Альберт был, несомненно, доволен; но он понимал мое состояние и сочувствовал мне. А вскоре я и совсем перестала грустить о прошлом, потому что обнаружила, что опять беременна.
ОТЗВУКИ МЯТЕЖА
В апреле следующего года у меня родилась дочь. Беременность и роды прошли на этот раз легче, наверное, потому, что к этому привыкаешь, подумалось мне. Хорошо, если бы так, потому что я, очевидно, была плодовита. За три года я произвела на свет троих детей.
Девочку назвали Алиса Мод, но, поскольку она родилась в день рождения герцогини Глостерской, ей дали еще и имя Мэри в честь герцогини.
После отъезда Лецен жизнь наладилась. Альберт досконально изучил домашний распорядок и достиг удивительной экономии. Многим из прислуги это не нравилось, поскольку при Лецен им жилось привольнее. Я знала, что в своем кругу они выражали недовольство. Бедный Альберт, он не пользовался у них популярностью, но неблагодарность часто бывает наградой добродетели.
На крестины Алисы нам пришлось пригласить дядю Эрнста, хотя я сделала это с большой неохотой. Он все еще оставался пугалом моих детских лет, и мне всегда было не по себе, когда он бывал в Англии. Он находился в состоянии постоянного недовольства, потому что он не унаследовал английскую корону. Но ведь я же не завидовала тому, что он стал королем Ганновера. Почему он не мог удовольствоваться одним королевством? Теперь между нами был конфликт из-за того, что он требовал драгоценности принцессы Шарлотты. Я надевала их иногда, потому что у меня было очень мало своих — меньше, чем нужно для королевы. К тому же я не видела причины отдавать их ему, и я отказалась. Но я думала, что он смягчится немного, если пригласить его в крестные.
В их числе должны были быть и моя милая сестра Феодора, и брат Альберта Эрнст, и тетя София.
Наконец я увидела свою любимую сестру: Феодора и я заключили друг друга в объятия; мы целовались, вглядываясь в лица друг друга. Потом я проводила ее в отведенную ей комнату, где, сидя на кровати, мы говорили и говорили без конца.
— Моя маленькая сестричка… мать троих детей! — воскликнула она. — Я не могу этому поверить. Я никогда не забуду тебя с твоими куклами. Живые куклы немножко от них отличаются, правда?
Как легко было говорить с милой Феодорой. Я могла поделиться с ней своим горем из-за Лецен. Она выслушала меня и все поняла.
— Я хорошо знаю Лецен, — сказала она. — Замечательная женщина, но с собственническими инстинктами. И естественно, что они с Альбертом невзлюбили друг друга. Тебе жить с Альбертом, милая сестрица… с ним и твоими детьми. Твоя семья имеет первостепенное значение. Она влюбилась в новорожденную, пухленькую и очень спокойную.
— Прекрасный ребенок, — сказала я. — Спокойнее, чем старшие. Я надеюсь, она станет утешением для меня.
— Викки очень умна.
— Да. Альберт очень ею доволен. Хотела бы я, чтобы Берти был другим. Только боюсь, что он вырастет ленивцем. Он только бормочет что-то про себя, кричит и бегает повсюду. Феодора засмеялась.
— Берти восхитителен, он просто еще очень мал. Хорошо иметь таких.
— Ты говоришь, как умудренная опытом мамаша.
Я смотрела на нее с любовью. В ней не осталось и следа былого изящества, она стала довольно полной, но Феодора всегда останется красивой из-за прелестного выражения лица, как бы светившегося изнутри природной добротой.
Она представляла собой разительный контраст с дядей Эрнстом, излучавшим недоброжелательство. Он прибыл поздно, когда церемония крестин была уже закончена. Я подумала, что он сделал это намеренно. Он выглядел еще более зловещим, хотя физически и менее способным осуществить какие-нибудь злобные замыслы. Он сгорбился, облысел и, очевидно, терял слух. Алиса вела себя превосходно во время церемонии, и все признали ее чудесным ребенком.
Я пережила несколько тревожных минут в детской, когда дядя Эрнст пожелал видеть детей. Очень странная просьба, если принять во внимание, что он никогда детьми не интересовался. Викки подбежала к нему со своей обычной непосредственностью.
— Где твой глаз? — спросила она.
— Потерян в сражении, — кратко ответил дядя Эрнст.
— Кто-то его забрал?
— Да.
— Зачем?
Альберт предостерегающе положил руку на плечо Викки. Я заметила его улыбку; что бы Викки ни делала, он все находил разумным и забавным. Ганноверский король отвернулся.
— А где мальчик? — спросил он.
Берти выступил вперед. Он ничего не сказал, и я увидела, как Альберт нахмурился. Берти был для него разочарованием, в особенности по сравнению с Викки. Я всегда напоминала Альберту, что Берти на год младше. Я испытала чувство страха, мгновенно охватившее меня, когда дядя Эрнст взял Берти на руки и уставился на него одним глазом. Он, вероятно, думал в это время, что этот мальчик — будущий король Англии, чего дядя Эрнст жаждал всю свою жизнь.
Я взглянула на Альберта и поняла, что он думал о том же. Я почувствовала, что все мы в детской чего-то ожидали. Это был очень тревожный момент.
Берти, однако, оставался невозмутим. Он смотрел, как зачарованный, на пустую глазницу короля.
— По виду здоровый малыш, — сказал дядя.
— Да, — отвечала я. — Он в отца.
— Непохоже, — сказал дядя Эрнст, — скорее в нашу породу. Викки смотрела на него нетерпеливо, потому что Берти привлекал к себе больше внимания, чем она, что было для нее непривычно.
— Я не просто Викки, — сказала она. — Я — принцесса-цесаревна. Но дядя Эрнст продолжал смотреть на Берти и не скоро спустил его с рук. Оставшись одни, мы говорили об этом с Альбертом.
— Он напугал меня, — сказал Альберт, — когда он взял Берти на руки и стал рассматривать. Он совершенно проигнорировал Викки и не обратил никакого внимания на новорожденную, хотя и выражал желание увидеть детей.
Альберт думал, что единственной причиной, почему Берти заинтересовал его больше, чем Викки, было то, что мальчик был наследником престола.
Несколько дней, проведенных с Феодорой, пролетели быстро, и она собралась уезжать. Прощание с Феодорой было печальным, но она не могла задержаться дольше.
— Мы должны вновь увидеться, — сказала я.
— Почему бы вам не приехать к нам? Я бы с таким удовольствием показала тебе моих детей.
— Может быть, — ответила я. — Недавно мы были в Шотландии… Альберт и я, без детей. Это был один из самых счастливых периодов в моей жизни.
— Тогда будем надеяться, — сказала Феодора.
В народе помнили о репутации дяди Эрнста и распространяемые им обо мне слухи, когда я была еще ребенком. Вскоре мы получили несколько писем, извещавших о заговорах с целью похищения детей. Сэр Роберт Пиль воспринял эти письма серьезно, хотя, по всей видимости, они были написаны безумными людьми. Мы получили даже письма, авторы которых дошли до того, что заявляли о своем намерении похитить детей. И все это из-за визита дяди Эрнста. Я раскаивалась, что пригласила его на крестины.
Все мы были встревожены. Альберт каждую ночь обходил детские сам, так как он никому не доверял.
— Помнишь мальчика Джонса, посетившего нас однажды, — сказал он. — Он действовал без злого умысла, но у других он может быть.
Как я была рада, что Альберт взял на себя заботу о нас. Мама, чей главный интерес в жизни теперь были дети, постоянно волновалась о них. Она рассказывала Альберту о страданиях, пережитых ею в моем детстве, когда злодей Кумберленд — дядя был тогда герцог Кумберленд — устраивал заговоры с целью отравить меня, и как она не оставляла меня ни днем, ни ночью.
— Вы и Лецен никогда не оставляли меня одну, — сказала я.
— О да, на Лецен всегда можно было положиться.
Мама добродушно улыбалась. Влияние Лецен было устранено, и вместо нее был милый Альберт. Мама обожала Альберта. Я могла это понять. Он способствовал примирению между нами.
Через неделю после крестин принцесса Августа Кембриджская вышла замуж за герцога Мекленбург-Стрелицкого. И дядя Эрнст снова доказал, что он не утратил своих амбиций. На ступенях алтаря он пытался встать впереди Альберта, но Альберт этого не позволил. Он протиснулся на свое законное место, и дядя Эрнст чуть не свалился со ступеней. Я улыбнулась про себя. Он этого заслуживал. Я приготовилась, когда настал момент расписываться в метрической книге. Я не собиралась позволить ему расписаться раньше Альберта. С другой стороны, я не хотела и неприятной сцены. Вокруг стола стояли несколько человек, и несмотря на то, что на мне было тяжелое платье со шлейфом, я ухитрилась проворно обойти стол и оказаться рядом с Альбертом. Я взяла перо, расписалась и быстро передала его Альберту, прежде чем дядя Эрнст успел подойти к нам.
Мы с Альбертом так смеялись над этим потом! Я испытала большое облегчение, когда дядя Эрнст наконец-то отбыл.
Наступило очень приятное время. Я часто бывала в детской, обнаруживая в себе материнские чувства, о существовании которых я не подозревала. Но я не думаю, что я была прежде всего мать. Малыши меня мало интересовали, только когда они хорошели и начинали разговаривать, мне хотелось общаться с ними. Алиса была очень милым ребенком. Такая добродушная! Она была настолько полненькая, что мы прозвали ее Фатимой. Она довольно улыбалась и гулила в своей колыбельке. Няни обожали ее.
Леди Литтлтон говорила, что Алиса обожает Берти и смеется от удовольствия каждый раз, когда он к ней приближается. Он с ней очень ласков и любит ее. Я подозревала, что Берти был любимчиком леди Литтлтон, потому что она всегда находила оправдания его отсталости. Я сказала об этом Альберту.
— Я надеюсь, что она не избалует его. Мы должны проследить за этим, — сказал он.
Я тоже так думала, потому что леди Литтлтон очень хорошо обращалась с детьми и они все ее любили.
Сэр Роберт Пиль был очень озабочен нашими отношениями с Францией, и, поскольку ситуация внутри страны была последнее время спокойнее, сэр Роберт решил, что нам было бы неплохо посетить Луи Филиппа во Франции. Я нашла, что это отличная идея; она означала, что наконец-то Альберт будет принадлежать целиком мне, потому что он так увлекся политикой, что последнее время я редко его видела.
Вскоре мы отправились на своей новой яхте «Виктория и Альберт» во Францию. Сначала мы проплыли вдоль побережья Девона, а затем прибыли во Францию. Король Луи Филипп встретил яхту на катере, а на берегу толпился народ, восклицая: «Vive la Reine!»; что было очень приятно.
Меня ожидал чудесный сюрприз. Тетя Луиза, жена дяди Леопольда, дочь Луи Филиппа, прибыла ко двору своего отца, чтобы приветствовать нас. Что это была за радостная встреча, как мы смеялись, вспоминая те дни, когда она показывала мне свои прекрасные туалеты и как я примеряла их и она давала мне советы о модах и стилях.
Я всегда становилась сентиментальной, вспоминая прошлое. Альберт говорил, что я видела их сквозь розовый туман. Он не понимал, как я могла быть счастлива с этим «драконом Лецен», постоянно охраняющим меня. Были некоторые обстоятельства, о которых было неизвестно даже Альберту.
Мы прогостили у короля пять дней, но они были очень насыщенными встречами, событиями и, конечно же, впечатлениями от этой удивительной страны.
Простившись с королем, мы пригласили с собой на яхту принца де Жуанвиля и по дороге остановились в Брайтоне в Павильоне, который поразил принца. По его словам, он никогда не видел подобного дворца. Я не призналась ему, что и мы тоже не видели!
Затем мы отправились с кратким визитом к дяде Леопольду. Тетя Луиза, покинув двор своего отца, вернулась в Бельгию, чтобы приветствовать нас там вместе с мужем. Дядя Леопольд был вне себя от радости.
— Мои милые дети! — воскликнул он. — Мои любимые! Я так рад, что способствовал вашему союзу. Какое это счастье для всех нас!
Тетя Луиза представила нам своих детей. Альберту очень понравилась Шарлотта, вероятно, потому, что она была ровесницей его любимой Викки.
На этот раз тетя Луиза и я говорили не о модах, а о детях. Я была так счастлива быть снова с этой милой семьей.
Но, увы, все скоро кончилось, и мы вернулись в Виндзор. Сэр Роберт сказал, что визит был очень полезным. Приятно исполнять свой долг таким образом, подумала я.
Печальное известие ожидало нас по возвращении. У лорда Мельбурна случился удар. Я была в отчаянии и тут же написала ему письмо с самыми сердечными выражениями привязанности. К счастью, его состояние было не так плохо. Но я желала слышать как можно чаще, как шло его выздоровление, и чтобы он знал, что я думаю о нем. Я писала, что никогда не забуду, что он сделал для меня, когда я была молода, и что он всегда останется моим лучшим другом.
Я была очень рада, когда он ответил, что, не считая некоторых неудобств, он почти поправился. Я сразу же написала ему, что он должен приехать ко мне, как только будет в состоянии выехать из Брокета.
Когда он приехал, я была опечалена, потому что, хотя он был, как и прежде, полон энтузиазма и его саркастические замечания забавляли меня, как и в прежние дни, он слегка волочил одну ногу и не вполне свободно владел одной рукой. Я спросила его, бережется ли он, и он ответил, что лучшим укрепляющим средством для него было видеть меня счастливой женой, матерью и великой королевой.
Он взглянул на меня с тем выражением, которое я так хорошо помнила, — полунежный, полунасмешливый взгляд, — и передо мной снова был мой любимый лорд Мельбурн.
Бедный лорд Мельбурн! Без работы, которую он так любил; стареть — это большое испытание, хотя он так старался это отрицать.
Я часто о нем думала. Я часто ему писала. Я говорила ему, что никогда не забуду нашу дружбу — не должна забывать!
На Новый год мы узнали о смерти отца Альберта. Мы знали, что он был болен последнее время, так что это не было такой уж неожиданностью. Бедный Альберт был неутешен. Он горько плакал, говоря со мной о своей потере.
Я помнила, что герцог Эрнст был далеко не лучшим отцом. Хотя он развелся с матерью Альберта по ее вине, сам он не отличался высокой нравственностью. Она, быть может, совершила одну ошибку и понесла за нее наказание, но муж ее имел множество связей; и второй его брак тоже не был счастливым. Кроме того, он надоедал Альберту просьбами, чтобы я назначила ему содержание, что поставило бы меня в очень неловкое положение, попытайся я это сделать. К тому же он очень оскорбился, что мы не назвали Берти в его честь.
Я не могла в глубине души согласиться, что отец Альберта был такой хороший человек, но Альберт, казалось, забыл все его пороки и говорил так искренне и трогательно о его добродетелях, что и я начинала в них верить.
— Я поеду на похороны, — сказал Альберт.
— И я с тобой, — отвечала я.
Но это было невозможно. Сэр Роберт находил, что мне не следовало в тот момент покидать страну.
— Мы разлучаемся в первый раз, — сказала я. — Одна эта мысль ужасна для меня.
Но и в своем горе Альберт нашел время подумать обо мне. Я была глубоко тронута, когда он сказал мне, что написал дяде Леопольду, прося его отпустить тетю Луизу побыть со мной во время его отсутствия. К моему большому удовольствию, согласие было получено.
Итак, я печально простилась с Альбертом и радостно приветствовала тетю Луизу. Было замечательно говорить ней о детях.
Я была несколько раздражена, потому что была опять беременна, и хотя, как я объяснила тете Луизе, иметь детей прекрасно и так много королей и королев страдали из-за их отсутствия, я находила, что это могло бы быть не так часто. Тетя Луиза помогла мне перенести дни разлуки. Альберт и я часто переписывались. Я дорожила его письмами, в них отражалась наша любовь друг к другу. Он писал:
«Каждый шаг отдаляет меня от тебя — безрадостная мысль».
И тут же следующее письмо:
«Моя любимая, я пробыл здесь около часа и сожалею, что это время прошло без тебя. Пока я пишу, ты собираешься завтракать, а место, где я сидел вчера, пустует. В твоем сердце, однако, я верю, что нахожусь всегда. Уже сейчас наша встреча на полдня ближе. К тому времени, когда ты получишь это письмо, она приблизится уже на целый день — еще тринадцать, и я снова в твоих объятиях. Преданный тебе Альберт».
Но самоё дорогое письмо пришло из Кёльна. «Стены увешаны твоими портретами, так что ты смотришь на меня отовсюду…» Дома все были рады видеть его. Его очень любили, и это меня не удивляло.
«Если бы ты могла видеть счастье моей семьи, когда я приехал, — писал он, — это вознаградило бы тебя за ту жертву, которую ты принесла, расставшись со мной. Мы так много говорили о тебе…
Прощай, моя любимая, и поддерживай себя мыслью о моем скором возвращении. Благослови Господь тебя и милых деток…»