Один материальный успех его не прельщал, хотя это был способ существовать на свой счет. Но он жаждал признания . Настоящего, потрясающего признания, чтобы знатоки преклонялись, расшаркивались и раболепствовали перед его гениальностью – а он знал, что обладает ею. Странное это было знание. Он чувствовал в себе достаточно силы, чтобы двигать горами, но при этом ощущал черные провалы в душе, когда другие не могли увидеть того, что видел он один. Когда картина расцветала на полотне, он чувствовал нечто похожее на любовное влечение. Сила распирала его, плясала, кружила внутри его и наполняла небывалой радостью при виде сочетаний красок и оживших форм.
Позже он с изумлением смотрел на то, что создал, что властно захватывало его. Глаза Билли наполнялись слезами, когда луч солнца падал на полотно, как бы убеждая его, что он нашел путь к сердцам людей – прикосновение любви и надежды. Тогда и только тогда он мог изгнать призраков сомнений, которые столь коварно высмеивали его притязания, вышучивали его гордость и издевались над его пламенной верой в собственные силы.
Эти демоны навеки поселились в безжалостном рту Джули Беннет. С утра до ночи она выискивала поводы побольнее уязвить его, в ее арсенале каких только видов оружия не было: слабая похвала, черный юмор, жестокие поношения. Но при этом она была важнейшим источником существования его искусства. В тени ее презрения он не мог предаваться праздности. Желание доказать ей, что она заблуждается, заводило его, да к тому же только она могла предоставить ему уединенную роскошную мастерскую у подножия гор.
– Ну? – спросила Джули, едва скрывая звучавшее в ее голосе разочарование. Она сцапала искусство, но искры таяли.
– Ну что? – спросил Билли Бингэм, прикидывая, как бы ему уклониться, надев наушники и постаравшись поймать что-нибудь по желтому водонепроницаемому «Сони». Но Джули Беннет не могла позволить, чтобы ее игнорировали. В качестве компромисса Билли перевернулся на другой бок под палящим тропическим солнцем и оказался к ней спиной. Низкое и жгучее солнце пустыни вонзило ножи в его опаленную кожу. Ну и пусть это считается вредным. Ему было только двадцать два, и все болезни лежали за много миль впереди, в чужой стране под названием «будущее». А сейчас ему нравилось жариться на солнцепеке и наблюдать за пиршеством света – прекрасная оборона против искусительницы Беннет.
– Ну а что ты думаешь о своем новом «Судзуки»?
Это было умно. Джули без усилий переключилась со своей атаки. Помимо живописи, только мотоциклы могли возбудить его. Напоминание о сверкающем с иголочки «Судзуки Интрудер» наверняка способно развернуть его обратно на лежаке. Хромированный, со стройными, гладкими линиями, со ставшими с конца шестидесятых частью его дизайна «клыками».
Джули постаралась произнести свой вопрос как можно кокетливее – явный сигнал того, что у нее на уме не война, а любовь, вернее секс, а не любовь.
– Мне он правда очень нравится, Джули. Ты же знаешь.
– А что думают о нем все эти безумные мотоциклисты и девочки с побережья? Если они, конечно, способны думать.
– Он всем нравится, Джули. Это классный мотоцикл. – Голос у Билли был терпеливый и подозрительный.
– Может, ты собираешься меня как-нибудь отблагодарить?
– Я поблагодарил тебя, Джули.
– Я хочу сказать: должным образом .
Билли поежился. Он терпеть не мог, когда Джули начинала говорить как испорченная девочка. И не ответил.
Джули почувствовала, что вновь начинает закипать. Почему это она должна заботиться об этом парне? Почему она находит его таким неотразимо привлекательным? Психоаналитик уж, наверное, нашел бы какой-нибудь ответ. Неужели все из-за того, что она потеряла своего ребенка? Билли в самом деле годится ей в сыновья. Может, оттого, что она не могла иметь детей, она заводила их таким вот образом. Так или иначе, молоденькие мальчики превратились у нее в привычку.
Внешне Билли походил на всех остальных – юная, крепкая плоть, пикантный соус из болезненного самолюбия юности, свободного, ничем не отягощенного ума, пылкого сердца – но было и кое-что еще. У Билли было предназначение, цель, у Билли была мечта, которая не ограничивалась престижным колледжем.
Разумеется, особенным его делало искусство. Конечно, над этим можно потешаться – искусство с большой буквы! – но игнорировать трудно, очень трудно. Искусство всегда было для Джули загадкой. И в нем, и в художниках она чего-то не понимала. Но ясно было, что они, эти вздорные люди, могут все перевернуть по-своему и заставить мир смеяться над ней и ее негодным вкусом. Похоже, там не было никаких правил. Искусство нельзя было судить по меркам того, что продается, – кинобизнеса, к примеру, и это вносило неразбериху – особенно в Южной Калифорнии, где нужно иметь внешние признаки преуспевания, чтобы решить, стоит с вами разговаривать или нет.
В Англии художники всегда заставляли высший класс уважать себя. Они пребывали вне социальной структуры, в них видели нечто таинственное и странное, заслуживающее негодования и восхищения. Они были вне каст, раз и навсегда отказавшись играть в те игры, в которые играют все, – в игры классового общества. Было приятно, конечно, иметь старого Ван Дейка или Рейнолдса на стене, чтобы показать, что и в вашей семье водились деньги, или отдать пустую стену позднему Мальборо, чтобы показать, что и вы идете в ногу со временем. Но с энтузиазмом относиться к искусству и к художникам считалось наивным, и было свойственно разве что нуворишам, да к тому же изнеженным в стране, где в Итоне занимаются мужеложством и где остаток жизни проводят, изрыгая брань.
Джули почувствовала, что опять зашла в тупик. И вновь попыталась переменить тактику.
– Я подумала, что мы могли бы отправиться сегодня вечером к лорду и леди Хэнсон. Джеральдина звонила и передала тебе особое приглашение.
Билл сел. Все что угодно было предпочтительнее, чем Джули в игривом настроении. Изменение предмета беседы сигнализировало о начале любовной игры. Уж лучше отправиться к долговязому немногословному мультимиллионеру Хэнсону с его эффектной темноглазой женой.
– Ладно. Отлично. Я согласен. – Он помедлил. Что-то еще было у него на уме. Уместно ли сейчас говорить об этом? – Карлос говорил, что вчера вечером здесь случился переполох. Какая-то ненормальная заявила, что она твоя сестра.
На мгновение у Джули Беннет остановилось дыхание. На несколько минут ей удалось похоронить память о Джейн. И вот теперь Билли решил извлечь погребенное тело.
– Еще что ты слышал? – резко спросила она.
– Что явились полицейские и увезли ее. О чем можно еще было услышать!
Когда Джули вновь заговорила, ее голос звучал отдаленно, мечтательно.
– Это и была моя сестра.
– Что? – Билли рассмеялся. – Ты что, шутишь?
– Нет, я серьезно. – Джули сама не понимала, с чего на нее напала такая откровенность. Оцепенение словно обволокло ее густым туманом.
– У тебя есть сестра… и она сюда приехала… и ты заявила, что не знаешь ее… и вызвала полицию, чтобы они ее забрали. – Билли был ошарашен. Даже Джули Беннет не могла решиться на такое.
– Она не имела права являться и беспокоить меня здесь. – Голос Джули был как у обиженного ребенка, жалобный, почти плачущий, голосок расстроенной маленькой девочки.
– Полицейские ее отпустили? Где она сейчас?
– Она заявила, что сама из полиции, когда проезжала через ворота. А это уголовно наказуемо. Вот пусть ее за это и накажут.
Билли Бингэма взорвало:
– Но как ты могла… со своей собственной сестрой. Никто бы не смог… Позвони им и скажи, что произошла ошибка. Я сам позвоню. Прямо сейчас. – И он поднялся с лежака.
– Не смей !
Билли осмелился. Он подошел к ней. Есть в жизни вещи, которые стоит если не сказать, то сделать.
Он стоял перед ней, дрожа от негодования.
– Слушай, Джули. Ты унижаешь меня, ты можешь унизить кого угодно. Это часть той ночной игры, в которой мы все погрязли. Но ты не имеешь права вытворять такое со своей собственной сестрой. Это сверхъестественно. Это просто… – Он помолчал, подбирая подходящие слова, чтобы выразить свое отвращение. – Это просто… преступление.
Джули гадко усмехнулась в ответ. Жизнь, однако, полна сюрпризов. Она случайно попала в точку, ища разрядки, и вот теперь Билли Бингэм вне себя. Это очень хорошо.
Она заговорила даже на более безукоризненном английском, чем всегда:
– И что же ты, мой мальчик, намереваешься предпринять? Если я говорю, что у меня нет сестры, значит, так оно и есть. Кто это, скажи на милость, будет слушать ополоумевшего юнца? Господи, да посмотри же на себя! Ты же похож на бродяжку из Санта-Моники, пытающегося качать свои жалкие права. Только попробуй катить на меня бочку в этом городе, сразу окажешься там, где тебе самое место, – на помойке.
Английский, достойный королевы, и уличная брань Лос-Анджелеса причудливо переплелись, чтобы создать неотразимый сюр ее монолога.
Билли нечем было крыть. Мозг его лихорадочно работал. Разумеется, она права. Единственное, что он может, – это заставить Джули позвонить в полицию и все объяснить. Попытаться лезть туда самому – значит не достичь ничего и к тому же оказаться на улице или в камере. Как обычно, у Джули Беннет солидное подкрепление тяжелой артиллерией. Черт бы все это побрал! Почему она всегда побеждает? Какую сделку заключила она с дьяволом, что, доставляя всем столько боли, сама остается к ней нечувствительной?
Губы его свело гневом, он с трудом выдавливал слова:
– Знаешь что, Джули. Я думаю, ты оказала своей сестре большую услугу, запрятав ее в тюрьму. По крайней мере, пока она заперта, она в безопасности. Ты уже не можешь вредить ей. Черт знает, чего бы ты еще с ней натворила, будь она здесь.
В глазах у Джули мелькнуло беспокойство. М-м-м. А ведь он прав! Даже в тюрьме Джейн все равно остается постоянной угрозой. Далекие всполохи ее прошлого так или иначе будут мерцать поблизости, а потом проклятое прошлое и вовсе настигнет ее. И ощетинившийся местью мир Джули разрушится, кончится, придет финал вечному пиршеству. Единственно действенный способ изгнать призраки – это медленно и жестоко уничтожить сам символ ее боли. Враг должен быть рядом, чтобы можно было наблюдать за ним, манипулировать им и мучить его, а потом наконец уничтожить. Нечего ему томиться в безопасности тюремного рая.
Капитан Эндрюс? Ах, здравствуйте , капитан Эндрюс. Это Джули Беннет. Нет, все в порядке. Да, впервые после прошлогоднего бала в честь полиции. Да, это было чудесно, правда? Но придется ждать целый год. Гарантирую, в этот раз будет гораздо веселее. Ну, Фрэнк и Барбара наверняка, и Боб, кажется, тоже будет в это время в городе. Так что наберется полный дом пустынников, а для кабаре пригласим Вилли Нельсона. Да, лучше некуда. Уж собой я могу быть довольна.
Уста Беннет источали мед. Это была Джули Беннет, предназначенная для общественного употребления, обаятельная писательница, которая не дает деньгам вскружить ей голову, которая заинтересована в общении и часть денег вновь ставит на кон. Капитан Эндрюс из полиции Палм-Спрингс действительно был большим ее поклонником – и не без причины. Озабоченная личной безопасностью, писательница установила особые отношения с полицией. Если только нужно было помочь начальству с очередным званием или повышением, если только болезнь кого-либо из офицеров грозила тяжелой нуждой семье, если возникали проблемы с городским советом – Джули Беннет из кожи вон лезла, но помогала. И бал в пользу полиции – один из главных источников пополнения фонда для процветания дела полиции, включая новую кухню, сорокавосьмидюймовый широкоэкранный телевизор «Мицубиси», именные корзины с провизией на Рождество, набитые вирджинской ветчиной, засахаренными фруктами, бутылками «Черного Джонни Уокера» и шампанским «Тэттинжер» – все это находилось в ревниво оберегаемом ведении Джули Беннет. Другие знаменитые отшельники пустыни – Барбара Синатра, Ли Анненберг, Бетти Форд – предоставили устройство полицейского бала исключительно попечению Беннет. И еще никто не оставался разочарованным.
– Капитан Эндрюс, право, в это трудно поверить, но представьте, – та девушка, ну, которую вы задержали здесь, та, которая представилась офицером полиции…