Он умолял разрешить ему встать с кровати. Абигейл накрыла его плечи шерстяным одеялом, наблюдала, как он ходил по комнате. Пот, выступивший на лице, свидетельствовал, что у него жар, а под глазами означились темные круги. Сэмюел Адамс и Джон Хэнкок, видимо, были уже в Уорчестере; Роберт Трит Пейн и Томас Кашинг отправились в Филадельфию. Джону следовало бы немедленно выехать. Она подумала: «Не попросить ли у отца двуколку?»
Она понимала, что Джону станет лучше, если он займется неотложными проблемами военной организации. Она угадала это по блеску его глаз.
— Абигейл, мы должны создать армию из лучших офицеров и стрелков от каждой колонии. Так хотят жители Массачусетса и виргинцы.
Командование должно быть единым. В Новой Англии есть мужчины, закаленные в войнах против французов и индейцев, — Уорд, Томас, Джон Уайткомб, Джозеф Фрай, Израэль Путнэм. Но разумно ли поручить командование представителю Новой Англии? Кто-то иной сможет представлять все колонии. В таком случае все согласятся служить под его началом.
— У тебя есть на примете такой человек?
— Попытаюсь убедить массачусетских делегатов проголосовать за него. Он — виргинец. Пятнадцать лет участвовал в заседаниях палаты Бургесс. С юных лет солдат и офицер, в двадцать два года подполковник, помощник генерала Бреддока, затем полковник и главнокомандующим вооруженными силами Виргинии. Владея большой плантацией в Маунт-Верноне, он остается скромным и приветливым человеком. На поле боя он прирожденный вожак, от него исходят выдержка, достоинство и внутренняя сила. Если мы сделаем его генералом американской армии, это сплотит колонии.
— Предлагался ли кто-либо еще на этот пост?
— До стычки у Лексингтона и Конкорда у нас не было нужды в командующем. Теперь же мы должны найти человека, способного превратить милицию в сплоченную армию и подготовить стойких солдат. Мы не имеем права ошибаться. Джордж Вашингтон[30] способен справиться с задачей.
Джон перестал ходить по комнате.
— Если бы я смог уговорить сына Басса помочь мне, то немедленно выехал бы в Филадельфию.
— Я пошлю Джонни позвать его, и он отвезет тебя в Уэймаут. Оттуда ты поедешь в удобной двуколке отца, ее крытый верх защитит тебя от непогоды.
2
Через два дня, 26 апреля 1775 года, в сопровождении молодого Басса Джон уехал в экипаже отца Абигейл с такими большими колесами, что они возвышались над спиной лошади. Абигейл и Джон пришли к согласию, что после событий у Лексингтона и Конкорда отделение колоний от Британии стало неизбежным. И понимание этого вызывало чувство болезненной пустоты. После потери родины, какой была для колонистов Англия, все будет выглядеть по-иному. Абигейл ощущала боль в сердце, понимая, что она уже не англичанка.
Свои настроения она излила в письме к Мэрси Уоррен:
«Утешает лишь справедливость нашего дела… О Британия, Британия, как померкла твоя слава, когда ты запачкала кровью своих детей свои скрижали».
Было бессмысленно оглядываться в прошлое. Они потеряли самую дорогую для них страну на земле, но не оставалось ничего иного, как создать взамен другую, родную им страну. Колония залива Массачусетс была слишком маленькой и слабой, чтобы занять свое место на правах государства среди таких гигантов, как Россия, Франция, Испания и Англия.
Тринадцать колоний, имеющих общие корни и интересы, образовав Союз, смогут построить государство, способное оставаться свободным. Каждая колония в состоянии помочь его созданию.
Абигейл понимала, насколько это трудно. Джон показал ей свои записи, отражавшие разногласия, расхождения, зависть, споры и ссоры между пятьюдесятью шестью делегатами. Она видела глубоко укоренившееся нежелание отделиться от Британской империи; в присутствии некоторых делегатов нельзя было произнести само слово «независимость», опасаясь, что они покинут Конгресс. И все же по более мелким вопросам делегаты научились свободно дискутировать, уважать различные точки зрения и подчиняться воле большинства. Каждый делегат находил силы подавлять свое недовольство в некоторых важных для него и его колонии вопросах; осознавал, какую степень примирения следует продемонстрировать по отношению к королю и парламенту и какую меру контроля следует передать Конгрессу. И каждый делегат не терял надежду добиться «восстановления законных прав свобод», привезя ее с собой через сотни миль разбитых, неведомых ранее дорог.
Джон выехал на Второй конгресс, движимый желанием добиться политического единства тринадцати колоний. События в Лексингтоне и Конкорде способствовали осуществлению такой задачи. Он решил действовать в пользу создания Союза, считая, что большинство колоний должны сговориться между собой, прежде чем приступить к его формированию.
Абигейл услышала звук подъехавшего к дому экипажа и открыла дверь.
Перед ней стояла кузина Ханна Куинси Линкольн, та самая, которой она писала, сидя на постели в доме священника в Уэймауте, четырнадцать лет назад, когда Мэри позвала снизу:
— Нэбби, пришел Ричард. С друзьями. С этим адвокатом из Брейнтри.
После смерти мужа, доктора Бела Линкольна, бездетной Ханна вернулась в дом отца — Джошиа Куинси. Хотя она жила по соседству в поселке Хэнгетм, Абигейл редко виделась с ней. Ходили слухи, что доктор Линкольн не ладил с семьей Куинси. Ханна не сочла нужным присутствовать в суде над британскими солдатами, которых обвинял ее старший брат Сэмюел, а младший — Джошиа — защищал. Теперь же ходили слухи, что Ханна помышляет о браке с братом тетушки Абигейл, Элизабет Смит. Если такое случится, то Ханна войдет в семью Абигейл по отцовской и по материнской линии.
Ханна прошла в гостиную и села на краешек желтой кушетки, сжав колени своими ладонями. Это была уже не та миловидная девушка, какой ее помнила Абигейл. По лицу Ханны разбегались морщинки, хотя ей не было и сорока лет, и все же правильные черты, присущие семейству Куинси, сохраняли ее привлекательность.
— Я пришла по поводу моего брата Сэмюела, — объяснила Ханна. — Сражение при Лексингтоне — Конкорде поставило его перед выбором. С первым судном он отплывает в Англию.
— Сожалею, Ханна. Я слышала, что он поссорился из-за этого с женой.
— Именно поэтому я осмелилась попросить его встретиться у тебя. Не хочу огорчать отца. Гибель в море моего старшего брата, отсутствие Джошиа-младшего…
— Мой дом в твоем распоряжении, Ханна.
Абигейл принесла себе и гостье по чашке шоколада.
Они сидели молча, смакуя густую сладкую жидкость. Послышались громкие удары во входную дверь. Абигейл впустила в дом Сэмюела Куинси. Он и Ханна смотрели друг на друга. Абигейл спросила:
— Не желаете ли побыть наедине?
— Нет, останься, — ответил Сэмюел. — Ты член семьи.
Ханна не стала рассыпаться в любезностях.
— Сэмюел, один из наших братьев погиб на море.
— Я не утону. Буду жить долго.
— Ты скажешь, что здоров, но тронулся умом и требуется нечто большее, чем помощь врача.
— Сестра, ты намекаешь, что желающий вернуться домой не в своем уме?
— Кузен Сэмюел, ты разрешил мне остаться, — вмешалась Абигейл. — Могу ли я в таком случае сказать, что твой дом здесь? Мы все родились в радиусе не более десяти миль от этой комнаты.
— Родной очаг там, где чувствуешь себя дома, кузина, — мягко ответил Сэмюел, повернувшись к своей сестре. — Список адвокатов, которые уедут из Массачусетса в Англию в предстоящие месяцы, длинный и внушительный. Уезжает учитель Джона Адамса, племянник Джеремии Гридли — Бенджамин Гридли, а также судьи Верховного суда Эндрю Казно и Уильям Браун. Кузина Абигейл, я слышал, как твой муж говорил, что судья Браун никогда не был тори. Два других адвоката, работавшие вместе с Джоном, Роберт Окмюти и Сэмпсон Солтер Блоуерс, не замедлят последовать за ними. И старый друг Джона — Дэниел Леонард. Сэмюел Фитч, которого Джон рекомендовал на место уходившего генерального прокурора Джонатана Сиуолла. Не говоря уже о Тимоти Рагглзе и Уильяме Браттле. Сестра, разве они тронулись умом? Я упомянул лишь половину лучших адвокатов колонии залива Массачусетс.
Абигейл была ошеломлена, услышав список имен. Она не верила ушам своим. Ханна положила руки на широкие покатые плечи Сэмюела.
— Сэмюел, пусть не говорят в Америке и не пишут в Великобритании, что ты сбежал, бросив жену, любимых детей, своего старика. Сэмюел, ради бога, наберись смелости, пусть возобладает разум, повинуйся зову души. Забудь то, что я сказала под влиянием момента, считай, что это вызвано тревогой сестры за твое благополучие. Ведь твоя страна — это страна молочных рек и кисельных берегов, неравенство в ней наказуемо, и здесь нет религиозных идолов. Неужели ты покинешь ее ради страны, где совершаются безнаказанно злые дела? Можешь ли ты проглотить огонь и при этом не обжечься?
Сэмюел обнял свою сестру:
— Ханна, давно решено. Я отплыву со следующим приливом. Мои пожитки погружены. Я пришел сюда не для того, чтобы меня отговорили, а попрощаться.
Он вышел. Ханна опустилась в кресло.
— Я не сумела найти нужные слова.
Абигейл накрыла своей ладонью сжатый кулак кузины.
— Нет правильных слов, Ханна. Есть лишь слова и доводы, которым мы верим. Все эти годы мне не приходилось слышать о переубежденных на той и другой стороне. Они ошибаются, глубоко заблуждаются, но ничто им этого не докажет, даже наша независимость. В нынешней схватке они в подлинном смысле слова потерянные души. Никому они не нужны: ни Англии, ни Америке. Пусть сжалится Господь над ними.
3
Когда Джон уехал на Первый конгресс, Абигейл была в Брейнтри единственной женщиной, чей муж отбыл на войну, и она думала о нем, как о солдате, окопавшемся в Филадельфии и ведущем ту войну, какую он знает, как вести. Теперь же многие окрестные фермеры примкнули к массачусетской армии, осаждавшей генерала Гейджа и его войска в Бостоне. Жены этих фермеров, находившихся всего в нескольких милях, тосковали о них, как Абигейл о Джоне, уехавшем за триста миль. Между Абигейл и этими женщинами возникло чувство родства. Обычно мужчины в Брейнтри недолюбливали взаимные женские визиты, исключением были встречи после проповеди. Мужчины пили в тавернах, играли в шахматы, охотились, рыбачили, проходили милицейскую подготовку и в день отбора артиллеристов устраивали бега. Жены оставались дома, и их жизнь от рассвета до заката проходила в непрерывных домашних хлопотах. Никто не страдал от безделья. Лишь немногие женщины умели читать, поскольку мужчинам казалось, что образование сбивает с толку простецкий женский рассудок.
Теперь же женщины собирались после полудня в различных местах, пили кофе, обменивались новостями о массачусетской и британской армиях. Они делились рецептами и лекарствами для лечения детей. У каждой домашней хозяйки на кухне или в гостиной было разложено на длинном столе одеяло, которое она стегала, а Абигейл в это время читала вслух последние сообщения газет. В своей гостиной Абигейл поставила козлы и около них стулья, чтобы женщины могли с удобством заниматься рукоделием.
Она с нетерпением ждала таких встреч, любуясь женщинами в подвязанных лентами белых капорах, с вьющимися волосами, спадавшими на плечи, когда они склонялись над шитьем; их закрытыми платьями с пышными рукавами и длинными, широкими юбками из голубой или серой домотканой шерсти, льняными воротничками и манжетами, кипельно белыми и отглаженными. Сюзанна Бэкстер была на седьмом месяце беременности, Теодора Биллингс — на пятом, Ханна и Мэри из семьи Кларков развлекали подружек забавными слухами. Самой пожилой была Энн Сэвил, ее муж, доктор Элиша Сэвил, снимал дом, где ныне жила Абигейл, до того, как Джон унаследовал и перестроил его под первую адвокатскую контору в Брейнтри. Заходили женщины из семейства Адамс: жены Элихью, Питера, кузина Мегитабль, а также молодые прелестные жены семейства Тейер.
Вскоре во встречах пожелали участвовать и другие соседки. Муж Деборы Уайлд был смотрителем оград, Сары Спир — дорожным мастером, Деборы Мэнн — пожарным.
При обсуждении вопросов, касавшихся Конгресса, горожанки обращались к Абигейл. Есть ли возможность улучшить их участь? Как женщин и жен, учитывая, что колонии имеют теперь Конгресс?
— Можно ли добиться чего-либо для женщин? — спрашивала Абигейл. — Конечно, сейчас самое время.
Женщины заговорили все разом, но это не вносило сумятицы. Ведь каждая знала свое положение: на женщин смотрят как на вассалов; их наследство и приданое переходят под контроль мужей; они не имеют права голоса, если не обладают внушительной собственностью; их влияние в церкви ничтожно; они не могут без согласия мужей поехать куда-либо, делать что-либо; не могут принимать решения в отношении собственных детей; законы и суды отдают всю полноту власти мужьям, многие из которых самодуры. Сара Арнольд, муж которой лишился руки при взрыве пушки, скромно спросила:
— Цель Конгресса принять законы, не так ли?
Женщины смолкли в ожидании ответа.
— Да, в определенных областях. Но нынешний Конгресс занят вопросом независимости. И снабжения армии.
— Ничего относительно личной жизни?
Это выпалила женщина среднего возраста, чей муж был известен в городе как бочар, кровельщик, дубильщик, но в то же время как домашний тиран.
— Если мы останемся англичанами, — спокойно ответила Абигейл, — нам придется жить по английским законам. Если же приобретем независимость, будем иметь свои собственные законы.
Заговорила Сюзанна Белчер, узколицая женщина с резкими манерами, получившая, как и Абигейл, домашнее образование.
— Мы должны заявить мужчинам в Филадельфии, какие законы нужны нам, женщинам.
— Я думала об этом, — заверила ее Абигейл. — Когда вернется мой муж, я выступлю вашим адвокатом.
Женщины уходили к себе домой во второй половине дня. К наступлению сумерек милиционеры приходили на ужин и на ночлег в одиночку или небольшими группами по дорогам из Плимута, Таунтона, Барнстейбла и Кембриджа, некоторые присоединялись к своим ротам, другие же шли на свои фермы, где работали день, а то и неделю.
Они появлялись в доме Адамса, обросшие щетиной, оборванные и грязные, в куртках и в бриджах, затянутых ниже колен, в грубых чулках и в ботинках из коровьей кожи. Их накидки и сюртуки, слишком плотные для теплой погоды, являли всю гамму красок, какую способны дать сумах и дубовая кора. Некоторые были в длинных льняных и шерстяных панталонах, другие в хлопчатобумажных сюртуках. Сабли офицеров были выкованы местными кузнецами, а у солдат — разномастное вооружение: старые французские ружья, захваченные у Луисбурга; испанские ружья, отвоеванные за десять лет до этого в Гаване; тяжелые ружья времен завоевания Канады. Каждый был и собственным оруженосцем и арсеналом, немногие могли вообще выстрелить, не заняв порох и свинцовую пулю у соседа. Все они считали своим долгом представиться Абигейл:
— Солдат Эб Нетчер, милиция Бриджуотера, мэм.
— Сержант Менк из Даксбери, возвращаюсь.
К ночи около дюжины, а то и больше поглощали тушенку из огромного котла, куда она бросала все, что было под рукой: кукурузу, ячмень, картофель, куски говядины, свинины или баранины. Каждый держал своей оловянный котелок, когда неутомимая Пэтти разливала похлебку и раздавала теплый хлеб. Трудолюбивая и компанейская Пэтти помогала Абигейл отыскивать провиант, когда запасы Адамсов опустошались.
После ужина солдаты мыли свои миски и ложки под насосом во дворе, складывали их в походные сумки, рассказывали Абигейл о новостях, оставляли на столе Джона записки для тех, кто прибудет позже, затем брали одеяла и кремневые ружья в сарай и отправлялись спать на сене.
Для приходивших без снаряжения Абигейл собрала одеяла и матрасы, которые ей удалось реквизировать. Если приходило больше, чем мог вместить сарай, мужчины ложились спать на кухне или же в конторе Джона, подкладывая под головы собственные шляпы. Приходившие из лагеря под Кембриджем иногда просили разрешения постирать рубашки и носки, которые они не снимали неделями. Она давала каждому кусочек мыла из семейных запасов.
Серьезную проблему создавали больные из лагерей Роксбери и Кембриджа, страдавшие воспалением горла, сыпью на теле, поносами. Абигейл не умела лечить такие болезни, да и лекарств у нее не было. Каждый вечер перед ужином приходил доктор Томас Фиппс, а Коттон Тафтс рыскал по окрестностям в поисках медикаментов. Абигейл могла лишь обеспечить им компанию, помочь сберечь для тяжелобольных такие деликатесы, как вареное яйцо, стакан молока, кусочек жареной курицы, глоток рома перед сном. Утром они наспех завтракали кукурузной кашей или свежеиспеченным пудингом, надевали ранцы, патронташи, брали ружья и уходили со словами благодарности.