Игорь Минутко
Книга написана при участии
кандидата исторических наук
Эдуарда Прокофьевича ШАРАПОВА,
которому автор приносит
благодарность
Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых
и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании
развратителей;
Но в законе Господа воля его, и о законе Его
размышляет он день и ночь!
И будет он как дерево, посаженное при потоках
вод, которое приносит плод свой во время свое и лист
которого не вянет;
И во всем, что он ни делает, успеет.
НЕ ТАК — НЕЧЕСТИВЫЕ; НО ОНИ КАК ПРАХ,
ВОЗМЕТАЕМЫЙ ВЕТРОМ.
ПОТОМУ НЕ УСТОЯТ НЕЧЕСТИВЫЕ НА СУДЕ
И ГРЕШНИКИ — В СОБРАНИИ ПРАВЕДНЫХ,
ИБО ЗНАЕТ ГОСПОДЬ ПУТЬ ПРАВЕДНЫХ,
А ПУТЬ НЕЧЕСТИВЫХ ПОГИБНЕТ.
Первый псалом Давида. Псалтирь.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
19 января 1982 года
Мальчик бежал по теплой, не остывшей за ночь дороге. По проселочной степной дороге, и сквозь пальцы босых ног струйками пробивалась тончайшая беловатая пыль. Странным образом дитя человеческое видело себя со стороны, и его ничуть не смущала нагота собственного маленького тела. Наоборот, в этой обнаженности, легкости было сладостное слияние с огромным живым миром, окружавшим его, и этот утренний мир был любовно-радостен, гармоничен, был наполнен могучей животворящей энергией и полностью растворял в себе бегущего голого мальчика. Было раннее летнее утро, из-за дальнего горного хребта вставало солнце, и бездонное небо над зеленой землей постепенно становилось бледно-розовым, и легкие воздушные облака, покрывшие самые высокие вершины, тоже нежно розовели.
Степная дорога вела к этому дальнему отрогу Кавказского хребта — да, он уже знал, ему говорили родители: с этих гор начинается Кавказ. И цель бегущего мальчика была всепоглощающа и огромна — достигнуть горного края вершин и облаков, потому что там… Что там? Счастье? Секрет, который не ведом никому в мире? Его душа не знала ответов на эти вопросы, да и не задавала их. Просто это была цель — добежать до горных хребтов, прикоснуться к ним, и тогда мальчик узнает, для чего он послан на эту беспредельную прекрасную землю: ему откроется Смысл, Великий Смысл… Предчувствие этого открытия наполняло бегущего мальчика ликованием, восторгом и ужасом одновременно. Потому что он бежал, а горы отодвигались, уходили вдаль, а навстречу, замедляя его бег, поднялся ветер, и в нем стал ощутим ледниковый холод.
Мальчик все бежал, бежал, и появилось ощущение слабости, страха — силы покидали его.
Над отрогом Кавказского хребта теперь клубились темные тучи.
…Юрий Владимирович Андропов резко открыл глаза.
Он заснул в кресле в неудобной позе за своим столом. Слева на пульте негромко, с равными промежутками звонил телефон внутренней связи.
Председатель Комитета государственной безопасности взглянул на ручные часы — было 16 часов 22 минуты.
«Двадцать минут пятого,— подумал Андропов, поднимая трубку телефона,— я звонил Чазову, чтобы справиться о здоровье Суслова. Но Евгений Иванович оказался на операции. Значит, этот внезапный сон не продолжался и минуты».
— Я слушаю,— сказал Андропов, прижав к уху телефонную трубку и еще успев подумать: «Сколько же мне лет в этом навязчивом сне? Пять или шесть. Я еще не ходил в школу».
— Здравствуйте, Юрий Владимирович. Ответственный дежурный по Комитету, полковник Назаренко. Только что из Усова звонил личный телохранитель Сергея Кузьмича Цагана…— Голос дежурного прервался от волнения.
— Ну? — спокойно спросил Андропов.
— Ваш первый заместитель застрелился у себя на даче.
Несколько мгновений Юрий Владимирович молчал.
— Что предпринято? — по-прежнему спокойно спросил он.
— Майор госбезопасности Гаврилов, личный телохранитель генерала армии товарища Цагана, он же водитель машины, вызвал на место происшествия «скорую помощь». Машина пока не прибыла. Он… то есть майор Гаврилов, охраняет труп до прибытия…
— Немедленно направить в Усово нашу следственную группу,— перебил Председатель КГБ,— В Прокуратуру СССР пока ничего не сообщать. Перекрыть все источники информации. Ничего не должно попасть в прессу, естественно, прежде всего в зарубежную. У бригады «скорой помощи» взять расписки о неразглашении.
— Слушаюсь, Юрий Владимирович.
— Копию заключения бригады «скорой помощи», как только оно будет готово,— ко мне на стол.
— Слушаюсь…
— Увезут труп в морг — пусть майор Гаврилов, перед тем как писать рапорт, зайдет ко мне.
— Будет сделано, Юрий Владимирович.
Андропов положил трубку телефона. Не торопясь прошелся по своему огромному кабинету. Шаги были бесшумными, утопая в толстой ковровой дорожке. Председатель КГБ остановился у окна, отогнул край коричневой портьеры — над Москвой мела метель, уже смеркалось, на площади Дзержинского зажглись желтые фонари, справа светились разноцветные неоновые буквы: «Детский мир». Вокруг сурового памятника «железному Феликсу» кружили вереницы машин с уже зажженными подфарниками.
Андропов вернулся к письменному столу, около сорока минут работал над текущими бумагами, сдерживая себя. Потом, преодолев внутреннее сопротивление, выдвинул правый нижний ящик. Папка в коричневом переплете. Юрий Владимирович перелистывал страницы «бриллиантового дела» с грифом на каждой из них «Совершенно секретно».
«Два месяца назад с несколькими днями»,— подумал он.
Да, память не подвела: лично вести это дело своему первому заместителю генералу Цагану Сергею Кузьмичу он поручил два месяца и три дня назад.
«Вот и финал,— подумал Андропов,— Правда, несколько неожиданный. И все-таки… Я просчитывал несколько вариантов. Но самоубийство… Слабаком ты оказался. Сергей Кузьмич. Хотя… Кто знает? Может, так и к лучшему.— Юрий Владимирович Андропов не мог преодолеть себя. — Наконец-то! — пронеслось в сознании. Посмотрел на крупный круглый диск прямой связи с Генеральным секретарем ЦК КПСС.— Позвонить? Как-никак — родня, хоть и не по крови. Нет,— остановил себя Председатель КГБ,— Рано!»
Позвонил помощник Председателя Григорий Борисович Владимов:
— Юрий Владимирович, доставлено заключение бригады «скорой помощи». И в приемной майор Гаврилов.
— Сначала — заключение. А потом я приглашу майора.
Вошел помощник, бесшумно закрыв за собой дверь, как всегда подтянутый, в безукоризненном темно-сером костюме, черный галстук повязан аккуратным узлом.
— Прошу, Юрий Владимирович,— На стол лег лист бумаги.— Мы перепечатали с копии, уж больно неразборчиво было написано. От волнения, надо полагать.
— И от страха,— еле заметно улыбнулся Андропов,— Все еще боятся нас с вами, Григорий Борисович.
Помощник молчал.
— Да! — Председатель КГБ бесстрастно, непроницаемо смотрел на Владимова.— Забыл у вас спросить…— Возникла короткая пауза,— Первые результаты операции «Каскад» попали к Михаилу Андреевичу?
— Попали.
— Когда?
— Операция «Каскад» началась вчера в один час тридцать минут. Первые задержания совместными силами органов и МВД производились по формуле «А»…
— Хорошо,— перебил Андропов, и в голосе его было нетерпение.
— На стол Суслову отчеты об этих задержаниях легли вчера в первой половине дня.
— Понятно,— И опять возникла пауза.— Майору Гаврилову предложите чаю, пусть успокоится. Вы свободны.
Григорий Борисович Владимов бесшумно вышел из кабинета.
Андропов углубился в машинописный текст:
«Усово, дача 43. Скорая помощь. 19 января 1982 г. 16.55. Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину…— «Больной»…— горько усмехнулся Председатель КГБ,-…зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет. Выраженный цианоз лица.
Реанимация, непрямой, массаж, интубация. В 17.00 приехала реанимационная бригада».
Юрий Владимирович прервал чтение.
«Так… А с них взяли расписку о неразглашении? — Он потянулся было к телефону.— Наверняка взяли».
Андропов читал дальше:
«Мероприятия 20 минут не дали эффекта, прекращены. Констатирована смерть.
В 16.15 пациент, гуляя по территории дачи с шофером, выстрелил себе в висок из пистолета «Макаров».
Следовали подписи пяти врачей.
«Прямо скажем, писали не Шекспиры,— подумал Юрий Владимирович.— Как тут? «Гуляя по территории дачи с шофером…» Странно». Он нажал клавишу селектора.
— Пригласите майора.
Телохранитель Сергея Кузьмича Цагана оказался молодым человеком лет тридцати, высоким, спортивным, с широкими плечами, с открытым славянским лицом, которому короткая стрижка и веснушки, рассыпанные по носу и щекам, придавали что-то детское. Войдя в кабинет, он замер у двери по стойке «Смирно!».
— Товарищ Председатель, разрешите доложить! — Голос был густой, спокойный, в нем звучало достоинство.— По вашему приказанию…
— Не надо,— перебил Андропов.— Давайте без уставных формальностей,— И подумал: «Хороший парень. И уже майор. Молодец! Надо поинтересоваться его личным делом».— Как вас по имени-отчеству?
— Николай… Николай Павлович.
— Вот присаживайтесь сюда, Николай Павлович. И все по порядку, с мельчайшими подробностями, не упуская ничего. Как это было?
Майор Гаврилов удобно устроился на предложенном ему стуле, сосредоточился.
— Днем меня вызвал к себе Сергей Кузьмич в кабинет…
— Во сколько? — перебил Андропов.
— Было около двух. Сказал: «Коля, хочу сегодня пораньше на дачу уехать. Подавай машину полчетвертого…»
— Что, у него нет личного шофера? — опять перебил Андропов.
— Есть, конечно. В отпуске сейчас, Вдовенко. Вот я и подменяю. А для меня машины! Словом, хобби. На «восьмерке» своей езжу. Ну, а «Чайку» водить — это… И слов не подберу.
— Когда он с вами разговаривал, в два часа, в кабинете еще кто-нибудь был?
— Никого! Вообще, знаете…— Майор Гаврилов помедлил,— Знаете, Юрий Владимирович, в последнее время к Сергею Кузьмичу мало кто заходил. Да и он… Привезу его, он запрется в своем кабинете, к себе никого не вызывает, к нему никто не идет…
— А как он сегодня? — перебил Андропов,— Ничего особенного вы в нем не заметили?
— Да нет… Обычно. Задумчивый. В последнее время он все время задумчивый…— майор Гаврилов кашлянул в кулак,— был. Ровно в полчетвертого подал машину, поехали. Правда, Семен Кузьмич сзади сел. Обычно рядом, а тут — сзади.
— По пути ничего не говорил?
— Нет. Ни слова. Мне даже показалось — задремал. Он к окну отвернулся, лица не видно. Доехали быстро. Чего тут до Усова на «Чайке», да с нашими номерами.— Николай Павлович Гаврилов вдруг замолчал. Андропов не торопил его.— Вот сейчас думаю… Как-то совсем безлюдно мне показалось в Усове, никого нет, похоже, все дачи пустые. И снег валит — ужас. Все замело. К даче еле подъехали. Выходит охранник, спрашивает: «Ворота, Сергей Кузьмич, отворять? Заезжать будете?» А он ничего не ответил, вошел в калитку. Я — за ним. Там охранник дорожки от снега расчистил: к даче, к своей сторожке, еще куда-то, в глубь усадьбы. И тут Сергей Кузьмич у меня спрашивает: «Какой у тебя пистолет?» — «Макаров»,— «Покажи». Вынул я свой пистолет, ему передал. Сергей Кузьмич подержал его на ладони. «Удобный,— говорит,— Легкий». И в карман к себе опустил. Я стою, не знаю, что делать. А генерал у охранника спрашивает: «Эта дорожка куда ведет?» Про ту, что в глубь усадьбы. «А никуда,— отвечает охранник,— к забору. Я расчистил немного, а у забора сугроб». Тут Сергей Кузьмич сказал: «Вот и хорошо, что никуда,— Повернулся ко мне: — Я прогуляюсь…»
— Вот тут,— перебил Андропов, пристально через свои очки глядя в глаза майора Гаврилова,— в медицинском заключении написано: «гуляя по территории дачи со своим шофером».
— Юрий Владимирович! — Майор быстро поднялся; на его лбу выступила испарина.— Ведь я пошел было за ним, а Сергей Кузьмич обернулся и так резко: — «Стоять! Это приказ. Один пройдусь». А я… Честное слово! В тот момент и про свой «Макаров» забыл. Просто в голову прийти не могло — чтобы он… Если б знать!
— Дальше? — жестко спросил Андропов.
— Дальше, что же…— потупил голову Николай Павлович Гаврилов, и на его скулах заиграли желваки.— Там ведь сосны, березы, дорожка за них поворачивает, не видно ничего. Прошло, может быть, минуты три-четыре. И — выстрел. Вот и все.
«Так оно и было»,— подумал Председатель КГБ. И сказал:
— Все рассказанное мне, Николай Павлович, так же подробно изложите в рапорте. И, сами понимаете, до официального сообщения…
— Да, да! — вырвалось у телохранителя генерала армии Цагана.
— Вы свободны, товарищ Гаврилов.
Дверь, как всегда, закрылась бесшумно.
«Так…— сказал себе Андропов, сдерживая волнение.— Пора. Где он сейчас? Может быть, еще в Кремле?»
Юрий Владимирович поднял трубку прямой связи с Генсеком КПСС.
И тут же в самое ухо глуховатый нечеткий голос сказал с придыханием:
— Слушаю, Юра.
— Здравствуйте, Леонид Ильич.— Возникла пауза. Ударяясь в барабанную перепонку, казалось, проникая в мозг, слышалось тяжкое хлипкое дыхание Генерального секретаря ЦК КПСС.— У нас беда.— Андропов постарался придать своему голосу скорбь.— И у нас, и у вас. На даче застрелился Сергей Кузьмич Цаган.
— Я, Юра, знаю,— ответил Брежнев.— Может быть, раньше тебя.
«Надо было это предвидеть»,— подумал Андропов и спросил, совершенно спокойно:
— Как оповестим?
— Плохо себя чувствую,— после некоторой паузы ответил Генеральный.— Еду к себе в Заречье. Завтра соберемся…— Хриплое, тяжкое дыхание.— Решим.
Трубка замолчала.
Юрий Владимирович прошелся по кабинету, опять остановился у окна. Снег валил так густо, что Москва совсем потерялась в бело-серой круговерти, только угадывалась расплывчатыми фонарями, смутными огнями реклам на проспекте Маркса, движущимся светом автомобильных фар, все плывущих и плывущих в снежной нереальности, огибая памятник Феликсу Дзержинскому.
Андропов задернул тяжелую портьеру, погасил верхний свет, включил настольную лампу. Он любил этот полумрак своего кабинета, обжитого до мелочей за пятнадцать лет службы на посту Председателя КГБ, он стал — вместе с прилегающими комнатами — его вторым домом. А может быть, превратился в первый, основной дом.
Юрий Владимирович сел в свое кресло, чуть-чуть расслабил узел галстука, расстегнул первую пуговицу рубашки.
Дальние углы кабинета совсем потерялись в темноте.
Яркий круг света от настольной лампы падал на папку в коричневом переплете.
Зажегся зеленый глазок селектора, связь с его секретариатом, расположенным рядом, через приемную.
— Звонит Чазов,— прозвучал голос помощника Григория Борисовича Владимова.
Андропов нажал клавишу, сказал приветливо:
— Здравствуйте, Евгений Иванович.
— Здравствуйте, Юрий Владимирович.— Голос главного врача кремлевской больницы, кандидата в члены ЦК КПСС, личного врача Леонида Ильича Брежнева, академика Евгения Ивановича Чазова, прерывался от волнения. «Тоже знает»,— понял Андропов,— Мне сказали, что от вас был звонок… Я только что из операционной…
— Как Михаил Андреевич? — перебил Председатель КГБ.
— Состояние, близкое к критическому. Острое нарушение кровообращения сосудов головного мозга, почки и печень почти не работают, потеря сознания. Словом, кульминация сахарной болезни. При Суслове неотлучно его лечащий врач Евгений Иванович Шмидт. Делаем все необходимое.
— Где он у вас лежит? — спросил Андропов.
— У Сталина.
— Почему не в новом корпусе?
— В «охотничьем домике» смонтировано новейшее оборудование, американское и японское.
«Охотничий домик»… В одну секунду мысленно Юрий Владимирович проделал этот путь, так хорошо в последние годы и месяцы знакомый ему: стремительный бег машины по Кутузовскому проспекту, переходящему за Поклонной горой в проспект Маршала Гречко, скорость до ста шестидесяти километров в час, им дают зеленую волну, остальное движение перекрыто, постовые милиционеры выходят ближе к мчащемуся «членовозу» («Не откажешь москвичам в остроумии»), вытягиваются по стойке «Смирно!», отдают честь («Леня, старый маразматик, ввел это холуйство»). Не доезжая перекрестка, ведущего на Рублевское шоссе, поворот налево — через несколько минут мелькает мосток над речкой Сетунь. Извилистая лесная дорога, машина сбавляет скорость. Слева частит березовая роща, справа — густой хмурый ельник. Правый плавный поворот — впереди возникает трехметровый глухой забор с железными воротами… За ним раньше была только дача Сталина, «охотничий домик», как любил называть его вождь всех времен и народов. А теперь в глубине огромной огороженной территории — двенадцатиэтажный корпус Кардиологической больницы Четвертого кремлевского медуправления Минздрава СССР, вотчина академика Евгения Ивановича Чазова. И «охотничий домик» приспособили под медицинские нужды.