— Джейкоб, — зовет она, когда мы входим в кухню.
Я стою в дверях, ожидая появления ребенка. В конце концов Джесс Огилви — учительница, и профессор Горгона называла Джейкоба «мальчиком». Но вместо мальчика в кухню входит бегемот-переросток, выше меня ростом и по виду намного крепче. И наставником этого «мальчика» была Джесс Огилви? Я секунду таращусь на подростка, пытаясь понять, почему он кажется мне знакомым, и внезапно меня осеняет: переохладившийся мужчина! Этот парень назвал причину смерти раньше судмедэксперта.
— Ты? — удивляюсь я. — Ты и есть Джейкоб Хант?
Теперь мне понятны сбивчивые извинения его матери. Она, вероятно, решила, что я пришел взыскать штраф с ее сына или арестовать его за вмешательство в расследование преступления.
— Джейкоб, — сухо говорит она. — Полагаю, ты уже знаком с детективом Метсоном.
— Привет, Джейкоб! — протягиваю я руку. — Приятно с тобой познакомиться, так сказать, официально.
Он не пожимает мне руки. Даже не смотрит в глаза.
— Я читал заметку в газете, — говорит он равнодушным, словно у робота, голосом. — Ее поместили в самом конце. По моему мнению, смерть от переохлаждения заслуживает по крайней мере второй страницы.
Он делает шаг вперед.
— Уже пришли результаты вскрытия? Было бы интересно узнать, снижает ли алкоголь температуру замерзания тела или существенных различий нет?
— Вот что, Джейк… — начинаю я.
— Джейкоб. Меня зовут Джейкоб, а не Джейк.
— Хорошо, Джейкоб. Я хотел задать тебе несколько вопросов.
— Если они связаны с криминалистикой, — оживляется он, — с радостью помогу. Вы слышали об исследованиях, проводимых в университете Пердью? О десорбционной ионизации под действием электрораспыления? Оказалось, что пот из пор пальцев незначительно разъедает металлические поверхности — все, начиная от пули и заканчивая бомбой. Если распылить на отпечатки пальцев положительно заряженную воду, капельки растворят химические вещества в отпечатках и отобразят мельчайшие частицы, которые можно проанализировать при помощи масс-спектрометра. Можете представить, как удобно получить не только отпечатки, но и определить содержащиеся в порах химические вещества? Можно не только доказать присутствие подозреваемого на месте преступления, но и доказать, что он держал в руке взрывчатку.
Я взглянул на Эмму, призывая ее на помощь.
— Джейкоб, детектив Метсон хотел поговорить с тобой о другом. Ты можешь присесть на минутку?
— Лишь на минутку. Уже почти шестнадцать тридцать.
«И что? — хочется мне спросить. — Что произойдет в шестнадцать тридцать?» Но мама Джейкоба никак не реагирует на его замечание. Я чувствую себя, как Алиса в Стране чудес — в диснеевском фильме, который Саша любит смотреть со мной по выходным. Все заняты приготовлением к Дню Нерождения, кроме меня. Последний раз, когда мы его смотрели, я понял, что быть родителями не так уж трудно. Мы всегда лжем, делая вид, что нам лучше знать, — а я чаще всего молился о том, чтобы не слишком напортачить.
— Ладно, — говорю я Джейкобу, — в таком случае приступим.
ЭММА
Я впустила Рича Метсона по единственной причине: я все еще не была стопроцентно уверена, что он не намерен наказывать Джейкоба. Ведь он на минувших выходных оказался на месте преступления, а я пойду на все, чтобы весь этот кошмар закончился.
— Джейкоб, — говорю я, — детектив Метсон хотел с тобой поговорить о другом. Можешь присесть на минутку?
Мы пытаемся обогнать время, но детективу Метсону этого не понять.
— Лишь на минутку. Уже почти шестнадцать тридцать, — отвечает Джейкоб.
Не знаю, как, видя перед собою Джейкоба, можно считать его надежным свидетелем. Его разум — капкан, но в половине случаев к замку не подобрать ключа.
Детектив присаживается за кухонный стол. Я уменьшаю на плите газ и сажусь рядом с ним. Джейкоб отчаянно пытается взглянуть в сторону Метсона, но его веки беспрестанно подрагивают, как будто он смотрит на солнце. В конце концов он сдается и отводит взгляд в сторону.
— У тебя есть подруга по имени Джесс, верно? — спрашивает детектив.
— Да.
— А чем вы с Джесс занимаетесь?
— Учимся искусству общения. Поддерживать беседу. Правильно прощаться. И тому подобным вещам. — Он колеблется. — Она мой лучший друг.
Это меня не удивляет. У Джейкоба свое определение дружбы. Для него друг — мальчик из школы, чей шкафчик соседствует с его шкафчиком и поэтому по крайней мере раз в день они общаются: «Ты не мог бы немного подвинуться?». Друг — это тот, с которым он, может, и не знаком, но который в школе его не дразнит. Несмотря на то что я платила Джесс за общение с Джейкобом, это никоим образом не умаляет того, что она искренне заботилась о нем и пыталась наладить контакт.
Детектив смотрит на Джейкоба, который, разумеется, прячет взгляд. Я постоянно сталкиваюсь с тем, что люди не знают, как преодолеть общепринятые нормы вежливости, — через некоторое время им кажется, что они невежливо таращатся, поэтому отводят взгляд от Джейкоба, копируя его поведение. Вот, пожалуйста: через минуту Метсон опускает глаза на стол, как будто замечая на деревянной поверхности что-то интересное.
— Так вот, Джейкоб, Джесс пропала. И я должен ее найти.
Я задыхаюсь от возмущения.
— И это вы называете «тактичен»?
Но, похоже, Джейкоб ничуть не удивлен. Неужели видел новости? Или прочел в газетах? Узнал из Интернета?
— Джесс ушла, — повторяет он.
Детектив подается вперед.
— У вас в минувший вторник была назначена встреча?
— Да, — отвечает Джейкоб. — В четырнадцать тридцать пять.
— И вы виделись?
— Нет.
Внезапно мне становится понятна причина срыва Джейкоба. Сперва поехать к Джесс в новый незнакомый дом, что уже само по себе могло вызвать у него тревогу, а потом Джесс, которая так и не пришла… Что ж, для ребенка с синдромом Аспергера это настоящая трагедия.
— Ой, Джейкоб! Поэтому у тебя и случился приступ?
— Приступ? — эхом отозвался Метсон.
Я бросила на него быстрый взгляд.
— Когда нарушается привычный ход вещей, Джейкоб становится очень возбужденным. А тут сразу и новый дом, и исчезновение Джесс. Когда он пришел домой… — Я запинаюсь, внезапно кое-что припомнив. — Ты шел от дома Джесс пешком? Один?
И дело не в том, что он не знает дороги, — Джейкоб живой навигатор, он может, раз взглянув на карту, запомнить ее в мельчайших подробностях. Но одно дело знать географию, а другое — следовать указаниям. Добраться из пункта А в пункт Б, а оттуда в пункт С — так он может оказаться в тупике.
— Да, — говорит Джейкоб. — Неплохо прогулялся.
Идти пришлось километров двенадцать. По трескучему морозу. Похоже, мы легко отделались: помимо всего прочего, Джейкоб мог заболеть воспалением легких.
— Сколько ты прождал ее?
Джейкоб смотрит на часы. Он начинает потирать кончики пальцев.
— Мне нужно идти.
Вижу, как детектив смотрит на Джейкоба, заметив его нетерпение, и отлично, черт возьми, знаю, что он думает.
— Держу пари, когда вы видите человека, который прячет взгляд и не может усидеть спокойно, вы тут же решаете, что он виновен, — говорю я. — А я думаю, что человек болен.
— Половина пятого. — Голос Джейкоба более громкий и нетерпеливый.
— Можешь идти смотреть «Блюстителей порядка», — разрешаю я, и он стремглав бросается в гостиную.
Детектив озадаченно смотрит на меня.
— Прошу прощения, но я только начал допрос.
— Я думала, это не допрос, а обычная беседа.
— На кону жизнь девушки, а вы считаете, что для вашего сына важнее не пропустить телесериал?
— Да, — отрезаю я.
— А вам не кажется странным, что ваш сын ни капли не расстроился, узнав об исчезновении наставницы?
— Мой сын не огорчился, даже когда умер его родной дедушка, — отвечаю я. Для него это было неким приключением, связанным с судебной медициной. Его отношение к пропаже Джесс обусловлено только тем, как оно отразится непосредственно на нем, — именно так он оценивает окружающий мир. Когда он поймет, что в воскресенье их встреча с Джесс не состоится, вот тогда он огорчится.
Детектив долго пристально смотрит на меня. Похоже, он собирается прочесть мне лекцию о препятствовании в проведении расследования, но вместо этого задумчиво наклоняет голову набок.
— Должно быть, у вас жизнь не сахар.
Я уже не помню, когда меня в последний раз жалели. Я ни на что не променяю Джейкоба — из-за его ранимости, невероятного ума, его преданности определенным правилам, — но жить рядом с ним нелегко. Обычная мать не беспокоится о том, что ее сына толкнут на школьном концерте и он ушибется. Обычная мать не звонит электрикам, когда вырубается свет, не кричит, что в доме инвалид и требуется безотлагательное вмешательство, — потому что в случае с Джейкобом пропустить «Блюстителей порядка» смерти подобно. Обычная мать ночью спит, а не размышляет над тем, примет ли Тео своего брата, будет ли о нем заботиться, когда она умрет?
— Это моя жизнь, — пожимаю я плечами.
— Вы работаете дома?
— Это что, тоже допрос?
— Просто поддерживаю светскую беседу, пока не пришло время рекламы, — улыбается он.
Не обращая на него внимания, я встаю и начинаю помешивать чернику, которую готовлю для сегодняшнего пирога.
— Ваш сын недавно застал нас врасплох, — продолжает Метсон. — Полиция не привыкла к тому, что несовершеннолетние буквально врываются на место преступления.
— С формальной точки зрения он совершеннолетний. Ему уже восемнадцать.
— В таком случае, он разбирается в криминалистике лучше многих, кто раза в четыре его старше.
— Еще бы! А то я не знаю!
— У вас красивые глаза, — говорит детектив.
От неожиданности я роняю ложку в кастрюльку.
— Что вы сказали?
— Вы слышали, — отвечает Метсон и направляется в гостиную — подождать, пока закончатся вступительные титры «Блюстителей порядка».
ДЖЕЙКОБ
Мне никогда не нравилась «Я люблю Люси». А это значит, что каждый раз, когда я смотрю серию, в которой Люси и Этель работают на кондитерской фабрике и задерживаются в упаковочном цеху, я начинаю смеяться. Они запихивают конфеты себе в рот, в карманы формы, а ты знаешь, что произойдет далее, когда Люси издаст свой известный вопль.
Когда детектив Метсон начинает задавать мне все эти вопросы, я ощущаю себя Люси на фабрике конфет. Сперва я радуюсь, особенно когда понимаю, что он совершенно не сердится на меня за то, что я прибыл на место происшествия, где от переохлаждения умер человек. Но потом становится намного сложнее. Вопросы липнут ко мне, как те конфеты, — я пытаюсь «охватить» последний, а он задает следующий. Единственное мое желание — взять его слова и засунуть туда, где я больше не буду их слышать.
Когда на экране мелькают первые кадры рекламы, детектив Метсон становится передо мной. Рекламируют «Собачьи лапки» — новый невероятный триммер для когтей животных. В голову лезут воспоминания о карликовом пуделе, которого мы видели у пиццерии, и я тут же вспоминаю о Джесс — у меня такое чувство, что внутри моей грудной клетки бьется пойманная птичка.
Что бы он сказал, если бы узнал, что прямо сейчас у меня в кармане лежит розовый мобильный Джесс?
— Еще пара вопросов, Джейкоб, — обещает он. — Уверен, успею уложиться в девяносто секунд.
Он улыбается, но не потому, что рад. Когда-то у меня был учитель биологии. Когда я при всем классе указал мистеру Хаббарду на ошибку, он улыбнулся левым уголком рта. Я воспринял его улыбку за знак благодарности. Но эта кривая улыбка, по всей видимости, означала, что он рассержен моим поступком, хотя предполагается, что улыбка означает радость. Поэтому меня за хамство отправили в кабинет директора, хотя на самом деле всему виной выражение лица людей — оно не всегда отражает их истинные чувства.
Он бросает взгляд на мой блокнот.
— А для чего блокнот?
— Я делаю записи во время просмотра серии, — отвечаю я. — У меня их больше сотни.
— Серий?
— Блокнотов.
Он кивает.
— Марк был у Джесс в доме, когда ты пришел?
— Нет.
Теперь по телевизору рекламируют зубную пасту. В глубине души я очень боюсь потерять все зубы. Иногда мне снится, что я просыпаюсь, а они перекатываются у меня во рту, словно галька. Я закрываю глаза — не хочу смотреть.
— Вы знакомы с Марком?
— Встречались, — признался детектив. — Вы с Джесс когда-нибудь о нем говорили?
Глаза у меня все еще закрыты, может быть, поэтому перед моим взором возникают следующие воспоминания: Марк в пиццерии просовывает руку под рубашку Джессики. Его чудовищная оранжевая куртка. Серьга в левом ухе. Синяки, которые я однажды заметил на теле Джесс, когда она потянулась за книгой на верхней полке, — два неровных фиолетовых овальных пятна, похожих на клеймо на кусках говядины. Она тогда сказала, что упала с лестницы, но при этом отводила глаза. В отличие от меня, она делает это не для большего успокоения, а в минуты неловкости.
Я вижу кривую улыбку Марка.
Сейчас идет реклама сериала «Закон и порядок: спецотдел полиции по работе с жертвами насилия», а значит, далее в программе вновь «Блюстители порядка». Я беру ручку и переворачиваю страницу блокнота.
— Джесс с Марком ссорились? — опять задает вопрос детектив.
На экране Риана идет с Куртом по лесу, они расследуют дело о дохлой собаке, в желудке которой обнаружен непереваренный человеческий палец.
— Джейкоб?
— «Hasta la vista,[14] крошка», — бормочу я, а для себя решаю: что бы ни сказал детектив, я не буду отвечать, пока не закончится мой сериал.
ТЕО
Я собирался спуститься в кухню, чтобы перекусить, когда услышал доносящийся оттуда незнакомый голос. Довольно странно — не только у меня из-за синдрома Аспергера нет друзей. Мне хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать людей, которым мама доверяет настолько, что готова пригласить к нам в дом. А то, что голос принадлежит мужчине, делает ситуацию еще более дикой. А потом я услышал, как мама обращается к гостю «детектив Метсон».
Вот дерьмо!
Я взбегаю назад по лестнице и запираюсь в комнате. Он здесь из-за Джесс Огилви, я совершенно выбит из колеи.
И, заявляю официально, голоден.
Одно я знаю точно: во вторник, в час дня, Джесс была жива и здорова. Я знаю это, потому что видел ее, всю целиком. Стоит только вспомнить, как ее сиськи призывно торчали, словно произведения искусства.
Я бы сказал, что мы оба не на шутку удивились, когда она потянулась за полотенцем, вытерла глаза и взглянула в зеркало. Она явно не ожидала застать в своем доме постороннего, не ожидала, что тот будет пялиться на ее наготу. А я, черт возьми, в свою очередь, не ожидал, что объектом моего минутного вожделения окажется наставница брата.
— Ой! — вскрикнула она, одним плавным движением схватила полотенце и обернула его вокруг себя. Меня на секунду парализовало. Я стоял там как дурак, пока не понял, что она разозлилась как черт и вот-вот бросится на меня.
Мне удалось убежать по одной причине — пол в ванной комнате был мокрым. Когда она споткнулась, я вылетел из хозяйской спальни, где до этого стоял, и бросился вниз по лестнице. В спешке я опрокинул что-то из мебели и сбил кипу газет, лежавших на стойке в кухне. Но мне было наплевать. Единственным моим желанием было бежать из этого чертового дома, уйти в монастырь или запрыгнуть в самолет, летящий в Микронезию, — все, что угодно, лишь бы оказаться подальше отсюда, пока Джесс Огилви не спросит у моего брата и мамы, а известно ли им, что Тео Хант — «Любопытный Том»,[15] настоящий извращенец.
Но в какой-то момент между тогда и сейчас Джесс Огилви оделась, вышла из дому и исчезла. Неужели она бродит по городу с амнезией? Или где-то прячется, вынашивая мстительные замыслы против меня?
Я не знаю.
Но и полиции признаться не могу, не навлекая на себя подозрений.
Только в половине шестого я решаюсь выйти из комнаты. Чувствую аромат пирога с черникой (как по мне, единственная отрада в Синюю пятницу) и знаю, что он будет готов в шесть, — как и во всем остальном, мы, чтобы не волновать Джейкоба, едим по часам.