней, а девочка — у кормилицы.
— Ее муж погиб здесь, на заводе, не так ли?
— Да, господин следователь, но по своей же вине, по собственной неосторожности. Между прочим, господин Лабру именно поэтому и взял Жанну работать привратницей. Даже увольняя ее, он намеревался сделать так, чтобы она не осталась без средств к существованию. Перед тем как уехать в Сен-Жерве, он пообещал ей подыскать для нее другую работу. Более того — собирался вручить ей достаточно большую сумму, которая позволит ей безбедно жить до тех пор, пока не найдется новая работа. Бедный хозяин! Эта презренная женщина отблагодарила его за все ножом в сердце!