Здесь, в Нью-Йорке, где шпионов царского правительства больше, чем вы думаете, я оставил себе это имя. Вот откуда оно у меня. Как-то я даже ездил в Россию, конечно, под именем шурина, и продал его владения. Слишком долго мне пришлось быть Сергиусом Константином, дядей Груни, и я решил им остаться навсегда. Вот и все.
— А Бюро убийств? — спросил Холл.
— Я создал его, будучи убежден в его справедливости и уязвленный обвинением, что мы только мечтатели, а не деятели. Работало оно великолепно, безупречно, не говоря уже о его финансовом успехе. Я доказал, что могу действовать не хуже, чем мечтать. Правда, Груня меня все еще считает мечтателем. Но это потому, что ей многое неизвестно. Одну минутку.
Он вышел в соседнюю комнату и возвратился с большим конвертом в руках.
— А теперь займемся другими делами. Ожидаемый мной посетитель — это тот человек, которому я передам приказ об уничтожении. Я думал сделать это завтра, но ваше неожиданное появление сегодня вечером ускорило дело. Вот здесь мои инструкции для вас, — он передал конверт. — Официально все бумаги, дела и тому подобное должна подписывать Груня, но вы ей будете помогать советом. Мое завещание в сейфе. Если я не погибну, до моего возвращения вы будете хранителем моих вкладов. Если я телеграфирую с просьбой о деньгах или чем другом, поступайте в соответствии с инструкциями. Здесь, в конверте, есть шифр, которым я буду пользоваться, он тот же, что применяем мы в нашей организации. Вы же будете и хранителем значительного резервного фонда, который я создал для Бюро. Его хозяева — все члены организации. В случае необходимости они будут из него брать, — Драгомилов с деланным огорчением покачал головой и улыбнулся: — Боюсь, им придется здорово раскошелиться, прежде чем они меня настигнут.
— Бог мой! — воскликнул Холл. — Вы их снабжаете средствами для борьбы с вами же. Наоборот, вам следует воспрепятствовать их доступу к фонду.
— Это было бы нечестно, Холл. Уж так я устроен, что нечестная игра не по мне. И я беру с вас слово, что в этом деле вы тоже будете играть честно и выполнять мои указания. Не так ли?
— Но это же просто чудовищно! Вы просите меня оказать помощь людям, цель которых будет убить вас — отца моей любимой. Это же нелепо. Прекратите все это! Распустите организацию, и со всем будет покончено.
Но Драгомилов был непреклонен.
— Я уже решил, и вы это знаете. Если я убежден, что прав, я доведу дело до конца. Надеюсь, вы выполните мои указания?
— Вы чудовище! Упрямое, неисправимое чудовище, одержимое абсурдным представлением о справедливости. Ваш набитый знаниями ум свихнулся, вы помешались на вашей этике… вы… вы…
Не в силах найти подходящее слово, Винтер Холл стал заикаться и смолк.
Драгомилов сдержанно улыбнулся.
— Вы выполните мои указания, не правда ли?
— Да, да, да! Я их выполню, — рассерженно закричал Холл. — Ваше право идти своим путем. Никто вас не останавливает. Но почему именно сегодня? Разве завтра у вас не будет времени начать эту безумную авантюру?
— Нет, мне не терпится начать ее. Вы попали в точку, это то самое слово: авантюра, точнее — приключение. Именно так это называется. Я грежу приключениями с юности, с того времени, когда молодым бакунинцем я по-мальчишески мечтал о свободе для всех. А чего я добился с тех пор? Я был думающей машиной. Мне удалось создать хорошее дело. Я нажил состояние. Я придумал Бюро убийств и наладил его работу. И все. Разве это жизнь? Я жил без приключений. Я был просто пауком, огромным, думающим и составляющим планы мозгом, центром паутины. Наконец-то я рву паутину и уношусь в мир приключений. А почему бы и нет? Вы знаете, что за всю жизнь я не убил ни одной души, мне даже не приходилось видеть убитого человека. Мне не случалось попасть даже в железнодорожную катастрофу. Я ничего не знаю о насилии. Тот, кто владеет недюжинной силой, чтобы творить насилие, никогда не пользовался этой силой, не считая дружеских целей: бокса, борьбы и тому подобных упражнений. Теперь я начну жить телом и сознанием, начну новую роль. Ее имя — Сила!
Он вынул свою белую сухощавую руку и сердито оглядел ее.
— Груня расскажет вам, как я сгибал вот этими пальцами серебряный доллар. Разве это все, на что они способны? Гнуть доллары? Дайте-ка на минуту вашу руку.
Он охватил пальцами предплечье Холла между локтем и запястьем, только сжал его, и Холл вздрогнул от нестерпимой острой боли, внезапно пронзившей его тело. Было такое ощущение, словно большой палец руки Драгомилова сомкнулся с остальными через плоть и кость предплечья Холла. Мгновение — и Драгомилов освободил его руку, мрачно улыбнувшись.
— Повреждений нет, — сказал он. — Правда, с неделю будут синяки. Теперь вам понятнее, почему я хочу вырваться из своей паутины? Слишком долго я прозябал здесь. Эти пальцы занимались только тем, что ставили подписи да листали книжные страницы. Из своей паутины я посылал людей на дорогу приключений. А теперь я стану играть против этих людей, я тоже вступаю в игру. Это будет королевская игра. Эта совершенная машина сотворена моим умом. Ее создал я. И ни разу не дала она осечки, уничтожая намеченную жертву. Теперь эта жертва — я. Вопрос заключается в том, действительно ли эта машина сильнее меня, ее творца? Уничтожит она своего творца, или творец ее перехитрит?
Он как-то сразу умолк, взглянул на часы и нажал кнопку звонка.
— Приготовьте машину, — сказал он слуге, вошедшему на звонок. — Снесите в нее чемодан, который находится в моей спальне.
Когда слуга вышел, он повернулся к Холлу:
— Итак, начинаются мои скитания. Хаас может появиться здесь в любой момент.
— Кто такой Хаас?
— Всеми признанный, самый способный член нашей организации. Ему всегда поручаются наиболее трудные и опасные задания. Этике он предан до фанатизма, он — данит. Даже ангел смерти не так страшен, как он. Это огонь. Он не человек, нет, он — пламя. Вы сами убедитесь. Вот он идет.
Через мгновение в комнату вошел человек. Холл был потрясен, едва взглянув на его лицо — бледное, худое, с ввалившимися щеками и остро выступающими скулами, на лице этом горела пара глаз, такие могут привидеться разве только в кошмарном сне. В них пылал такой огонь, что все лицо казалось охваченным пожаром. Человек представился, Холла поразило его крепкое, почти нечеловечески сильное рукопожатие. Холл не оставил без внимания его движения, когда тот пододвигал стул и усаживался. В них было что-то кошачье, и Холл был уверен, что мускулы у этого человека, как у тигра, хотя сухое, нездоровое лицо, казалось, говорило об обратном, создавало впечатление, что тело его — сморщенная и вялая скорлупка. Тело было худым, но Холл подметил узлы мускулов на руках и плечах.
— У меня есть для вас задание, мистер Хаас, — начал Драгомилов. — Наверняка самое трудное и опасное из тех, какие вам вообще приходилось выполнять.
Холл мог поклясться, что при этом сообщении глаза человека загорелись еще ярче.
— Дело мною одобрено, — продолжал Драгомилов. — Оно справедливо, здесь нет никакого сомнения. Этот человек должен умереть. За его смерть Бюро получило пятьдесят тысяч долларов. В соответствии с нашими правилами треть этой суммы выделяется вам. Опасаясь, что дело окажется чересчур трудным, я решил увеличить вашу долю до половины суммы. Вот вам пять тысяч долларов на расходы…
— Сумма необычайно велика, — прервал его Хаас. Он поминутно облизывал губы, будто их жег бушующий в нем пламень.
— И человек, которого вам предстоит уничтожить, необычен, — сердито возразил Драгомилов. — Вам следует связаться со Шварцем и Гаррисоном, чтобы они немедленно оказали вам помощь. Если через некоторое время вы втроем не будете в состоянии это сделать…
Хаас недоверчиво фыркнул, а жар, его снедавший, разгорелся на его худом и жадном лице с еще большей силой.
— Если через некоторое время вы втроем будете не в состоянии это сделать, призывайте на помощь всю организацию.
— Кто этот человек? — зло буркнул Хаас.
— Минутку, — Драгомилов обернулся к Холлу. — Что вы сообщите Груне?
Холл некоторое время размышлял.
— Полуправды будет достаточно. Организацию я ей обрисовал еще до того, как познакомился с вами. Ей можно сказать, что вам угрожает опасность. Этого будет вполне достаточно. Каковы последствия — неважно, она никогда не узнает об остальном.
Кивком головы Драгомилов выразил свое одобрение.
— Мистер Холл служит секретарем, — объяснил он Хаасу. — Шифр у него. За деньгами и за всем прочим обращайтесь к нему. Информируйте его время от времени о своих успехах.
— Кто этот человек? — снова рявкнул Хаас.
— Одну минуточку, мистер Хаас. Я хочу, чтобы вы уяснили всю серьезность дела, которое я хочу на вас возложить. Свой зарок вы не забыли? Вы знаете, что обязаны выполнить задание независимо от того, кто этот человек. Во всяком случае, как вам известно, под угрозой находится ваша собственная жизнь. Вы, конечно, знаете, что означает для вас неудача: ваши товарищи поклялись убить вас, если вы потерпите неудачу.
— Это мне известно, — прервал Хаас. — Нет нужды об этом напоминать.
— Я хочу, чтобы у вас не оставалось на этот счет никаких сомнений. Независимо от того, кто это лицо…
— Отец, брат, жена… хоть сам дьявол или бог — я понял. Кто этот человек? Где его можно найти? Вы же знаете, если я на что-то решился, я довожу дело до конца.
Драгомилов, удовлетворенно улыбаясь, повернулся к Холлу:
— Говорил я вам, мною выбран лучший агент.
— Мы теряем время, — нетерпеливо проворчал Хаас.
— Прекрасно, — ответил Драгомилов. — Вы готовы?
— Да.
— Сейчас?
— Сейчас.
— Это я, Иван Драгомилов, тот человек.
Хааса ошеломил такой ответ.
— Вы? — прошептал он, словно что-то обожгло ему горло, лишило речи.
— Я, — спокойно повторил Драгомилов.
— Тогда другого такого случая не представится, — скороговоркой произнес Хаас, быстро опуская правую руку в боковой карман.
Но Драгомилов еще быстрее метнулся к нему.
Прежде чем Холл успел подняться со стула, все было кончено, опасность была позади. Он увидел, как большие, кривые и жесткие пальцы вонзились в две впадины по обе стороны у основания шеи Хааса. И в тот же миг, как пальцы коснулись шеи, рука Хааса прекратила свое движение к оружию, находящемуся у него в кармане. Обе его руки дернулись и спазматически сжались. Лицо Хааса исказила дикая, предсмертная агония.
Еще с минуту он корчился и извивался, а потом глаза его закрылись, руки повисли, тело обмякло, и Драгомилов опустил его на пол; пламя, пылавшее в Хаасе, угасло вместе с сознанием.
Драгомилов перевернул его вниз лицом и связал носовым платком ему руки за спиной. Он действовал быстро, одновременно разговаривая с Холлом.
— Обратите внимание, Холл, это старейший прием анестезии, применявшийся хирургией. Он делается чисто механически. Большие пальцы зажимают сонные артерии, перекрывая доступ крови к мозгу. Японцы уже сотни лет пользуются им при хирургических операциях. Задержи я пальцы еще на минуту больше, он был бы мертв. А теперь он придет в сознание через несколько секунд. Смотрите! Он уже двигается.
Драгомилов перевернул Хааса на спину, ресницы глаз последнего затрепетали, и он испуганно уставился на Драгомилова.
— Я же вам говорил, мистер Хаас, что это трудный случай, — начал убеждать его Драгомилов. — Ваша первая попытка окончилась провалом. Боюсь, что вам придется пережить еще немало неудач.
— Вы, надеюсь, не лишите меня моей доли, — последовал ответ. — Правда, причины вашего желания быть убитым выше моего понимания.
— А я и не хочу быть убитым.
— А тогда зачем же, разрази меня гром, вы отдали мне этот приказ?
— Это мое дело, мистер Хаас. А ваше дело выполнить его наилучшим образом. Как ваша шея?
Лежащий человек покрутил головой туда-сюда.
— Болит, — объявил он.
— Вам следует обучиться этому приему.
— Теперь я его знаю, — добавил Хаас, — я в точности знаю место, где надавить пальцами. Что вы собираетесь теперь со мной делать?
— Возьму с собой в машину и сброшу вас у обочины дороги. Ночь теплая, вы не простудитесь. Если я оставлю вас здесь, мистер Холл может развязать вас прежде, чем я двинусь в путь. А теперь мне придется вас немного побеспокоить из-за этой пушки в кармане вашего пиджака.
Драгомилов наклонился и извлек из его кармана автоматический пистолет.
— Снаряжен для большого дела, взведен и готов к действию, — сказал он, осмотрев оружие. — Ему осталось только спустить предохранитель и нажать на спуск. Вы пойдете со мной в машину, мистер Хаас?
Хаас отрицательно покачал головой:
— Здесь удобнее, чем у обочины.
Не произнося ни слова, Драгомилов наклонился над ним и легко сжал своими страшными пальцами его горло.
— Пойду, — тяжело выдохнул Хаас.
Хотя его руки были связаны за спиной, он проворно и легко, без видимых усилий встал на ноги, подтверждая догадку Холла о тигриной мускулатуре его тренированного тела.
Драгомилов повернулся к Холлу и сказал:
— Японцам известны семь различных «прикосновений смерти», приемов борьбы джиу-джитсу, из которых я знаю четыре. А этот человек надеется одолеть меня в физической борьбе. Позвольте мне, мистер Хаас, сказать вам одну вещь. Взгляните на ребро моей кисти. Не говоря о «прикосновениях смерти» и прочем, просто ребром вот этой руки, как косарем, я могу переломить ваши кости, разбить суставы и разорвать сухожилия. Недурно, а? Для думающей машины, как меня всегда называли. Ну, так пойдем, начнем. Вот сюда, по дороге приключений. До свидания, Холл.
Дверь парадной захлопнулась за ними, а Винтер Холл изумленно оглядел современно убранную комнату, в которой он остался один. Больше, чем когда-либо прежде, его охватило ощущение нереальности, хотя вот оно стоит роскошное пианино, а там, на журнальном столике, лежат свежие журналы. Он даже прочитал на обложках давно знакомые названия, силясь прийти в себя. Ему было любопытно: может быть, в самом деле через несколько минут он проснется. Он поглядел на названия книг, стоящих на подставке стола, вероятно, принадлежавших Драгомилову. Здесь бок о бок стояли «Проблемы Азии» Махана, «Сила и материя» Бюкнера, «Мистер Полли» Уэллса, «По ту сторону добра и зла» Ницше, «Большая грузоподъемность» Джэкоба, «Теория праздного класса» Беблена, «От Эпикура к Христу» Хайда и последний роман Генри Джеймса — все это было брошено этим странным умом, закрывшим последнюю страницу своей книжной жизни и ринувшимся на тропу невероятных, безумных приключений.
ГЛАВА VII
— Ждать вашего дядю бесполезно, — сказал Холл Груне на следующее утро. — Нам нужно позавтракать и ехать в город.
— Нам? — спросила она с искренним удивлением. — Для чего?
— Чтобы оформить наш брак. Перед отъездом ваш дядя назначил меня вашим неофициальным опекуном, и лучшее, что можно сделать, как мне представляется, это оформить мое положение официально — вот, если с вашей стороны нет серьезных возражений.
— Они у меня несомненно есть, — последовал ответ. — Во-первых, я не люблю, когда решают что бы то ни было за меня, даже вопрос о таком приятном деле, как брак с вами. А затем, я не выношу таинственности. Где дядя? Что произошло? Куда он уехал? Он что, уехал утренним поездом в город? И зачем это ему нужно ехать в город в воскресный день?
Холл смотрел на нее печально.
— Груня, я не стану призывать вас набраться мужества и не буду повторять все эти банальности. Я хорошо вас знаю, и в этом нет необходимости. — Он заметил тревогу на ее лице и торопливо продолжил: — Мне неизвестно, когда возвратится ваш дядя. Я не знаю, вернется ли он вообще и увидите ли вы его снова. Послушайте. Помните, я рассказывал вам о Бюро убийств?
Она кивнула.
— Так вот, оно избрало его ближайшей жертвой. Он бежал, — вот и все, пытаясь от них ускользнуть.
— Ой! Ну это же чудовищно, — крикнула она. — Мой дядя Сергиус! Мы живем в двадцатом веке. Теперь же такие вещи невозможны. Это не что иное, как злая шутка, которую вы вместе с ним сыграли надо мной.