В чемодане у него всегда лежала также колода карт. По правде говоря, чтению он всегда предпочитал карточную игру, поскольку она утомляла его гораздо меньше.
— Капитан, вы играете в карты? — спросил он с надеждой. Хорошая карточная игра способна надолго избавить от скуки путешествия поездом.
— Нет, — ответил Калл.
— Что ж, я так и думал, — вздохнул Брукшир и, порывшись в чемодане, достал свои романы. Бросив на них тоскливый взгляд, он вернул их на место и извлек колоду карт.
— В таком случае буду играть один, — проговорил он, еще раз с надеждой взглянув на капитана.
Капитан Вудроу Калл не вымолвил ни слова.
4
По пути домой Пи Ай сделал крюк, чтобы заехать в школу, приютившуюся на пологом утесе над Ред-Ривер и видневшуюся на расстоянии пятнадцати миль.
Пи редко бывал в школе. Когда же он появлялся в ней, Лорена ясно давала ему понять, чтобы он без промедления сообщил, что привело его сюда, и не задерживался долее, чем это было необходимо. Школа — это ее вотчина. В горячие дни на уроки собиралось до тридцати детей, которым она должна была уделять все свое внимание. Большую помощь ей оказывала Клэри, успехи которой в грамматике и арифметике были столь значительными, что Лорена иногда позволяла ей заниматься с малышами. Но хозяйка в школе она, и основную работу приходилось делать ей.
Зная, что ей сейчас не до него, Пи Ай все же чувствовал, что ему просто необходимо повидать жену. В первый момент после того, как капитан вежливо пожал ему руку и вернулся в вагон, Пи почувствовал облегчение. Хоть вид у капитана был не совсем обычный, но он, по крайней мере, не злился и не стал настаивать, чтобы Пи Ай поехал с ним.
Но стоило поезду скрыться из виду, как от облегчения Пи не осталось и следа, и он стал ощущать в себе нечто странное. У него появилось такое чувство, словно из него, как из простреленного ведра, вытекает содержимое, и внутри образуется пустота, которую заполняет печаль — та же самая печаль, какую он испытывал накануне ночью. Тогда он лежал в кровати рядом с Лореной, согретый теплом ее тела, и желал только одного — чтобы ему не надо было никуда ехать. Теперь уже все решено, и уезжать ему не надо. Он может остаться с женой и детьми и заниматься своими многочисленными делами по хозяйству. Весенние ветры снесли угол крыши амбара. Все лето и осень он собирался починить крышу, но руки так и не дошли. Теперь он может взяться за это и другие необходимые дела. Он сможет заняться любым делом на ферме, каким только захочет.
Однако печаль была такой, что хоть плачь. Вместе с ней нахлынули воспоминания. Протекавшая крыша амбара напомнила о другом амбаре, некогда принадлежавшем компании «Хэт крик» в долине Лоунсам Дав. Тот амбар вообще не имел крыши. Правда, в долине редко шли дожди, и припасы не страдали так, как если бы это было в здешних местах. Но не это занимало его мысли. В памяти прежде всего возникали его старые companeros — товарищи, с которыми он годами гонял по прериям. Капитан Калл, конечно, и Гас Маккрае, и Дитц, и Ньют, и Диш Боггетт, и их повар Бол и Джейк Спун, и Соупи, и Джаспер Фант, и все другие. Теперь их всех разбросало, и не только по стране, но и между жизнью и смертью тоже. Гас умер в Майлс-Сити в Монтане от гангрены ноги. Дитц погиб в Вайоминге от руки индейца-подростка. Джейка им пришлось повесить в Канзасе. Затем славный мальчишка Ньют, который так нравился ему, лишившийся жизни под Чертовой Сукой на реке Милк.
Пи любил жену и детей и не представлял себе жизни без них. Он не хотел ехать с капитаном и все еще не хочет. Но, несмотря на это, ему не хватало его старых товарищей. Они никогда больше не соберутся вместе. Это было печально, но такова жизнь.
Он знал также, что капитану, наверное, было нелегко сдержать свой темперамент, когда выяснилось, что ему придется ехать за Джо Гарзой одному. Однако сама по себе поимка бандита не волновала Пи Ая. Он не мог представить себе бандита, с которым капитан не смог бы справиться. Все это в порядке вещей, хотя Лорена все время твердила ему, что порядок вещей может меняться.
— Нет ничего неизменного, — настаивала она. — Мы будем стареть, а дети становиться взрослее.
— Сначала стареть буду я — я уже сейчас старый, — отвечал Пи Ай. — Тебе же это еще не грозит.
— Не говори ерунды, — сказала Лорена. — Я родила пятерых детей, а это не делает моложе.
Теперь, направляясь вдоль широкого русла высохшей реки и изредка взглядывая на виднеющийся вдалеке домик, где проходила значительная часть жизни его жены, Пи Ай вынужден был признать, что в жизни действительно многое меняется.
Лорена увидела Пи Ая через застекленное окно маленькой классной комнаты. Стекло в свое время пришлось заказывать в Форт-Уэрте, и жители Квантаки гордились этим. Сами поселенцы редко могли позволить себе застекленные окна.
— Вон едет твой папа, — сказала она Клэри. — Интересно, задал капитан Калл ему перца или нет?
— Еще чего. Он не хозяин моему папе, — возмутилась Клэри. Она не любила капитана, хотя никогда не видела его. Он даже не появлялся у них, чтобы взглянуть на нее и других детей, но его тень постоянно витала над ней, ибо он в любую минуту мог забрать у нее отца. Она знала, что отец чувствовал себя обязанным капитану, но не знала почему. Деньги, которые получила мать, чтобы купить ферму, дал ей не капитан. Мать тоже не любила его. Клэри узнала это, подслушивая разговоры родителей.
Половина всех подслушанных споров между ними была связана с капитаном Каллом. Хотя их трудно было назвать спорами. Отец не умел спорить или не хотел, а вот мать умела. Мать могла наговорить много чего, когда выходила из себя. Отец же, главным образом, только соглашался с ней и изо всех сил старался угодить матери. Единственным исключением являлись случаи, когда он был нужен капитану. Тогда он просто седлал коня и уезжал.
— Я думала, он уехал с капитаном, — недоуменно проговорила Клэри.
— Нет, на этот раз он не поехал с ним, — ответила Лорена. — Наконец-то отец устоял перед этим человеком.
— Господи! — вырвалось у Клэри. Уж такого она никак не ожидала. — Ты рада, мама?
— Буду, когда увижу, что этому можно верить, — откликнулась Лорена.
Собравшаяся было проверить, как старшие ребята усвоили таблицу умножения, она захлопнула учебник арифметики и пошла к задней двери школы. Пи Ай подъехал с видом слегка побитой собаки. Он знал, что ей не нравилось, когда он появляется в школе. Она не любила также, когда он был похож на побитую собаку — это заставляло ее испытывать угрызения совести. Ей не хотелось думать, что она плохо обошлась с ним. За годы их совместной жизни он ни разу не повысил на нее голоса, не говоря уже о том, чтобы поднять руку. Ей было известно, что Пи Ай не ангел, и тем не менее годы шли, а его отношение к ней оставалось ангельским. Такое постоянство в мужчине было редкостью, и она знала об этом.
Но, что ни говори, в данный момент она была занята. У нее шел урок арифметики, в которой преуспевали лишь немногие из детей.
— Так вот, капитан поехал без меня, — тихо проговорил Пи Ай, чувствуя себя не в своей тарелке. Он всегда чувствовал себя так, когда бывал у нее в школе. Но сейчас он даже не знал, зачем приехал сюда. Ему было тоскливо и хотелось несколько минут провести с женой.
— Он кричал на тебя? — спросила Лорена, польщенная тем, что он вернулся. В ее жизни было много сомнений, но ни разу ей не пришлось усомниться в том, что она нужна Пи Аю. Если он в ком-то нуждался вообще, так это в ней. Сейчас он был мрачен и бледен. В последнее время его мучили головные боли.
— Ты плохо себя чувствуешь, милый? — спросила она неожиданно смягчившимся тоном. Почему она так часто была резка с ним? Похоже, что на это ее толкало уже одно только сознание того, что он любит ее до самозабвения. Ей нравилось, что он любит ее, но иногда хотелось, чтобы это было не столь очевидным.
— Нет, он просто пожал мне руку и уехал, — сказал Пи Ай.
— У тебя опять болит голова? — спросила она.
— Стучит в висках, — признался он. — У лошади очень жесткая поступь.
«Нет, это не жесткая поступь, а жесткая жена», — подумала про себя Лорена, не видя смысла в том, чтобы произносить это вслух. До него обычно не доходило, что его бранят, даже когда бранили на чем свет стоит.
— Подожди минутку, — проговорила она, поворачиваясь к двери. Клэри успокаивала маленького мальчика, который промочил штаны. Мать ребенка тронулась умом этой зимой, и ее пришлось отправить из поселка. Ребенок так страдал без матери, что без конца мочился в штаны.
— Клэри, тебе лучше пойти домой с отцом, — велела Лорена. — Он плохо себя чувствует.
— Но мама, мы с Роем собирались позаниматься, — запротестовала Клэри, глядя на Роя Бенсона. Рой на голову выше всех в школе, да и симпатичней, пожалуй, тоже. Он почти такого же роста, как ее отец, — может быть, поэтому он так ей нравился.
— Ты можешь позаниматься с Роем завтра, а сегодня ты нужна папе, — настаивала Лорена.
— А кто поможет тебе привезти назад Лори и мальчишек? — спросила Клэри, изо всех сил стараясь найти убедительный предлог, чтобы остаться. Родители Роя подумывали о том, чтобы забрать его из школы, поскольку не могли больше обходиться без него на ранчо. И ей не хотелось упускать ни дня из тех, что им еще оставалось пробыть вместе. Ранчо Бенсонов находилось в пятнадцати милях от их фермы, и Клэри чувствовала, что она никогда больше не увидит Роя, как только он перестанет ходить в школу.
— Когда это я не могла сама добраться до дома со своими детьми? — В голосе Лорены прозвучало нетерпение. Ей хотелось побыстрее отправить Клэри с Пи Аем домой. Дети начинали шалить, как это бывало всегда, когда она отвлекалась больше, чем на одну-две минуты. Зачинщиком, как обычно, выступал Рой Бенсон. Что и говорить, смышленый паренек, но страшный непоседа.
— Никто не спорит, что ты можешь справиться с ними, но Лори — моя сестра, и мне хочется позаботиться о ней, — настаивала Клэри.
— Сейчас мне надо, чтобы ты позаботилась о своем отце, — твердо отрубила Лорена. — Я бы не стала просить, если бы это не нужно было мне.
Клэри сдалась. Взгляд материнских глаз был из таких, которым не возражают, если у тебя хоть что-то есть в голове.
— Можно, я только скажу Рою, что не смогу позаниматься с ним сегодня? — попросила она.
— Я скажу ему об этом сама, — возразила Лорена. — До завтра с ним ничего не случится, Клэри.
— Роя завтра уже может не быть в школе, — проговорила Клэри, возвращаясь к тому, с чего начала. — Родители могут заставить его работать, и тогда уж я никогда больше не увижу его.
На глаза у нее навернулись слезы. Рой — единственный, кто нравился ей, и теперь родители могут разлучить их, заставив его ходить за коровами.
Но как ей было ни горько, она знала, что неразумно доводить мать до крайней точки, а до этого, судя по всему, было уже недалеко. Бросив на Роя еще один безнадежный взгляд — он в это время поддразнивал маленького мальчонку и не заметил ее взгляда, — она покорно вышла и взобралась на коня позади отца. Уиндмилл, серый жеребец отца, хоть и захрапел, но портить воздух не стал. Это всегда сильно смущало ее — по крайней мере, в присутствии мужчины, даже если этим мужчиной был ее отец.
— Па, тебе нравится Рой Бенсон? — спросила она, когда лошадь понесла их вперед.
— Рой? Этот долговязый? Правда, тогда и я точно такой, — ответил Пи Ай.
5
Последние пять миль до Охинаги Билли Уильямсу пришлось идти пешком, потому что он потерял свою лошадь. Положение было смешным и подрывало его репутацию последнего великого следопыта, которая и без того сильно пошатнулась за последнее время.
Лошадь пропала из-за того, что Билли был вынужден справить естественную надобность. Он гнал животину всю дорогу от Педрас-Неграс — новость, которую он вез, была столь срочной, что он игнорировал все естественные потребности до тех пор, когда вот-вот должно было случиться непоправимое. Торопясь, он не привязал как следует своего скакуна, и тот куда-то убрел. То ли из-за быстрой езды, то ли из-за выпитой на скаку текилы, но Билли так расслабился, пока справлял свою надобность, что задремал на несколько минут, сидя на корточках. В этом не было ничего неожиданного, ибо он часто отключался на несколько минут, сидя на корточках, когда этого требовало его естество. По сути дела, то было одним из немногих положений, в которых Билли чувствовал себя хорошо. Когда он выпрямлялся, его начинал душить кашель, из чего Билли заключал, что пара его ребер впивается ему в легкие вследствие стычки, имевшей место несколько лет назад с буйволицей, которая выглядела мертвой, а на деле, как оказалось, вовсе такой не была.
Лежать на спине тоже было не очень удобно. В этом положении у него обычно начинала болеть голова, потому что Билли никогда не лежал на спине, если только не был мертвецки пьян.
На самом деле его лошадь ушла не так уж далеко, просто Билли не видел ее. Когда-то его зрение отличалось такой остротой, что он был способен разглядеть крошечного зеленого червячка на маленьком зеленом листике в тридцати ярдах от себя. Теперь на расстоянии тридцати ярдов он не мог разглядеть даже свою лошадь. Для великого следопыта дойти до такого состояния значило дожить до великого позора.
— Не лучше ли тебе уйти в отставку, Билли, — посоветовал его друг Рой Бин при последней встрече. — Такому слепому, как ты, нельзя ездить по этой реке. Когда-нибудь ты свалишься в яму, захлебнешься — и дело с концом.
Рой Вин выразил это мнение без особой озабоченности в голосе. Как и большинство заявлений Роя Бина, оно высказывалось больше всего из тщеславия. Рой всегда упивался звучанием своего голоса, хотя никому, кроме него самого, оно не казалось райским пением.
— У тебя глаза залиты девять дней из десяти, так что ты тоже можешь свалиться в яму и захлебнуться, — возразил Билли.
— Однако я сижу здесь, в этом кресле, в этом салуне, не девять дней из десяти, а все десять дней из десяти, — заявил Рой Бин. — Если бы я мог сидеть в этом кресле одиннадцать дней из десяти, то не преминул бы сделать это. И я не болтаюсь там, где можно провалиться в яму.
С этим было трудно спорить. Рой Бин редко вставал со своего стула; еще реже он выходил из своего салуна и никогда не покидал техасского городка Лэнтри, который состоял в основном из салуна Роя Бина.
— И опять же я — не последний из великих следопытов, — сказал Рой Бин. — Мне не надо таскаться по оврагам да канавам. У меня нет репутации, которую надо блюсти.
— Ни в какую яму я не свалюсь и уж тем более не захлебнусь, — заверил его Билли. — Пройдет еще немало времени, прежде чем я брошу ходить по следу, — добавил Билли больше для бравады. Совершать вылазки ему становилось все труднее, а что касалось охоты, то выследить слона, он, наверное, еще мог, но только если слышал его. А вот обнаружить что-нибудь более мелкое, чем слон, включая собственную лошадь, стало для него уже безнадежным делом.
— Да, но кроме ям еще существуют убийцы, — напомнил ему Рой Бин. — Ты же не видишь ничего ни перед собой, ни сзади себя, ни по сторонам. Самому тупому убийце на Западе ничего не стоит подобраться к тебе и перерезать тебе горло.
Билли воздержался от комментариев. Разговор между ними происходил в грязном и засиженном мухами салуне Роя. Здесь было столь же жарко, как и грязно, а выпивка стоила слишком дорого, но это единственный салун на этом участке границы, где продавалось спиртное.
Из скуки, жадности и тщеславия Рой недавно назначил себя судьей огромного района, лежавшего за рекой Пекос, и теперь то и дело вешал людей, нередко из-за проступка, укладывающегося в стоимость не более чем пятьдесят центов. По мнению Билли, это была зловещая практика. Очень часто он расходился с Роем в цене на гораздо большую сумму, чем пятьдесят центов. Многие жители говорили Рою, что не следует вешать людей за столь ничтожные проступки, но у него был наготове ответ.