Бруд был сломлен. Никогда в жизни ему не приходилось так сильно краснеть перед лицом всех мужчин и, главное, перед Ворном. Как ему хотелось сорваться с места и спрятаться где-нибудь в кустах! Он не в силах был пережить такое. Бруд скорее согласился бы помериться силами с пещерным львом, нежели навлечь на себя гнев Брана – человека, который гневался крайне редко и так же редко находил для этого повод. Одного взгляда вождя, управлявшего Кланом с беспримерным достоинством, мудростью и неколебимой выдержкой, уже было достаточно, чтобы внушить повиновение, как мужчине, так и женщине. Бруд покорно склонил голову.
Бран посмотрел на солнце и дал всем знак, что пора уходить. Охотники, ставшие невольными свидетелями того, как вождь отчитывал Бруда, наконец, облегченно вздохнули. Бран быстрым шагом направился к пещере, и все остальные – за ним. Бруд замыкал шествие, с его лица все еще не сошла краска стыда.
Эйла, припав к земле, боялась шелохнуться и даже вздохнуть. Больше всего она боялась, что ее заметят. Она видела то, что женщинам видеть не положено. Бруда ни за что бы не стали ругать в присутствии женщины. Каким бы ни был повод, охотники перед лицом женщин проявляли мужскую солидарность. Однако благодаря этому эпизоду девочка увидела мужчин с той стороны, о которой прежде не подозревала. Не такие они всемогущие и неустрашимые люди, которые ведут себя безнаказанно, как ей раньше казалось. Им тоже нужно было подчиняться законам, и ничто им не сходило с рук просто так. Один Бран всегда держался на высоте. Она не понимала, что его связывали путы куда более крепкие, чем всех остальных: законы и обычаи Клана, бесполые непредсказуемые духи, управлявшие силами природы, а также собственное чувство ответственности.
Эйла долго не решалась выбраться из укрытия, опасаясь, как бы кто не вернулся. Трепеща, она все же вышла из-за дерева. Несмотря на то, что для нее оставалась загадкой мужская натура, из всего случившегося она вынесла одно: Бруд был унижен, как обычная женщина. И эта мысль тешила ей душу. Эйла возненавидела высокомерного юнца за все непростительные выходки по отношению к ней, за оскорбления, часто незаслуженные, в ответ на малейшую ее провинность, за синяки, которые она от него получала, когда попадала под горячую руку. Как она ни старалась, но не могла ему угодить.
Проходя через лужайку, Эйла перебирала в памяти подробности происшедшего. Приблизившись к шесту, она заметила валявшуюся на земле пращу, которую в злости швырнул Бруд. Ее забыли подобрать перед уходом. Она уставилась на нее, боясь прикоснуться. Это было оружие, и ее бросало в дрожь от одной мысли, что Бран может обрушить свой гнев на нее, как только что на Бруда. События, свидетелем которых она стала только что, не шли у нее из головы, и полоска кожи на земле напомнила о том, что Зуг рассказывал Ворну и как трудно было тому выполнить указания учителя. «Неужели это действительно так трудно? Интересно, будь я на месте Ворна, получилось бы у меня?»
Устрашившись собственного безрассудства, она огляделась, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет: вдруг кто-нибудь, увидев ее, сможет догадаться, что она задумала. «Даже Бруд не сумел этого сделать», – подумала она, не без удовольствия вспомнив его неудачные попытки попасть в шест и унизительные замечания Зуга по этому поводу.
«Представляю, как бы он взбесился, узнав, что я сделала то, что не удалось ему!» Ей нравилось думать, что она в чем-то преуспела больше Бруда. Еще раз оглядевшись, она нагнулась и подняла пращу. Ощутив в руке эластичный кожаный ремешок старенькой пращи, она вдруг подумала о наказании, которое на нее обрушится, если кто-нибудь увидит ее сейчас. При этой мысли она чуть не выпустила пращу из рук, в страхе озираясь по сторонам. Тут ее взгляд упал на кучку камней.
«Любопытно, получится ли у меня попасть камнем в шест? О, Бруд сошел бы с ума, если б у меня это вышло. Даже не знаю, что бы он сделал. Креб сказал бы, что я поступила дурно. А я и так поступила дурно, потому что прикоснулась к оружию. И что плохого в том, чтобы прикоснуться к куску кожи? И все только потому, что из него бросают камни. Интересно, Бран побьет меня? Насчет Бруда не сомневаюсь. Он был бы рад случаю меня поколотить. А как бы он взбесился, если б узнал, что я сегодня видела. Интересно, разгневались бы они еще сильнее, если б узнали, что я из пращи еще и стреляла? Семь бед – один ответ. И все-таки удалось бы мне попасть в шест или нет?»
С одной стороны, она жаждала выстрелить из пращи, с другой – ее останавливало то, что этого делать нельзя. Это было запрещено. Она это знала. Но ей очень хотелось попробовать. «Какая разница – одним дурным поступком больше или меньше? Да и вообще никто об этом не узнает – кроме меня, здесь никого нет». Она еще раз посмотрела вокруг и направилась к кучке камешков.
Заправила один из них в пращу и стала вспоминать, что говорил Ворну Зуг. Аккуратно сложила оба конца кожаного ремня вместе и крепко сжала их в руке. Петля слегка натянулась и повисла. Эйла долго мудрствовала, не зная, как поместить камень внутрь. Он то и дело выпадал, едва она начинала движение. Тогда девочка стала напряженно воспроизводить в памяти, как это делал Зуг. Сделала еще одну попытку и почти что удержала камень, но, как только праща стала подниматься, голыш из нее выпал.
В следующий раз ей удалось придать праще некоторое движение и выстрелить на несколько шагов. Приободренная удачей, она взялась за следующий камень. После нескольких неудачных попыток она, наконец, преуспела, – правда, снаряд не попал в цель, но был к ней уже ближе. Постепенно у нее появилась сноровка.
Перекидав все камни, она собрала их и все повторила по второму кругу, а потом по третьему. В четвертый раз ей удалось удержать и метнуть большую часть голышей. Когда оставалось три камня, она взяла один из них, зарядила в пращу, раскрутила и бросила. Бум – снаряд попал в цель и резко отскочил от шеста. Эйла запрыгала от радости.
«Получилось! У меня все вышло!» Это была чистая случайность, но она не умаляла веселья девочки. Следующий камень ушел слишком в сторону, хотя и пролетел далеко за шест, а последний приземлился всего в нескольких футах от нее. Но если ей удалось однажды попасть в цель, значит, удастся и еще раз, – в этом она не сомневалась.
Она стала вновь собирать камни, но заметила, что солнце уже клонится к горизонту. Эйла вспомнила, что ей нужно принести Изе кору дикой вишни. «Как получилось, что прошло столько времени? – размышляла она. – Неужели я пробыла здесь целый день?» Сунув пращу в карман, она ринулась к вишневым деревьям, стесала с помощью ножа внешний слой коры и оторвала несколько длинных и тонких полос от внутреннего. После чего бросилась изо всех сил бежать в пещеру, но близ ручья перешла на походку, приличествующую женщинам. Она и так провинилась тем, что задержалась, поэтому не хотела давать лишний повод для гнева.
– Эйла! Где ты была? Я вся изволновалась. И уж решила, что на тебя напал какой-то зверь. Я собиралась просить Креба и Брана, чтобы они пошли тебя искать, – принялась бранить ее Иза.
– Я все смотрела и смотрела, где что растет, забралась дальше лужайки. – Эйла, чувствуя себя виноватой, начала оправдываться. – Яне заметила, что уже поздно. – Она не врала, но и не договаривала правду. – Вот тебе кора вишни. Лаконос растет там же, где вы его собирали в прошлом году. Помнишь, ты говорила, что его корни хорошо помогают Кребу от боли в суставах?
– Да, примочки с его отваром уменьшают боль. Из ягод хорошо заваривать чай. Их сок способствует росту и рассасыванию опухолей, – начала было Иза, но вдруг осеклась. – Эйла, не старайся заговаривать мне зубы. Ты знаешь, что не следовало так долго пропадать и заставлять меня тревожиться. – Она уже не сердилась, потому что девочка вернулась цела и невредима, но Иза хотела, чтобы впредь такого больше не повторялось. Она всегда волновалась за девочку.
– Обещаю, больше без твоего разрешения такого не будет. Просто я слишком поздно опомнилась.
Едва они вошли в пещеру, как их тут же заметила Уба и побежала на своих толстых кривых ножках к девочке. Эйла подхватила пытавшуюся вскарабкаться к ней на руки малышку и закружила в воздухе.
– Можно мне как-нибудь взять Убу с собой, Иза? Я далеко уходить не буду. Я могла бы ей кое-что показать.
– Она еще слишком мала для этого и едва начинает говорить, – ответила целительница, но, увидев, как обе дочки любят общаться друг с другом, добавила: – Но думаю, можешь как-нибудь взять ее с собой для компании, только не уходи слишком далеко.
– О, конечно! – Эйла, держа малютку на руках, прижала Изу к себе. После чего подняла Убу высоко и засмеялась, на что та радостно захлопала глазками. – Разве не здорово, Уба? – сказала Эйла, опуская крошку на землю. – Мама разрешила мне взять тебя с собой.
«Что случилось с ребенком? – недоумевала Иза. – Не помню, когда еще я видела ее такой возбужденной. Что за странные духи сегодня витали в воздухе? Сначала раньше обычного вернулись мужчины и не вели в своем кругу разговоров, а вместо того разошлись по своим углам и почти не обращали внимания на женщин. Кажется, ни одной женщине от них сегодня не досталось. Со мной был любезен даже Бруд. Потом Эйла пропадала где-то целый день, а когда вернулась, жизнь била в ней ключом. Она была готова обнимать всех подряд. Ничего не понимаю, что происходит».
Глава 10
– Да? Чего тебе? – недовольно прожестикулировал Зуг.
День был на удивление жарким, несмотря на то, что было только начало лета. Зуг, сильно потея и умирая от жажды, орудовал тупым скребком над сушившейся на солнце огромной оленьей шкурой. Он был не в настроении с кем-либо говорить, тем более с плосколицей дурнушкой, которая уселась с ним рядом, смиренно ожидая, когда ее заметят.
– Не желает ли Зуг попить воды? – осведомилась Эйла, скромно устремив взгляд на ямочку на его плече. – Эта девочка была у ручья и увидела, что охотник трудится на солнцепеке. Эта девочка подумала, что охотник, верно, хочет пить, она вовсе не хотела ему мешать, – произнесла Эйла, соблюдая все правила обращения к мужчине. Она протянула березовую чашку и прохладный, намокший бурдюк с водой, сделанный из желудка горной козы.
Зуг утвердительно что-то промычал, удивившись заботливости девочки, налившей ему чашку воды. Сам он не мог оторваться от дела, и ему даже не удавалось поймать взглядом женщину и попросить напиться. А шкура уже почти высохла. Чтобы она приобрела необходимую мягкость и эластичность, крайне важно было трудиться над ней не прерываясь. Охотник проводил взглядом девочку, а та поставила бурдюк с водой неподалеку в тени, после чего притащила охапку грубой травы и мокрые корни и приготовилась плести корзину.
Хотя с тех пор как Зуг с сыном своей первой женщины стал жить одной семьей с Укой, она всегда выказывала ему уважение и откликалась по первому требованию, но редко предвосхищала его желания в отличие от той, которая безвременно погибла. Ука в первую очередь заботилась о Гроде, а Зуг в душе тосковал по незначительным знакам внимания, которых теперь лишился. Время от времени Зуг поглядывал на сидевшую невдалеке от него девочку. Она молча сидела и делала свое дело. «Мог-ур хорошо ее воспитал», – подумал он. Она наблюдала за ним краем глаза, пока он натягивал и скоблил влажную шкуру.
Позже, уже совсем вечером, он сидел напротив входа в пещеру, устремив взгляд вдаль. Все охотники ушли, а с ними ушла Ука и еще две женщины. Зуг питался в семье Гува и Овры. Глядя на молодую женщину, уже совсем взрослую и имевшую своего мужчину, и вспомнив, что не так давно она ребенком сидела на руках Уки, Зуг невольно задумался о скоротечности времени – времени, лишившего его силы охотиться вместе с мужчинами. Сразу после ужина он вышел из пещеры и теперь сидел, погрузившись в свои мысли, когда на глаза ему попалась Эйла с плетеной чашей в руках.
– Эта девочка набрала больше малины, чем мы можем съесть, – произнесла она, когда он ее заметил. – Не найдется ли у охотника в животе немного местечка, чтобы она не пропала?
Зуг с явным удовольствием, которое ему не удалось скрыть, согласился. Пока он ел сладкие сочные ягоды, Эйла сидела молча поодаль, после чего забрала у него пустую корзину и поспешно удалилась. «Не понимаю, почему Бруд называл ее непочтительной, – подумал он, провожая ее взглядом. – Не нахожу в ней ничего дурного, если не считать ее внешности».
На следующий день Эйла вновь напоила Зуга прохладной водой, когда он работал, и села плести корзинку. Позже к нему подошел Мог-ур.
– Жарковато заниматься таким делом на солнце, – начал он.
– Я готовлю для мужчин новые пращи и одну – специально для Ворна. Чтобы кожа приобрела эластичность, нужно выделывать ее постоянно, тогда, пока она сохнет, жир будет впитываться равномерно. Поэтому лучше всего это удается на солнце.
– Уверен, что охотникам они придутся по вкусу, – заметил Мог-ур. – Все знают, что в этом деле тебе нет равных. Я видел, как ты занимаешься с Ворном. Ему повезло, что у него такой учитель. Очень сложно овладеть этим мастерством. Должно быть, изготавливать пращу тоже настоящее искусство.
Услышав лестные слова Мог-ура, Зуг засиял от удовольствия:
– Завтра я начну их резать. Взрослые размеры я знаю, а вот Ворну придется ее сначала примерить. Праща должна быть по руке, чтобы удар был точным и сильным.
– Иза с Эйлой сейчас стряпают. Иза учит девочку, как готовить по моему вкусу белую куропатку, ту, что ты принес мне на днях. Не отужинаешь ли с нами сегодня вечером? Эйла просила меня сказать тебе об этом, да и я тоже буду рад тебе. Порой мужчине хочется побеседовать с мужчиной, а меня окружают одни женщины.
– Зуг будет ужинать вместе с Мог-уром, – с нескрываемым удовольствием ответил старик.
Хотя совместные пиршества, а также обеды двух семей устраивались часто, особенно если они были в родстве, сам же Креб редко приглашал гостей к своему очагу. Он впервые за всю жизнь обзавелся собственным углом и по-настоящему отдыхал в женском обществе. Но Зуга он знал с детских лет и всегда любил и уважал его. Зуг обрадовался приглашению, и Мог-ур пожалел, что не сделал этого раньше. Хорошо, что ему подсказала Эйла. И, в конце концов, куропатку им принес Зуг.
Иза чувствовала себя неловко в обществе гостей. Она волновалась и суетилась, всячески стараясь угодить. Из трав она умела приготовлять не только целебные снадобья, но и приправы. Знала, что и в каком количестве надо положить, чтобы усилить вкусовые качества пищи. Кушанье удалось на славу. Эйла, ни во что не вмешиваясь, следила за стряпней целительницы особенно внимательно. И Мог-ур остался ими очень доволен. Когда мужчины наелись до отвала, Эйла поднесла им чай из ромашки и мяты, – Иза знала, что он помогает пищеварению. Весь вечер толстощекая малышка Уба переползала с рук Креба к Зугу и дергала их за бороды. Иза с Эйлой предвосхищали каждое их желание. Все это позволило мужчинам расслабиться и почувствовать себя моложе, и они ударились в воспоминания. Зуг был восхищен счастливым семейством Мог-ура и даже немного завидовал ему. Сам же Креб прежде даже не мечтал о такой жизни.
На следующий день Эйла внимательно наблюдала со стороны за тем, как Зуг примеряет пращу по руке Ворна, как он объясняет, почему важно заострять концы определенным образом и почему они должны быть не слишком длинными и не слишком короткими. Она следила за тем, как он вкладывал мокрый камень в петлю и как при этом провисала кожа. Когда девочка принесла ему воды, Зуг собирал оставшиеся обрезки кожи.
– Не хочет ли Зуг использовать как-то эти обрезки? Они такие мягкие, – спросила она.
Зуг почувствовал расположение к внимательной, чуткой девочке:
– Нет, обрезки мне больше не нужны. Тебе они нравятся?
– Эйла будет очень благодарна. Самые крупные, думаю, можно будет использовать.
На следующий день Зуг даже жалел, что работа его была уже закончена, – ему не хватало заботливой Эйлы, тихо работавшей рядом с ним. Он видел, как она отправилась в лес с корзинкой и палкой для выкапывания растений. «Должно быть, она пошла собирать травы для Изы, – подумал он. – Все-таки не понимаю я Бруда. – Зуг недолюбливал молодого человека, старик не забыл их стычки. – Почему он к ней вечно придирается? Девочка трудолюбива, почтительна и предана Мог-уру. Ему повезло иметь такое семейство, как Иза с Эйлой».