– Почему такая жестокость? – еле слышно выдавила она.
– Потому что я знал еще большую жестокость, – нагнулся он к ней, – оправдывающую все мои поступки!
– Все ради восстановления справедливости? – спросила она, чувствуя горечь во рту. Про себя добавила: «якобы справедливости», однако вслух не произнесла, опасаясь новой вспышки гнева.
– Да.
Все мысли исчезли, осталось только одно: она любит его, она не перенесет, если с ними, с их браком, что-нибудь случиться.
– Незачем тебе было жениться на мне, – тихо заговорила она, думая высказать ему про свою невиновность, но осеклась. Что он ответит ей: тебе было не пятнадцать! Рыдания подступили к горлу. Изо всех сил она старалась казаться спокойной, но душевная боль была так сильна, что голос всё же прерывался и дрожал. – Почему… ты просто не поговорил со мной по-человечески…? Не объяснил, вместо того, чтобы затевать это?
– Не неси чушь! Ты бы поверила? Преподнесла бы мне на блюдечке источник своего дохода? До чего же мне было больно! Смотреть, как ты швыряешь направо и налево деньги, не понимая, что они не твои! – он даже не пытался скрыть нотки издевательства в голосе.
Она молчала, не в силах до конца осознать происходящее и поверить в него. Она не помнила, чтобы в жизни хоть раз сталкивалась со столь уничижающей яростью. Он хмыкнул:
– Хотя бы не пытаешься унизить меня ложью.
– Ярослав,… - начала было она. Как мучительно и трудно было подобрать нужные слова! – Ярослав, – повторила снова под тяжестью его безучастного взгляда, боясь глубже увязнуть в трясине непонимания, – если ты хотел отомстить, теперь ты отомстил, и мы как-нибудь справимся! Я знаю, что справимся.
Она протянула руки, но он отстранился, и взгляд его уже не был отрешенным – в нем читались борьба и клокочущая ярость.
– Заткнись! – прорычал он. В тот момент вид у него был просто свирепый. Вика растерялась, взгляд метался по комнате в поисках нужных слов. Паника и страх в любой момент грозили вырваться из-под контроля. Она очень хотела сохранить самообладание и, наверное, свою маленькую семью. Возможно ли это теперь, когда сказаны такие ужасные слова? Она должна собраться.
– Мы могли бы спокойно поговорить? – она и сама слышала, что голос её звучал растеряно. Он рассмеялся дьявольским смехом, от которого ей захотелось бежать. Вика вскочила. Ярослав схватил её руку и стиснул её так сильно, что она почувствовала удары собственного пульса. Сжатые губы и перекошенное от гнева лицо были совсем близко.
– Если ты еще хоть раз поднимешь свою задницу с этого стула,… – он швырнул её обратно. Испуганная грубым обращением, она уставилась на него и замерла, растерянная, не зная, что будет дальше.
– Если бы я была, – она запнулась, – беременна,… ты бы тоже это сделал? – она подняла измученные веки.
Ничего не изменилось в его лице.
– Ты не беременна. Мы предохранялись.
«Да, – всплыло у неё в голове, – кроме самого первого раза».
Ей было безумно больно, так больно, что хотелось завыть белугой. Хотелось закрыть лицо руками и плакать, пока внутри не останется души. Все время, пока она на крыльях любви летала, вила гнездо, старалась создать уют в этой квартире. Когда она ставила его на первое место, забыв о себе, он плел паутину. Ходил словно мерзкое насекомое, опутывая её канатами лжи и притворства. Она не хотела знать, какие у него были причины, не хотела понимать его. Нет, она не покажет свою слабость. Усилием воли она попыталась унять страх и трепет. Всё, что у неё сейчас осталось – это гордость. Она должна держаться за неё.
Вика подняла подбородок и уставилась в янтарные глаза. Он наблюдал за ней, и она вся напряглась, изо всех сил стараясь сдержать дрожь. Какое-то время лицо его оставалось застывшим. В конце концов, Ярослав усмехнулся, и она внутренне содрогнулась. Потом он рассмеялся, продолжая на неё смотреть, и при звуке его смеха её затрясло.
– Забавно смотреть, как высокомерная Виктория Белова замерла в испуге. Бедная крошка! Комедия с нашим браком сегодня закончена! Я получил полное удовлетворение!
Вика гордо раздула ноздри, собираясь крикнуть ему, чтобы он катился куда подальше, но он, словно не видя её, продолжал:
– Как ты чувствуешь себя, милая, когда человек, которому ты доверилась всем сердцем, предал тебя? – голос его звучал подчеркнуто холодно и тягуче, но она почувствовала за этими словами рвущуюся наружу ярость – ярость безжалостную, как смерть.
Она не могла больше этого вынести, медленно встала.
– Сядь, черт подери! – рявкнул он и указал рукой на стул, пренебрежительно приказывая ей. Вика не шелохнулась. Она не должна показывать ему, что боится. У неё нет причин бояться – Вика сглотнула. Когда она не двинулась, он мгновенно оказался рядом и крепко схватил её за руку, причинив боль. Он вывернул её, но, даже вскрикнув от боли, Вика не поддалась. Вот теперь ей стало страшно – так страшно, как ещё никогда в жизни. Что еще он мог сделать? Ударить её? Когда он нагнулся к ней, она увидела, что лицо у него темное, а глаза по-прежнему угрожающе сверкают. Было что-то в их глубине, чего она прежде не видела. Гнев? Он долго смотрел на неё сверху вниз, так долго, что, не в силах сохранить уверенный вид, она вынуждена была опустить глаза.
– Если не будешь дергаться, я тебя пальцем не трону, – усмешка в его голосе была злой, но он опустил её запястье.
– Я не хочу больше слушать это! – твердо и холодно сказала она, чувствуя, как внутри разливается боль. Все кончено. Ничего уже не будет как прежде. Фиаско.
– Нет, ты меня выслушаешь. Я еще не все сказал, – голос его звучал хрипло. От сокрушения или злобы? – Я давно собирался рассказать, ещё когда ты только подписала доверенность. Я восхищаюсь твоим высокомерием. А сейчас, когда ты загнана в угол, особенно.
У Вики тряслись колени и дрожали руки, она отбросила волосы с лица. Пыталась выглядеть гордой, выпрямила позвоночник, высоко подняла голову и нацепила на лицо презрительно-насмешливое выражение.
– Ни в какой угол ты меня не загнал, – четко сказала она, – тебе не напугать меня. – Она направилась в спальню – там у неё была возможность в одиночестве пожалеть себя и собраться с мыслями. Хотя на самом деле она хотела упасть перед ним и умолять не разрушать их брак.
Он уперся обеими руками в косяк и рассмеялся.
– Нет, загнал. У тебя больше ничего нет. Ни квартиры родителей, ни деда, и уж, конечно, моей.
– С какой стати? – Вика замерла, а потом медленно обернулась, – квартира родителей была и будет моей.
– Все твоё с некоторого времени принадлежит мне, – он сказал это очень спокойно. Видя её замешательство, добавил: – Твои квартиры. Твоя машина.
Вика презрительно сузила глаза. Что он молол? Машина – да, она даже не собиралась оформлять её на себя, но жилье? Смысл его последней фразы не сразу достиг её разума. Как только он там оказался – всё встало на свои места.
– Доверенность, – догадалась Вика. Она полная дура! Заслуживала то, что получила. Боль и страх с новой силой скрутили внутренности. Она отдала ему не только своё сердце, но и своё имущество. А он предал. Печальная история, известная испокон веков. – Куда же мне идти? – услышала она собственный голос.
Целую минуту они пристально смотрели друг другу в глаза. Шла борьба. На лице Ярослава не дрогнул ни один мускул. Ещё бы! Он был готов! Обстряпал дельце своими руками! Он играл с ней! Самые грязные слова вертелись на языке. Она ни за что не покажет ему свою немощь. Ублюдок!
– Ты сумасшедший, да? – голос её зазвенел от напряжения, и она увидела, как его мышцы напряглись, и физически ощутила, как сильно раздражает его. – Ты свихнулся. Ты сам все это придумал? Как такое вообще может прийти человеку в голову? – Она перешла на крик, не желая осознавать собственную слабость, когда он приблизил к ней всю свою мощь, взял её за локти.
– Я сумасшедший? – Его горячее дыхание опалило кожу. – Давай, вали с больной головы на здоровую! Ты хоть понимаешь, чего это стоило моей семье? – Схватил ещё крепче и встряхнул. – Понимаешь? Когда твой дед нанял людей, чтобы они выгнали нас из дома? Когда они запугивали нас, звонили по ночам? Били нас, еще пацанов? Понимаешь? Каково это, знать, что ты бессилен, бесправен? Что в любой момент на тебя может выскочить шайка полупьяных придурков? Когда тебя забирают в обезьянник, и отец сходит с ума? – Он тряхнул её так сильно, что голова дернулась и волосы взметнулись за плечами. – Сумасшедший? Я обходился с тобой, как с фарфоровой куклой! Выполнял твои прихоти и ходил на задних лапках, хотя меня тошнило от всего этого! Я сделал всё верно и снова бы сделал это, если бы было надо. Не строй из себя пострадавшую. Ты понесла заслуженное наказание. Заслуженное!
Пальцы впились ей в кожу, причиняя боль. Она дернулась, пытаясь вырваться из стальных тисков его рук, и в отчаянии заорала:
– Пусти меня! Ублюдок! Не приближайся ко мне! Не дотрагивайся до меня!
– Это ты не приближайся ко мне, – усмехнулся Ярослав пренебрежительно, – знаешь, дорогая, теперь, когда у тебя ничего нет,… – он задумался, и ударение на «ничего» показалось Вике растянутым до предела. – Ты была умничкой и все сделала, как я просил. Твоя машина – моя. Квартиру на Кудринской ты мне подарила. Все остальные, включая ту, что на седьмом этаже, – Андрей уже оформил на меня. Попробуй только рыпнуться в суд – тебе не поздоровиться! Тебе нечем платить юристам. Я хочу посмотреть, как у тебя получиться жить честно. Тебе придется заплатить за всё!
Видимо, он решил запугать её до смерти. Что ж, это ему удалось. Вика дышала тяжело. Под футболкой поднималась и опускалась грудь. Она не помнила себя от страха, но подняла подбородок еще выше:
– И что?
– Где же ты будешь жить? – яростно прошипел он.
– Уж как-нибудь разберусь без тебя.
– Да уж – разберись! И заодно разберись со своей бесстыдной совестью.
– Ты просто мразь!
– Потише, – ей показалось, что он оскалил зубы, но Вике было уже наплевать: чего ей бояться?
– Мразь! – выплюнула она снова. – Можешь ненавидеть меня! Разрешаю!
Ярослав сжал её руки так, что кости затрещали. Будь она проклята, если покажет свою слабость!
– Мразь! И папаша твой был придурком! Так ему и надо, что у него всё отняли.
Он своей ладонью зажал ей рот.
– Заткнись! – проревел он и несколько секунд сверлил её взглядом, пытаясь уничтожить любые слова и мысли в её голове. Вика распахнула глаза, жадно вдыхая маленькие капли воздуха. Наконец, Ярослав отпустил её.
– В следующий раз, когда будешь сводить с кем-нибудь счеты, – уничтоженная его грубой выходкой закричала она, – убедись, что человеку есть до тебя дело! А то глупо получается. Ты хотел, наверное, мне сделать больно, а мне на тебя плевать! И на квартиры эти плевать!
Он снова зажал её рот и прислонил к стене.
– Не беспокойся. Я позаботился обо всем: будешь плевать до конца жизни! – лицо его стало багровым, точно он обезумел от ярости.
– Ну и прекрасно!
– Можешь собирать свои вещи и выметаться! – оттолкнул её Ярослав. Слепящая боль растянула внутри Вики свои жгучие щупальца. С чувством нереальности происходящего она в испуге уставилась на его стянутые в тонкую линию губы. На лбу его блестели капельки пота, руки были сжаты в кулаки, словно он прилагал невыносимые усилия, чтобы сдерживаться. «Господи Боже, – взмолилась Вика, – пусть это будет дурным сном».
Он смотрел на неё в упор и будто пронизывал насквозь своими злыми глазами. Наконец Ярослав выдавил: – Ты хочешь, чтобы я ещё сказал? Хорошо, скажу. Я ненавижу тебя! Ты – символ всего того, что я ненавижу!
Она не моргнула глазом, но внутри себя услышала рыдания. Невыносимая мука терзала душу. Всё кончено! Всё кончено! Он не любит её и никогда не любил! Сокрушительный вой раздался над пустыней тела.
Они стояли и молча смотрели друг на друга до тех пор, пока Вика не вздрогнула, когда увидела, что лицо Ярослава приняло отчужденное выражение. Ей бы повернуться, оставить его, укрыться в спальне, но на неё вдруг навалилась такая усталость, что она просто не могла сдвинуться с места. Даже слово сказать было тяжело и неохота.
Она закусила щеку изнутри, чтобы не расплакаться, ибо понимала, что не сможет потом остановиться, а ей не хотелось демонстрировать перед ним свою слабость.
«Скажи, что ты любишь меня, скажи! Умоляю, я встану перед тобой на колени и проползу столько, сколько ты скажешь! Только не бросай меня! Нет! Прошу тебя!»
Телефон опять зазвонил и продолжал невыносимо трещать, Ярослав усмехнулся:
– Это правда, независимо от того, готова ли ты её услышать.
И тут она увидела: вспышка удовлетворения пробежала по его лицу, прежде чем ему удалось совладать с собой. Вика опустила ресницы, не в силах вынести его торжествующего взгляда.
– Надеюсь, ты счастлив, – еле слышно выдавила она. Опустила плечи, отвернулась и пошла прочь. Сейчас у неё не было мочи держать марку. Пытка словами закончилась. Осталась агония разума. Она вошла в ванную и поспешила закрыться. Замок противно скрипнул. Вика услышала, как Ярослав рявкнул за дверью: «Слушаю!»
Несколько минут она сидела на краю душевой, бездумно и машинально отмечая следы зубной пасты на раковине, сгиб полотенца, блеск крана. До ушей доносились резкие фразы Ярослава, достававшиеся кому-то по другую сторону разговора. Она слышала каждое слово, которое он зло выкрикивал: «Не бывает хорошего бедного предпринимателя, пойми. Он может быть хорошим, но бедным учителем, или хорошим, но бедным программистом…».
После напряжения наступила реакция, и её затрясло. Вика никак не могла справиться с дрожью не только в пальцах, но и во всем теле. Она скорчилась, терзаемая невыразимой мукой. Вспомнила его грубые слова, жестокие руки.
Ярослав говорил так громко, что она невольно впитывала: «Ну, не может он быть отличным владельцем бизнеса! Хороший бизнесмен бывает только одного вида – это богатый бизнесмен».
Боже, ну почему так больно?!
Почему она не плачет? Ей бы стало легче. Нет же, нашло это болезненное бессилие. Пустота. Что дальше? Рано или поздно ей придется выйти и снова смотреть в его холодные глаза. Нет! Она не в состоянии вынести это. Только не сегодня, не сейчас. Почему она здесь сидела?
Вика поднялась. Бесшумно приоткрыла дверь. Ярослав был в спальне, продолжал в чем-то убеждать собеседника. Вика прошла в коридор. Обулась. Она попозже сможет придумать что-нибудь, чтобы сделать ему больно. Какой-нибудь способ, чтобы он понял, что не может её потерять. Тогда, когда воспоминания об этом жутком разговоре не будут вызывать у неё такой боли. Вечером она соберется, и не будет глотать слезы застывшие в горле. У неё будут силы. А сейчас она просто пойдет прогуляться. Она не бежит, ей только надо побыть одной. Он не должен видеть, что сделал её беспомощной.
Глава 11. Боль.
Кто же был так силен и умен?
Кто мой голос из горла увел?
Б.А. Ахмадулина
Вика бесшумно прикрыла входную дверь и стремительно соскочила по ступенькам. Вышла из холодного подъезда на горячее летнее солнце. Остановилась на секунду и ослепленная, зажмурила глаза. Удивилась, что светило грело по-прежнему тепло и приветливо, словно добрый друг. Только ей было не до приятелей. «Разве на этом асфальте она стояла два часа назад? Разве на этой машине неслась, думая о нем?» Хотелось заплакать, ком заполнил горло, не давая вдохнуть, но слез не было. Вика быстро пересекла двор, обогнула старый магазин, миновала почту, перебежала дорогу. Почему она не могла расплакаться и уменьшить этот клубок в гортани? Почему? Слезы сделали бы боль не такой невыносимой. Она про это слышала или читала, сейчас Вика не могла вспомнить. Правда, ей никогда не удавалось почувствовать это на деле. То горе, которое ей приходилось переносить в жизни, было таким большим, что ни слезы, ни сочувствие, ни чья-то помощь не делали его слабее.
Мысленно она вновь переживала этот ужасный разговор. Ей казалось, что прошла целая вечность с той поры, как утром она проснулась, почистила зубы, вымыла голову.
Надо бы переставлять ноги шустрее. Так шустро, чтобы вопросы не могли догнать. Она не могла себе позволить думать о Ярославе сейчас, иначе ей грозило сумасшествие.
Она пошла быстрее. Потом побежала. Мелькали знакомые дома: тридцать шестой, сороковой. Деревья, кусты, заборы. Фигуры прохожих. Красная куртка (зачем напяливать ее в такой солнечный день?), камни на дорожке, девочка за руку с престарелой бабушкой, голубая майка, щербинка на бордюре, белые цветы, розовые – все это Вика машинально отмечала, несясь по тротуару. Она переставляла ноги часто, пытаясь забыть о предательстве и бессилии. Она не любима. Она не желанна.