На пожертвования мистера Фромма в различные благотворительные учреждения кормилось много разных председателей, председательниц, ответственных секретарей и прочих деятелей, которые после его смерти проявляли глубокий и вполне понятный интерес к его завещанию, но за исключением немногочисленных и весьма скромных отчислений весь капитал отошел его вдове. Однако, исполняя завет мужа, она поддерживала различные филантропические организации и посвящала много времени и энергии их деятельности, особенное внимание уделяя любимому детищу покойного — АСПОПЕЛ, как сокращенно именовали Ассоциацию помощи перемещенным лицам люди, испытывающие затруднение с дыханием или просто экономящие время.
Без четверти двенадцать в субботу Вулф сидел за своим столом в кабинете, а я стоял возле него, проверял вместе с ним список расходов по последнему проведенному нами делу. Вулфу померещилось, что он обнаружил в отчете ошибку на двадцать долларов, и мне предстояло доказать, что он не прав. Но тут Вулфу повезло. Двадцать долларов, которые я отнес за счет расходов Орри Кэтера, следовало выплатить Солу Пензеру, и хотя это никак не влияло на общий итог, но было поставлено мне в минус. Повторяю, это никак не отразилось на общем итоге, так что мы были квиты с шефом. Забрав со стола отчет и подойдя к шкафу с картотекой, я взглянул на часы. Без одной минуты двенадцать.
— Двадцать девять минут после одиннадцати тридцати, — известил я. — Позвонить ей?
Он пробурчал: «Нет», — и я направился к сейфу за чековой книжкой, чтобы проверить некоторые расходы по дому, пока Вулф крутил верньер радиоприемника, желая прослушать полуденные известия. Проверяя корешки чеков, я краешком уха слушал:
— «Предстоящая Бермудская конференция руководителей Соединенных Штатов, Великобритании и Франции, которая была прервана из–за отставки премьера Майера, вероятно, будет продолжена. По имеющимся сведениям преемник Майера будет введен в должность в ближайшее время и займет место за столом переговоров».
«Тело миссис Деймон Фромм, богатой нью–йоркской филантропки и общественной деятельницы, было обнаружено сегодня ранним утром в Ист–сайде между опорными столбами строящейся эстакады. Согласно сообщению полиции она сбита машиной. Подозревается, что это не было несчастным случаем».
«Около миллиона жителей Нью–Йорка провели вчера внушительную демонстрацию…»
Вулф не выключил радио. Насколько я мог судить по его лицу, он продолжал слушать. Но когда пятиминутная передача известий закончилась, вид у него был угрюмый. Даже после того, как он выключил приемник, это выражение так и оставалось на его лице.
— Ну и дела… — тихо произнес я.
То, что мы услышали, могло вызвать дюжину комментариев, но ни один из них не мог бы теперь помочь. Да и угрюмость Вулфа не вызывала охоты комментировать происшедшее. Спустя некоторое время он положил ладони на подлокотники кресла и принялся медленно двигать ими взад и вперед по жесткой обивке. Так продолжалось некоторое время, затем он сложил руки на груди и выпрямился в кресле.
— Арчи!
— Да?
— Сколько времени тебе нужно, чтобы напечатать на машинке краткий отчет о нашей беседе с миссис Фромм? Не дословно. Только самую суть, как если бы ты докладывал мне… Не упоминай о моих словах, что одна и та же машина сбила Пита Дроссоса и Мэттью Бирча. Об этом официальных сообщений не было.
— Двенадцать минут.
— Отпечатай в форме заявления за моей и твоей подписями. В трех экземплярах. Датируй полуднем сегодняшнего дня. И немедленно доставь в канцелярию мистера Кремера.
— Тогда полчаса. Заявление за двумя нашими подписями я должен составить более тщательно.
— Ладно.
Заявление заняло три машинописные страницы, и Вулф просматривал каждую из них, как только я вынимал ее из каретки. Он не внес в текст никаких поправок, никаких замечаний, что являлось более существенным доказательством его подавленного настроения, чем отказ продиктовать мне заявление. Мы оба подписали бумагу, и я запечатал первый экземпляр в конверт.
— Кремера на месте не будет, — заявил я. — Так же как и Стеббинса. Они, конечно, заняты расследованием.
Он ответил, что пакет можно оставить для передачи кому угодно, и я отправился.
Я не новичок на Западной Двадцать второй улице, где помещается Уголовный отдел полиции Манхэттена, но в тот день я не встретил там ни одного знакомого лица, пока не поднялся по лестнице на второй этаж и не подошел к столу дежурного, с которым у меня было лишь шапочное знакомство. Я оказался прав — ни Кремера, ни Стеббинса. В отделе был только лейтенант Роуклифф, дежурный позвонил и сказал, что я желаю его видеть.
Будь нас двадцать человек и в их числе Роуклифф, которые голодали бы на необитаемом острове и проводили жеребьевку, кого зарезать на жаркое, я бы не голосовал за Роуклиффа, зная, что из отвращения к нему не смог бы проглотить ни кусочка; его отношение ко мне было ничуть не лучше. Поэтому я ничуть не удивился, что он не пригласил меня к себе, а собственной персоной выплыл из двери и прошипел:
— Что нужно?
Я вынул из кармана конверт.
— Поверьте, это не письменное заявление с просьбой зачислить меня в штат полиции, и поэтому не рассчитывайте, что я буду служить под вашим командованием.
— О боже, если бы дожить до этого!
— Это также не письменная благодарность…
Он выхватил конверт у меня из рук, распечатал, бросил взгляд на то, кому адресовано заявление, посмотрел третью страничку — на наши подписи.
— Так–так… Не сомневаюсь — шедевр. Требуется расписка в получении?
— Не обязательно. Если хотите, я могу зачитать вам вслух весь текст…
— Единственное, чего я хочу, это увидеть в дверях вашу спину?
Не дожидаясь желаемого, он развернулся на каблуках и ушел. Я обратился к дежурному:
— Пожалуйста, запишите, что я отдал пакет этому бабуину в один час шесть секунд летнего времени. — Я отправился восвояси.
Вулф уже сидел за обедом, и я включился в операцию «Омлет с анчоусами». Он не позволяет разговаривать за столом о делах. Нечего и думать прерывать его пищеварение, поэтому лишним доказательством его состояния являлось то, что во время дегустации пирога с инжиром и вишней он позволил себе прервать процесс принятия пищи: раздался телефонный звонок.
Вернувшись из кабинета, я доложил:
— Звонит некто по имени Деннис Горан. Может быть, вы помните…
— Да, чего он хочет?
— Вас.
— Мы позвоним ему через десять минут.
— Он куда–то уходит и не будет на месте.
Это не вызвало привычной вспышки гнева. Не мешкая, он отправился в кабинет. Пока он дошел до телефона, я уже поднял отводную трубку за своим столом. Наконец Вулф уселся.
— Ниро Вулф слушает.
— Говорит Деннис Горан, адвокат. Произошла ужасная трагедия. Миссис Деймон Фромм нет в живых. Она попала под машину.
— Не может быть! Когда?
— Тело обнаружено сегодня в пять часов утра. — У него был писклявый тенор, который, казалось, вот–вот сорвется на визг, но, возможно, это было из–за шока, вызванного случившимся. — Я был ее другом, вел некоторые ее дела и звоню вам по поводу чека на десять тысяч долларов, который она выписала вам вчера. Вы депонировали его?
— Нет.
— Вот и отлично. Так как миссис Фромм нет в живых, то чек, конечно, не может быть оплачен. Как вам удобнее — переслать его на домашний адрес миссис Фромм или ко мне?
— Ни то, ни другое. Я его депонирую.
— Но он не будет принят к оплате! Чеки, подписанные умершими, не…
— Знаю. Но чек уже учтен в банке…
— О… — Долгая пауза. — Но так как ее нет в живых и она не может воспользоваться вашими услугами, а вы ей помочь… Этичнее было бы вернуть этот чек.
— Вы не мой наставник в вопросах этики, мистер Горан.
— Я этого не утверждаю. Но без всякой враждебности или предупреждения я хочу спросить вас, чем можно оправдать, что вы оставляете эти деньги себе?
— Тем, что я заработаю их.
— Вы намереваетесь их заработать?
— Да.
— Но как?
— Это мое дело. Если вы являетесь душеприказчиком миссис Фромм, я готов обсудить с вами этот вопрос, но не по телефону. Я могу принять вас сегодня до четырех часов дня, или от шести до семи, или от девяти до полуночи.
— Не знаю… Боюсь, что не… Я посмотрю…
Он повесил трубку. Мы тоже. В столовой Вулф расправился с пирогом и кофе в полном молчании. Мы вернулись в кабинет, он устроился в своем кресле, и только тогда я произнес:
— Заработать их было бы хорошо, но главное — почувствовать, что вы их заработали. Я сомневаюсь, что нашего заявления, переданного Кремеру через Роуклиффа, окажется достаточно. Мое эго испытывает зуд.
— Депонируй чек, — пробормотал он.
— Обязательно.
— Нам нужна информация.
— Постараюсь.
— Получи ее у мистера Коэна.
— Относительно чего нам нужна информация?
— Относительно всего. В том числе и о Мэттью Бирче, но учти, что Коэн не должен знать о том, что связывает убийства Пита и Бирча, если только полиция не сообщаит об этом или он получит эти сведения из других источников. Ничего не рассказывай ему. То, что я занялся этим делом, можно опубликовать, но причина моей заинтересованности не должна быть предана огласке.
— Сказать ему о Пите? Он бы весьма оценил это сообщение. Оно могло бы представить большой интерес для его статьи. А также показать, что ваша репутация…
Он стукнул кулаком по столу, что являлось для него высшим проявлением гнева.
— Нет! — прорычал он. — Репутация? Чтобы я сам наводил людей на мысль о том, что обращение ко мне за помощью грозит смертью? Во вторник тот мальчик. В пятницу женщина… Я не желаю превращать мой кабинет в преддверие морга!
— Подобная мысль приходила мне в голову.
— Советую держать ее при себе. Нам понадобятся Сол, Фред и Орри. Но я сам прослежу за этим. Отправляйся.
Так я и сделал. Взял такси и отправился в редакцию «Газетт». Сотрудник на третьем этаже, который в течение трех или четырех лет состоял в списке лиц, дважды в год получавших в подарок от Вулфа коробку с орхидеями, созвонился с Коэном по внутреннему телефону и жестом пригласил меня пройти.
В кабинете у Лона было двое его коллег, но они тут же ушли. Пожав мне руку, Лон заявил:
— Не вздумай садиться. Даю тебе только две минуты.
— Ерунда! Я управлюсь меньше чем за час.
— Но не сегодня! Мы заняты убийством миссис Фромм. Тебя впустили ко мне только потому, что я хочу выяснить, почему вчера ты собирал о ней данные для Ниро Вулфа.
Я придвинул к себе стул и сел.
— Могу лишь сказать, что он расследует это убийство.
— Вот как?
— Да.
— А кто его нанял?
Я помотал головой.
— Почтовый голубь принес это в клювике, а Вулф мне не открылся.
— Сними ботинки и носки, а я пока раскурю сигарету и прижгу твое нежное мясо, тогда ты у меня запоешь. Мне нужна только фамилия вашего клиента!
— Дж. Эдгар Гувер.
Он грязно выругался.
— Ну, хоть на ушко шепни!
— Ни за что.
— Все ведь знают, что Вулф занимается убийством миссис Фромм!
— Естественно. Но и только.
— А мальчик. Пит Дроссос? А Мэттью Бирч? Ими тоже?
Я окинул его удивленным взглядом.
— С чего ты взял?
— О боже! А объявление Вулфа в «Таймс» с обращением к женщине с золотыми серьгами в виде пауков, которая просила мальчика позвать полицейского? Миссис Фромм носила такие серьги, и ты вчера нагрянул сюда, чтобы навести о ней справки. А еще Бирч. Он погиб под колесами машины, как и миссис Фромм. Я повторяю свой вопрос.
— Отвечаю. Ниро Вулф расследует убийство миссис Фромм со своей обычной энергией, умением и ленью. Он не прекратит расследования, пока не схватит мерзавца, или пока не наступит время отойти ко сну, в зависимости от того, что окажется первым. Упоминания о других убийствах должны идти отдельно.
— Связи между ними не наблюдается?
— Во всяком случае, не нами. Если я попрошу у тебя сведений о Бирче, то только потому, что ты сам упомянул о нем.
— Ладно. Обожди. Я должен успеть сдать материал в вечерний выпуск.
Он вышел из комнаты. Оставшись один, я попытался оспорить запрещение Вулфа рассказать Лону о куске материи из куртки Мэттью Бирча, найденном на днище машины, задавившей Пита, но Вулфа–то тут не было… Вскоре вернулся Лон.
— Мне все еще нужен один час, — сказал я.
— Посмотрим. Рассказывать–то нечего.
Однако на нашу беседу потребовался если не час, то большая его часть. Сделав всего два звонка, Лон дал мне почти все нужные сведения, так что мне не пришлось копаться в архиве.
Итак, в пятницу миссис Фромм была на обеде в ресторане «Черчилль» вместе с мисс Анджелой Райт, ответственным секретарем АСПОПЕЛ. Вероятно, она отправилась туда прямо от нас, но я не обсуждал этого с Лоном. После обеда, около двух тридцати, обе женщины поехали в АСПОПЕЛ, где миссис Фромм подписала кое–какие бумаги и сделала несколько телефонных звонков. В редакции «Газетт» не было сведений о том, чем она занималась с трех пятнадцати до пяти, но вернувшись домой, она около часа проработала со своим личным секретарем мисс Джин Эстей. Анджела Райт, по словам Лона, была приятной особой, так как принимала репортеров, а мисс Джин Эстей — нет, так как она отказывалась давать какие–либо интервью.
Незадолго до семи часов миссис Фромм уехала на ужин на своем «кадиллаке» с поднимающимся верхом в дом к Горанам, которые проживали в районе парка Грамерси. Неизвестно точно, где она оставила машину, но по вечерам в этом районе всегда можно было легко найти место для стоянки. За ужином присутствовало шесть человек:
Деннис Горан, хозяин,
Клэр Горан, его жена,
Лаура Фромм,
Анджела Райт,
Поль Кюффнер,
Винсент Липскомб, издатель.
Гости ушли вскоре после одиннадцати. Последней уехала миссис Фромм. В редакции имелись сведения, что Горан проводил ее до машины, однако полиция этого не подтверждала, так что это следовало сбросить со счетов. Вот и все, что было известно о Лауре Фромм до пяти часов утра, когда торговец с рыбного базара наткнулся на ее тело.
Всего за несколько минут до того, как я появился в редакции, окружная прокуратура сообщила, что миссис Фромм погибла под колесами своего собственного автомобиля. Ее «кадиллак» нашли на Шестнадцатой улице, всего в нескольких минутах ходьбы от Десятого полицейского участка, и в салоне машины был обнаружен тяжелый разводной ключ, которым несчастную жертву ударили по голове. Оставалось невыясненным — прятался ли убийца в машине, за спинкой сиденья, сел ли в машину вместе с убитой или подсел по пути. Можно предполагать, что, стукнув женщину ключом, он сел за руль, уехал в пустынное место, вытащил бесчувственное тело из машины и переехал его колесами. Небезынтересно было бы отправиться на Сентрал–стрит, полюбопытствовать, как эксперты обследуют машину, но меня и на милю не подпустили бы к лаборатории. К тому же я и сам был занят с Лоном.
Насколько знали в редакции «Газетт», на примете у полиции пока что никого не было. Конечно, все участники ужина находились под подозрением. Лон ничего не мог прибавить к этому, разве только, обсуждая обстоятельства дела, упомянул, что один из сотрудников редакции заинтересовался отношением миссис Горан к дружбе ее мужа с миссис Фромм.
Я не высказал никаких возражений.
— Но если ты хочешь притянуть к делу Пита Дроссоса и Мэтью Бирча, то это ни к чему не приведет. Кто такой этот Мэтью Бирч?
Лон фыркнул.
— По дороге домой купи выпуск «Газетт» за среду.
— У нас он есть дома, я читал. Но это было три дня назад.
За это время Бирч ничуть не изменился. Он был сотрудником Службы иммиграции и гражданства в течение двадцати лет. Женат, трое детей. Типичный замученный в своем кругу: играл на скачках, пользуясь услугами букмекера Дэнни Пинкуса.
— Ты говоришь, что вспомнил Бирча для примера. И только?
— Да.
— Ну откройся своему старому и верному другу Гудвину.
— Мне нечего тебе рассказывать.