Черт побери, что это такое? Не мог же доктор Ротт не знать, что удостоверение неправильное. Может, ловушка? Но это невероятно! Вчера доктор Ротт был им доволен, поздравлял с успехом. И потом это объявление об открытии конторы. Он вынул его из кармана и перечитал. Может быть, здесь зарыта собака? От греха подальше он засунул объявление в ботинок. Подождем... Он стал подробно вспоминать свой вчерашний разговор с доктором Роттом, Почему немец улыбнулся, услышав, сколько денег дали ему поляки? Может, они в сговоре?
Совершенно измученный безысходными размышлениями, он сидел на скамейке, поникший, уже готовый к любым неожиданностям.
Спустя полтора часа вернулся полицейский, велел следовать за ним и привел в кабинет, где сидел пожилой человек в мундире с блестящими нашивками на воротнике. Он держал в руках его удостоверение и, едва тот переступил порог, сказал:
— Если у вас больше никаких документов нет, я не могу понять, как вы оказались в Германии.
— Я прошу вас... позвоните по телефону... в министерство иностранных дел, доктору Ротту.
— Зачем? — поднял плечи полицейский чиновник. — Министерство занимается своим делом, а мы — своим. Скажите-ка лучше, где вы добыли эту бумажку?
— Там... в министерстве иностранных дел.
— Бог ты мой, но при чем тут это министерство, если речь идет о праве проживать в стране? — чиновник начинал злиться.
— Я плохо знаю ваши порядки... — пробормотал Дружиловский, он уже окончательно решил, что его умышленно загнали в ловушку.
— Ну а я порядки знаю, — продолжал чиновник. — И поэтому я должен вас арестовать.
В это время в кабинет вошел человек, которого Дружиловский сразу узнал. Появление этого человека подтверждало, что все происходящее отнюдь не случайность.
Вошедший небрежно кивнул чиновнику и вдруг удивленно, точно не веря своим глазам, уставился на Дружиловского.
— Подпоручик Дружиловский? Я не ошибся? — сиплым высоким голосом спросил он.
— Так точно, господин Зиверт, — ответил подпоручик.
— Вы его знаете? — спросил у Зиверта полицейский чиновник.
Между ними произошел стремительный разговор по-немецки, Дружиловский понял, что Зиверт пытается его выручить.
— Хорошо. Я даю ему три дня на оформление своего положения, — сказал чиновник, возвращая Дружиловскому удостоверение.
Из полицей-президиума они вышли вместе.
— А ну-ка дай мне твой документ, — весело попросил Зиверт. Чуть взглянув на удостоверение, он смял его в кулаке. — Подотрись этой липой. Завтра я дам тебе настоящий документ. Приходи утром в мое бюро. А теперь — до скорого, мне страшно некогда.
И он ушел легкой, танцующей походкой.
Кейт».
Утром, сдав объявление в газету «Руль», Дружиловский направился в бюро Зиверта. Вчерашние неприятности уже забыты — доктор Ротт сам позвонил, сказал, что в случившемся виноваты его сотрудники, и заверил, что все будет срочно исправлено.
Радовал теплый, солнечный день мягкой берлинской зимы. Радовало ощущение толстого бумажника в кармане пиджака, радовал мягкий ветерок, ласкавший чисто выбритое лицо. Он то и дело поглядывал на начищенные до блеска ботинки. И ему казалось, что он ступал в них легко и красиво. Стены домов, афишные тумбы, трамваи, витрины магазинов заклеены плакатами, которые ведут между собой крикливый спор, требуют, обещают, зовут, разъясняют... Плакатов очень много — не поймешь, не разберешься, чьи они... Один проклинает Версаль, другой восхваляет могущество и мудрость Америки, третий мурлычет что-то о боге и божьем провидении, четвертый умоляет не забыть о погибших на войне. И все они — политика! Плакаты социал-демократов самые яркие, в красках, на глянцевой бумаге — сразу видно, что у них водятся деньги, они обещают скорейшее возрождение Германии, работу и обеспеченную жизнь. У коммунистов плакаты бедные, на серой бумаге, они ругают социал-демократов и зовут немцев в свой красный рай.
Все это, вместе взятое, — и солнце, и пестрота плакатов — сливалось в душе Дружиловского в радостное, уверенное ощущение своей значительности: он тоже делает политику. Но он еще и человек из мира тайны.
Зиверт встретил его как давнего и хорошего знакомого. Сразу повел к столу, где было приготовлено пиво с солеными сухариками, усадил, запер на ключ высокую дверь своего кабинета.
— С ума можно сойти! — смеялся он, открывая белые крепкие зубы и ерзая в кресле. — Надо же, такое совпадение! Захожу по своим делам в полицейскую берлогу, а там ты. Но, знаешь, не зайди я, тебе пришлось бы долго уверять, что ты не верблюд. Я их знаю, других таких формалистов на всем свете нет. Но ладно, все хорошо, что хорошо кончается! — Он разлил пиво и поднял искрившийся пузырьками стакан, живое его лицо выражало радость, а серо-голубые глаза — полное равнодушие: — За нашу встречу, за общее дело!
— Хорошо еще, Геральд Иванович, что вы вспомнили меня. — У Дружиловского не хватило смелости перейти с Зивертом на «ты».
— О-о! Как я мог не вспомнить? — дернулся в кресле Зиверт. На самом же деле встречу с Дружиловским в Ревеле он помнил более чем смутно. В то время под ним еще горела земля — вырвавшись из лап военного суда, он только что перебрался в Ревель, ждал визу на въезд в Германию и совсем не был уверен, что получит ее. Ему было не до того, чтобы запоминать какого-то подпоручика, которых в Ревеле было хоть пруд пруди. Более того, если бы ему предоставили сейчас самому решать, как поступить с этим подпоручиком, он еще подумал бы, иметь ли с ним дело — разве что приспособил его для самых мелких разовых поручений. Дружиловский не производил на него впечатления серьезного работника. Но сам доктор Ротт приголубил его и даже считает перспективным... И он, Зиверт, делает только то, что приказано, — принял участие в дурацком спектакле в полиции и теперь поможет Дружиловскому освоиться с агентством. Но все же с ним надо быть очень осторожным.
— С чего мы начнем? — быстро спросил Зиверт, не утруждая себя объяснением, откуда ему известно о делах подпоручика. Его глаза, точно заледенев, остановились на Дружиловском. — Твое агентство — дело нелегкое, но горшки обжигают не боги, поработаешь в моем бюро, я тебя поднатаскаю. Кстати, такое вот дело... Меня очень интересует посольство красных в Берлине. «Белое пятно» на моей карте. Нет ли у тебя какого-нибудь хода туда?
— Кое-что имеется, — совершенно неожиданно для себя ответил Дружиловский и быстро уточнил: — Правда, объект не очень солидный.
— Кто именно? — в изумлении отклонившись назад, спросил Зиверт — ничего толкового не ожидая от Дружиловского, он был сильно удивлен таким оборотом разговора.
— Работает там... одна женщина... мелкая сошка... — ответил Дружиловский с запинками, лихорадочно придумывая дальнейшее развитие своей внезапно родившейся лжи.
— Машинистка, на что уж мелкая сошка, а для нас клад, если она все печатает на одну копию больше. Так кто твоя женщина? — напористо спросил Зиверт.
— Она там... по хозяйству... может, всего-навсего горничная. Или прислуга.
— Русская?
— Да.
— Откуда ты ее знаешь?
— Она раньше служила в советском посольстве в Риге... Я там для поляков вел работу против посольства и однажды вышел на нее. И вдруг встретил ее на днях в Берлине. Она здесь тоже служит в полпредстве.
Все было похоже на правду — Зиверт имел в свое время информацию о переводе из Риги в Берлин нескольких работников советского посольства.
— Мы засекли кое-кого из этого дома, опиши-ка мне ее внешность, — попросил Зиверт.
— Роста она среднего... несколько полновата в талии, толстые короткие ноги... ходит немного враскачку... рыжеватая блондинка... серые глаза с желтоватыми белками, — Дружиловский описывал внешность ревельской косметички, которая приходила к его жене. Начни он с ходу придумывать свою знакомую, опытный разведчик Зиверт сразу обнаружил бы неправду.
— Фамилия? Имя? — отрывисто спросил Зиверт.
— Вера Дмитриевна Аралова, — уверенно ответил Дружиловский и добавил: — Мелкая сошка.
— В нашем деле, как нигде, лиха беда начало. С нее мы начнем, — сказал Зиверт. — Закрепи с ней знакомство, но действуй осторожно, не спугни. Вообще, сразу хочу тебя предупредить: Коминтерн Коминтерном, а главный наш враг — господа из Московского Кремля. Не было бы их, не было бы и Коминтерна. — Зиверт приподнялся, взял со стола стакан и продолжал, глотнув пива: — Так что, если у нас получится с этой бабой из посольства, мы выйдем на главную цель. Ты это уясни себе.
— Я все понимаю, — наклонил прилизанную голову Дружиловский.
— Что ты понимаешь? — произнес Зиверт тихо и вроде по-дружески, но Дружиловский почувствовал в его словах иронию.
— Конечно, не так хорошо, как вы, — обиженно начал он.
— В общем, договоримся так: по утрам два часа занимаешься Араловой, ищи с ней встреч, выясняй, на что она клюет, закрепляй связь. Потом являйся сюда, будут и другие поручения. А в объявленные часы приема будешь работать в своем агентстве...
— А что я там должен делать?
— Собирать материалы, разоблачающие козни Коминтерна. Не беспокойся, после объявления товар тебе понесут. Но будь начеку: самое опасное — схватить голый крючок. Ты сам-то читал когда-нибудь, что и как пишут большевики?
— Конечно. У Андреевского я каждый день читал их «Правду», — нахмурившись, ответил Дружиловский.
— Это хорошо. Я тебе дам пару книжек. И ради бога, не дуйся, между нами не должно быть ничего, кроме дела, я тебе не конкурент, но и не добрая тетя, — Зиверт хмыкнул. Этот подпоручик, пожалуй, совсем не так безнадежен, как ему поначалу показалось.
Всю первую половину дня Дружиловский выполнял задания Зиверта. Он делал выписки из советских газет в публичной библиотеке и составлял сводки по разным темам. Писал обзоры русских эмигрантских газет. Бел слежку за указанными Зивертом людьми. Присутствовал на сборищах русских эмигрантов и потом составлял о них подробные отчеты. Дня свободного не было, но он не роптал и, выполнив очередное задание, спрашивал: что сделать еще?
Зиверту, не терпевшему лодырей, Дружиловский нравился все больше — толковый, быстро набирает опыт и если будет работать так, как сейчас, то и впрямь это человек с перспективой.
В часы, указанные газетой, Дружиловский сидел в своем агентстве «Руссина» и принимал посетителей. Это было совсем не так просто, как ему показалось вначале. Приходили какие-то потрепанные типы, главным образом русские, уверявшие, что они располагают богатейшим материалом о деятельности Коминтерна. Зиверт объяснил ему, как распознавать «липу», и тут были свои тонкости — иная «липа» могла очень пригодиться.
В кабинет просочился, аккуратно закрыв за собой дверь, худой, длинный как жердь господин в сильно заношенном летнем пальто.
— Моя фамилия Марек... Иозеф Марек. Имею к вам серьезное дело, — торопливо проговорил вошедший, согнув пополам свое длинное тело.
— Садитесь. Что у вас? — важно произнес Дружиловский.
Посетитель сел на краешек стула.
— Я коммунист из Чехословакии, — начал он, подобострастно глядя на Дружиловского. — Точнее, бывший коммунист. Меня постигло глубокое разочарование. Прикоснувшись к делам Коминтерна, я обнаружил всю преступность этой организации и порвал со своей партией. Но я хочу, чтобы весь мир знал, что я обнаружил...
— Что конкретно вы можете предложить? — спросил Дружиловский.
— Раньше я хотел бы узнать условия.
— Условия зависят от предложения.
Посетитель расстегнул пальто, вынул из кармана сложенные листки бумаги и протянул через стол.
Дружиловский начал читать, и душа у него взыграла — это была слово в слово переписанная из газеты «Руль» статья, которую он не дольше как неделю назад цитировал в сводке для Зиверта. Вот он, голый крюк, и он обнаружил его сам!
— Сколько же вы хотите за это? — деловито спросил он, предвкушая удовольствие, с каким сейчас разоблачит мошенника.
— Двести марок как минимум! — быстро ответил чех.
— Да? — Дружиловский изумленно смотрел на чеха, их взгляды встретились, и серые глаза «разочаровавшегося коммуниста» метнулись в сторону.
— Двести, не меньше, — повторил он тихо.
— Так дорого теперь стоит переписка из газет?
Чех быстро протянул руку за своими бумагами, но Дружиловский отвел ее.
— Так, значит, двести и не меньше? — Дружиловский взял телефонную трубку.
Чех вскочил и выбежал из кабинета.
— Жулик! — крикнул вслед Дружиловский.
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел франтовато одетый молодой человек с массивной тростью. Приближаясь к столу, он бесцеремонно разглядывал Дружиловского.
— Я имею дело с директором агентства? — спросил он на плохом немецком языке.