Пока я любовался организованным Стар показом мод, Руфо успел разложить коллекцию, которая была чем-то средним между армейским арсеналом и музеем: шпаги, пистолеты, копье футов в двадцать длиной, огнемет, две базуки, между которыми лежал автомат Томпсона, медные кастеты, мачете, гранаты, луки, стрелы, «кинжал милосердия»…
— А почему нет пращи? — спросил я для подначки.
Руфо оказался на высоте:
— Какой тип вам угодно иметь, Оскар? С вилкообразной рукоятью? Или обыкновенную пращу?
— Извини, что затронул эту тему. Из рогатки я никогда и ни во что не попаду. — Я поднял «Томми», убедился, что магазин пуст, и начал разборку. Автомат был почти новехонький, но пристрелянный настолько, чтобы механизм работал как часы. Вообще-то говоря, «Томми» не намного точнее бейсбольной биты, да и радиус действия у него лишь чуть больше. Есть, конечно, и свои достоинства — если из него попадешь в человека, так тот обязательно упадет и не встанет. Оружие это короткое и не очень тяжелое, обеспечивает большую плотность огня на нужное время. Подходящая игрушка для боев в зарослях и для схваток, близких к рукопашной.
Я-то сам, признаться, больше уважаю что-нибудь со штыком на конце для случаев, так сказать, интимного характера и что-нибудь, обеспечивающее высокую точность попадания в тех случаях, когда враждебные действия ведутся с дальних рубежей. Поэтому я отложил «Томми» и взял «Спрингфилд», правда изготовленный на заводе в Рок-Айленде, что было видно по серийному номеру, но все равно «Спрингфилд», Эта винтовочка пробудила во мне те же чувства, что и австралийский «Альбатрос» — ведь некоторые виды механизмов столь совершенны, что единственное средство улучшить их — это сконструировать заново.
Я передернул затвор, сунул палец в ствол, осмотрел мушку. Ствол сверкал, никаких потертостей, на мушке была отчетливо видна малюсенькая звездочка. Чудесное оружие!
— Руфо, а какова местность там, куда мы двинемся? Такая же, как тут?
— Сегодня будет такая же. Но… — он виновато принял винтовку из моих рук. — Здесь пользоваться огнестрельным оружием запрещено. Шпаги, ножи, стрелы — все, что рубит, колет, режет с помощью человеческой руки, пожалуйста. Но не огнестрельное.
— А кто это распорядился так? Он пожал плечами:
— Спросите лучше у Неё.
— Но если пользоваться нельзя, то зачем ты их брал вообще? Да и боеприпасов я не вижу.
— Боеприпасов хватит. Позже, когда мы доберемся до… до другого места… живыми, я имею в виду… А что вам понравилось из разрешенного оружия? Вы из лука стреляете?
— Пока ещё не знаю. Покажи-ка, как это делается. Руфо хотел что-то сказать, но, пожав плечами, взял лук. Надел кожаную перчатку и тщательно выбрал стрелу.
— Вон то дерево, — указал он, — то, у корней которого лежит белый камень. Я буду целиться на высоту груди.
Он наложил стрелу, поднял лук, натянул тетиву и спустил стрелу, все это одним плавным, текучим движением. Стрела вонзилась в ствол дерева в четырёх футах от земли.
— Хотите посоревноваться? — ухмыльнулся Руфо. Я не ответил. Знал, что попасть не смогу, разве что по чистой случайности. В детстве у меня был лук, подаренный на день рождения. Попадал я из него редко, а потом и стрелы куда-то запропастились. Тем не менее, я весьма картинно стал выбирать себе лук, отыскав самый большой и тяжелый. Руфо вежливо откашлялся.
— Разрешите обратить ваше внимание, что этот лук очень туг и тяжел для начинающего.
Я натянул тетиву.
— Найди мне перчатку. — Перчатка подошла, словно скроена по мне (а может быть и была?). Я взял стрелу даже не осматривая, они все казались мне одинаковыми и прямыми. Никакой надежды попасть в это распроклятое дерево у меня не было. Находилось оно ярдах в пятидесяти и имело около фута в диаметре. Я просто намеревался пустить стрелу повыше, рассчитывая, что такой тугой лук обеспечит достаточно пологую траекторию. Больше всего мне хотелось наложить стрелу, поднять лук, натянуть его и спустить стрелу таким же слитным движением как у Руфо, хотелось выглядеть настоящим Робин Гудом, не будучи им в действительности.
Но когда я поднял и согнул этот лук, когда ощутил его мощь, то почувствовал внезапный прилив уверенности — этот инструмент был для меня! Мы были сотворены друг для друга.
Ни о чём не думая, я пустил стрелу.
Она, задрожав, впилась в дерево на расстояние ладони от стрелы Руфо.
— Отличный выстрел! — воскликнула Стар. Руфо глянул на дерево, поморгал, потом с обидой перевел глаза на Стар. Она ответила ему надменной улыбкой.
— Ни в чём не виновата, — заявила она. — Ты же знаешь, что на такие проделки я не способна. Соревнование шло честно… Оба отличились.
Руфо задумчиво посмотрел на меня.
— Хм-м. А не желает ли милорд заключить маленькое пари… на его собственных условиях… что милорду не удастся повторить свой выстрел…
— Не буду я биться об заклад, — ответил я. — Что я — дурачок, в самом деле! — Но тут же взял другую стрелу и положил её на тетиву. Мне нравился этот лук, приятен был даже звук, с которым тетива ударялась о перчатку. Я решился на ещё одну попытку, просто чтобы вновь ощутить слияние с оружием.
Я спустил тетиву.
Третья стрела выросла в точке, расположенной между двумя предыдущими, чуть ближе к стреле Руфо.
— Отличный лук! — сказал я. — Я его возьму себе. Поищи-ка колчан.
Руфо молча затопал прочь. Я снял тетиву и принялся копаться в ножевом товаре. В глубине души я очень надеялся, что из лука мне больше никогда не придется стрелять — даже профессиональный игрок не может рассчитывать на нужный расклад каждый раз, когда он сдает карты, и моя следующая стрела вполне могла превратиться в бумеранг.
Тут было бесконечное разнообразие лезвий, начиная от двуручного меча, по моему мнению, вполне пригодного для колки дров, до крошечного кинжальчика, который дама может спрятать в колготках. И каждый клинок я брал в руки и пробовал… пока наконец не нашел такого, который был мне по руке так, как Эскалибур — по руке короля Артура.
Я никогда не видел ничего похожего, а потому даже не знаю, как следует по науке назвать этот клинок. Скорее всего — саблей, поскольку он был слегка изогнут и заточен, как бритва, примерно на половину длины тыльной части. Конец клинка был остр, как у рапиры, а изгиб лезвия имел столь большой радиус, что клинок мог с одинаковым успехом работать и как шпага, и как сабля. Гарда изгибалась вдоль кулака и плавно переходила в получашие. Хотя точка равновесия располагалась только в двух дюймах ниже рукояти, клинок был достаточно тяжел, чтобы разрубить любую кость. Оружие давало ощущение естественного продолжения руки.
Рукоять, обтянутая шершавой акульей кожей, прямо вливалась в ладонь. На клинке был выбит какой-то девиз, но он был плохо виден среди завитушек дамасской стали, и я не стал возиться с расшифровкой из-за нехватки времени. Этот клинок был мой, мы с ним составляли неразрывное целое. Я вложил его в ножны и застегнул пояс с ножнами на голой талии, чувствуя себя этаким капитаном Джоном Картером, Джедакком из Джедакков, плюс знаменитым гасконцем и его тремя друзьями одновременно.
— Ты не хочешь одеться, милорд Оскар? — спросила Стар.
— Что? О, разумеется. Я только примерял на себя пояс. Но… разве Руфо захватил сюда мою одежду?
— Ты захватил, Руфо?
— Его одежду? Не хочет же он носить тут то, что надевал в Ницце?
— А что, собственно говоря, плохого в сочетании фирменных джинсов и гавайки? — запротестовал я.
— Как вы изволили сказать? Да, конечно, ничего плохого, милорд Оскар, — поспешно заговорил Руфо. — Живи сам и давай жить другим, как я говорю. Я знал когда-то человека, который носил… впрочем, неважно, что он носил… Разрешите показать, что я для вас приготовил.
Мне предоставлялся огромный выбор — от плаща из болоньи до железных лат. Последние я нашел малопривлекательными, так как само их присутствие говорило о возможности ситуации, когда они могут понадобиться. Кроме солдатской каски никаких доспехов я не носил, не стремился носить и не знал, как их носить — и, честно говоря, не собирался водить компанию с теми грубиянами, которые нуждались в чём-либо подобном.
Кроме того, я не видел нигде поблизости лошадей, скажем, першеронов или клайдсдейлов, а вообразить себя двигающимся пешим порядком в этой железной утвари я вообще не мог. Надо думать, я ходил бы как на костылях, гремел бы как вагон подземки, а чувствовал бы себя точно в душной раскаленной телефонной будке. Поту сходило бы с меня фунтов десять на каждые пять миль пути. Стеганых длинных курток, что полагалось поддевать под все эти железяки, и одних хватило бы за глаза при такой чудной погоде, а уж сталь поверх стеганок превратила бы меня просто в бродячую лечь и сделала бы слабым и неуклюжим, даже для сражения в очереди к билетной кассе.
— Стар, ты сказала, что… — начал я и умолк. Она, оказывается, закончила переодеваться и результат был — что надо! Мягкие кожаные туфли, вернее мокасины, коричневые облегающие брюки, короткая зелёная куртяшка среднее между жакетом и лыжной курточкой… А на голове кокетливая шапочка. Костюм был опереточной версией костюма стюардессы — ловкой, изящной, толковой и сексапильной.
А возможно, и костюмом вольных стрелков, поскольку он дополнялся двоякоизогнутым луком, колчаном и кинжалом.
— Ты выглядишь так, как та штучка, из-за которой начался мятеж.
Стар продемонстрировала свои ямочки и вежливо присела. Стар никогда не «выставляется»: она знает, что женственна, что выглядит чудесно, и не скрывает, что это доставляет ей истинное наслаждение.
— Ты сказала только что, будто в моем оружии в ближайшее время нужды не будет. Так есть ли основания натягивать на себя один из этих скафандров? Мне лично они не кажутся комфортабельными.
— Сегодня я опасностей не жду, — не торопясь, проговорила Стар, — но это не то место, где можно рассчитывать на помощь полиции. Ты должен сам решать, что нужно делать.
— Но… черт возьми, Принцесса, ты же знаешь эту страну лучше, чем я. Мне нужен совет.
Она промолчала. Я повернулся к Руфо. Тот с подчеркнутым вниманием рассматривал что-то в кроне дерева. Тогда я приказал:
— Руфо! Одевайся!
Он задрал одну бровь:
— Что угодно милорду Оскару?
— Шнелль! Vite, vite! Давай, пошевеливайся!
— О’кей! — Руфо быстро натянул костюм, который был мужским повторением костюма Стар, с шортами вместо женских облегающих брюк.
— Оружие! — приказал я, начав одеваться в том же духе, хотя и решил включить в свой туалет высокие сапоги. Тут я, однако, заметил пару мокасин прямо моего размера и подумал — не попробовать ли каковы они на ноге. Они обтянули ноги, как перчатка и… да и подошвы у меня так затвердели за месяц хождения босиком на Иль дю Леван, что надобность в сапогах сама отпала. Выглядели мокасины вполне современно — с молнией спереди и этикеткой «Fabrique en France»<Сделано во Франции (фр.)> внутри.
Руфо взял лук, из которого только что стрелял, шпагу и кинжал вдобавок. Я вместо кинжала выбрал золингеновский охотничий нож. С грустью посмотрел на армейский пистолет 45 калибра, но даже не дотронулся до него. Раз «они», кто бы «они» там ни были, приняли местный вариант закона Салливана<Закон Салливана регулирует продажу и ношение оружия (США).>, буду ходить без оружия.
Стар приказала Руфо паковаться, а затем присела со мной на песчаном пятачке у ручья и набросала маршрут нашего похода. Путь шел на юг вниз по течению ручья (кроме отдельных участков для спрямления дороги) вплоть до Поющих Вод. Там мы и остановимся на ночлег.
Я запомнил все детали маршрута.
— О’кей! О чём-нибудь ещё я должен быть предупрежден? Следует ли нам стрелять первыми? Или надо ждать пока в нас бросят бомбу?
— Сегодня я ничего такого не ожидаю. Ах да, тут есть хищники размером раза в три крупнее льва, но они жуткие трусы — на движущегося человека не нападают.
— Вот такие мне по душе! Ладно, в крайнем случае, будем все время двигаться.
— Если же мы встретимся с людьми, чего я не предполагаю, будет, пожалуй, мудро приготовить лук и стрелы, но не поднимать лук без необходимости. Впрочем, я ничему не должна тебя учить. Все решаешь ты один. Руфо тоже не будет стрелять до тех пор, пока не увидит, что ты почел за благо применить силу.
Руфо кончил упаковывать наши пожитки.
— О’кей! Пошли! — приказал я.
И мы двинулись в путь. Маленькая шкатулка Руфо была закреплена у него за плечами как рюкзак, и я не переставал дивиться, как это он волочит на своей спине более двух тонн груза. Может, это что-то вроде антигравов, что встречаются в научной фантастике? А может, у него в жилах течет кровь китайских кули? Чёрная магия? Да и вообще в рюкзаке не мог бы поместиться и один тиковый сундучок Стар, даже будучи уменьшен в масштабе тридцать к одному, не говоря уже об арсенале и прочих причиндалах.
Не стоит, пожалуй, удивляться, что я не выжал из Стар сведений касательно того, где мы находились, почему мы там находились, что собираемся там делать, а также относительно деталей тех опасностей, с которыми мне предстояло бороться. Слушай — как тебя там — Мак, ну, если тебе снится самый роскошный сон всей твоей жизни и ты добрался уже чуть ли не до самой кульминации, так неужто ты остановишься и начнешь обсуждать с самим собой вопрос, что логически невозможно, чтобы данная девица располагалась в данной копне сена рядом с тобой в данную минуту, а от этого возьмешь, да и проснешься? Я знал, в полном соответствии с логикой, что все происходящее со мной после прочтения того дурацкого объявления, не могло существовать наяву.
Потому-то я и отбросил логику ко всем чертям.
Логика, дружище, — хрупкая штучка. «Логика» доказала, что аэропланы летать не могут, что водородная бомба теоретически невозможна и что камни с неба не падают. Логика — это способ выражения идеи: что не случалось вчера, не может случиться и завтра.
Мне ситуация, в которой я находился, очень нравилась. И я вовсе не желал проснуться в собственной постели, а тем более в отделении какой-нибудь психушки. А особенно мне было бы противно, проснувшись, опять оказаться в джунглях, со свежей раной на лице и без вертолета в обозримом будущем. Или — в то самое мгновение, когда шоколадный братишка заканчивает трудиться надо мной и отправляет меня в свою Валгаллу<Валгалла — в скандинавской мифологии обиталище богов и героев.>. Так вот, эта самая Валгалла мне была очень даже по душе.
Тут я прогуливался с верной шпагой на боку, которая постукивала меня по левому бедру при каждом шаге, с симпатичнейшей девицей, вполне отвечавшей моим запросам, с чем-то вроде раба-крепостного-слуги, шагавшего сзади и в поте лица тащившего весь груз, да ещё защищавшего нас с тыла. Пели птички, пейзаж был такой, что его, видимо, спроектировали лучшие специалисты ландшафтной архитектуры, а воздух пьянил и благоухал. И даже в случае, если мне никогда больше не светило прочесть заголовки в утренней газете или окликнуть такси на улице, вышеописанная ситуация меня полностью устраивала.
Признаюсь, мой длинный лук мне здорово мешал, но также мешала бы и М-1<М-1 — винтовка в американской армии.>. У Стар её маленький лук ловко висел за спиной, доставая ей от плеча до бедра. Я попробовал носить было свой в той же манере, но он запутался в ногах. Кроме того, меня не оставляла мысль о необходимости быть готовым к стрельбе в любую минуту, поскольку Стар упоминала о возможности такой ситуации. Тогда я снял лук с плеча и, натянув тетиву, понес его в левой руке.
За весь утренний переход случилась только одна тревога. Я услыхал, что тетива Руфо пропела «тванг», обернулся, держа лук с уже наложенной стрелой и натянутой тетивой, хотя ещё не успел разобраться в чём дело. На земле лежала птица, похожая на тетерку, которую Руфо сбил с ветки, прострелив ей шею. Я ещё раз подумал о нежелательности совместного выступления с ним на стрелковых соревнованиях, разве что он даст мне пять очков форы.
Руфо обернулся и довольно осклабился:
— Обед! — На протяжении следующей мили он ощипывал тетерку, а потом подвесил её к поясу.
На ланч (где-то около полудня) мы остановились в живописнейшем месте, которое, как поспешила меня успокоить Стар, было «защищено». Руфо раскрыл свою шкатулку до размеров чемодана и сервировал завтрак: холодное мясо, тертый сыр-провансаль, хрустящий французский хлеб, груши и две бутылки шабли. После завтрака Стар предложила устроить сиесту. Идея была недурна я славно закусил, так что птичкам остались одни крошки, но все же удивился: