Уже второй день Актам с интересом изучал незнакомый ему высокий сплошной лес. Сперва – светлый и редкий. А теперь густой, темный, смыкающийся над головой и подсовывающий под самую морду вкусные тонкие веточки молодых побегов орешника, высокие сочные стебли трав. Вот и клевер за перевалом оказался иной, ничуть не похожий на сухие нити стелющегося степного мелколистья: сочный, рослый, сладкий. Даже теперь, осенью, попадались темно-зеленые мощные свежие стебли с только что распустившимися розетками в гуще пожухлых и сухих собратьев.
Вороной быстро распробовал новую пищу и теперь игриво скусывал красные головки, то и дело отклоняясь от прямой линии движения. Иногда – плавно и несильно. А порой резко, прыжком перемещая в сторону весь корпус. И хитро кося лиловым глазом на седока, непривычно покладистого, потакающего капризам. Вэрри лишь усмехался, радуясь тому, что его скакун возвращает себе прежний склочный характер, свидетельствующий надежнее глянца шкуры о полном выздоровлении и благодушном отношении к незнакомой местности. А вот Лой’ти с каждым днем все более грустнел и приметно нервничал. Первый орешник вызвал у малыша бурю восторга. Второй обрадовал, третий позволил задуматься о запасах. Но это было давно, у перевала. В лесу Лой стал беспокойным и неохотно покидал куртку друга, теплую и надежную. Зная его неустрашимый нрав, айри хмурился. Упчоч от врагов не бегает, а так понуро ведет себя, если чует: бой проигран еще до его прибытия и есть пострадавшие. Видя рост нервозности зверька, айри надел пояс с кинжалом и саблей, достал лук из кокона сохраняющих сухость свертков и предложил Актаму прибавить ход. Лой’ти одобрил приготовления и чуть успокоился. Но когда серый липкий туман запах дымком, упчоч вновь жалобно застонал, да и сам Вэрри вздрогнул: близость жилья, отмеченная этим знаком, не может вызвать такого оцепенения у Актама. Лой окончательно сник, скользнул за пазуху и там свернулся, тихо и тонко плача.
Надо идти, что бы ни было.
Вороной послушно вздохнул и двинулся вперед, более не обращая внимания на клевер, брезгливо отфыркивая пахнущий бедой туман и нервно стегая хвостом бока.
Запах усилился, и айри тяжело кивнул, соглашаясь со своими друзьями. Это не печной дым, а свежая гарь. И значит, ему не придется проехать две сотни верст, отделяющие Брусничанку от границ Канэми, чтобы узнать, велико ли обеспокоившее Миру несчастье. Как и прежде, слепая отлично разобрала то, что невидимо зрячим. Беда уже здесь. И значит, она велика. А еще наверняка можно предположить: не одному ему интересен кузнец с его дивными мечами. И едва ли те, кто пришел с огнем, желали для себя скромной роли учеников мастера.
Туман проредился, ветки разомкнули свои объятия над тропой и дали возможность рассмотреть поле, отвоеванное людьми у векового бора. Дома сразу строили широко и просторно. Скорее отдельными усадьбами, а не единой улицей. Именно поэтому жители смогли спасти то, что избежало прямого поджога. Черным контуром стен лежали угли двух больших изб, кузни и скотного сарая. Прочие три десятка усадеб со всеми пристройками уцелели, лишь кое-где потемнели ореховые плетни, отмечая рубеж, на котором удалось остановить огонь.
Айри припомнил: в Брусничанке отродясь не ставили глухих заборов, делящих подворья соседей. Да и собак тут не учили бросаться на чужих. После внезапной беды псы неуверенно пробовали себя в роли строгих охранников дома не от зверя, а от людей… Глухо рычали, подходя к кромке своих плетней, с сомнением изучали путника у далекой опушки. Вдруг и этот тоже враг? А может, обычный гость, как приходившие прежде, год за годом. Особым богатством деревня не могла похвастать, хотя жили тут крепко и в достатке. Жители охотились, держали скот, пахали землю. Князя или иных «светлостей» и «милостей» в глухом малолюдном пригорье не привечали, эти земли числились пограничными, то есть ничьими. Вот и вели хутора хозяйство, рассчитывая на себя. К мечу и луку приучали с детства. Оборониться от разбойников могли, хотя жил север тихо. Обычно вышедшая в лес на промысел шайка в нем и оставалась, а кем и как успокоенная – дело темное, ветками вековых деревьев надежно укрытое. Впрочем, Брусничанка стояла чуть в стороне от караванного пути и внимания лихих людей тем более не привлекала. До сих пор, по крайней мере.
Собачье усердие дало свой закономерный результат. У крайней избы стали собираться люди, хмурые и приметно растерянные. Мужчины, при оружии. Детей Вэрри вообще не приметил и не услышал даже. Сильно их тут напугали, похоже! А это не так уж просто, живут в Брусничанке вольно, глухого леса не опасаются. Да и вообще, южные борои – народ не пугливый.
Вот и староста.
Огромный мужичина! Такому молотобойцем работать – самое дело. Или медведя мять, а он стоит впереди прочих, сложив на груди тяжелые руки, и смотрит на чужака с непривычной для себя неуверенностью. Бить не за что пока, пускать тоже не больно хочется…
Айри спешился в десяти шагах, вежливо поклонился и подошел ближе, держа руки на виду и двигаясь неторопливо. Староста его не беспокоил, по всему видно, человек он обстоятельный и готовый разговаривать, а вот засевшие сбоку в укрытии юнцы с тугими луками куда как нетерпеливы и горячи, мало ли что могут натворить, толком не разобравшись. Сам-то Вэрри увернется и не ответит, но кто поручится за реакцию Актама? А тем более – упчоча с его неуемным боевым настроем?
– Здоровы будьте, люди добрые, – попробовал он вспомнить речь этих мест, подзабытую за два десятка лет отсутствия. – Зовусь я Вэрри, путь держу с юга, из-за гор. Не со злом пришел, и в беде вашей ничуть не повинен. К чему меня взглядами насквозь прокалывать?
– Беда наша издали приметна, – кивнул староста. – А с юга уже второй год сюда не идут люди. Даже знакомые купцы, из года в год тропу торную ведающие. А ты не купец, мил человек. Вот и ответь прежде прочего старосте Тофею: с чем пожаловал по заросшей дорожке, как нашел ее?
– Длинная история, – вздохнул айри. – Уже лет семь прошло с поры, когда здесь гостил купец Багдэш, припозднившийся уйти на юг до зимы. И тогда его приемная дочь Мира, которую я уважаю и ценю, получила в подарок от Старого медведя лекарский нож. Она мне и посоветовала идти сюда, а дабби Амир Багдэш рассказал про тропу. Это уж совсем коротко о моей дороге. Ищу я кузнеца, потому как хотел к нему в ученики податься.
– Был такой купец, – кивнул староста. – Помню. И девочку помню, только мы ее иначе звали.
– Полное ее имя Миратэйя, а кузнец прозывал Одуванчиком, она светлоголовая и стрижена была коротко. Больше мне нечего сказать в подтверждение своего дела.
– Да уж все поняли, что истину молвишь, – хмуро бросил староста. – Вот только пустая дорога вышла у тебя, Вэрри. – Второй год нет удачи к северу от гор. Демоны завелись где-то в Вендире, после добрались и до Канэми. Мы думали до недавних пор, это глупые сказки. Но они пришли ночью аж сюда, в наше сельцо! И доказали нам, насколько дело серьезно. Кузнеца дотла пожгли своим огнем страшным. Избы, сам видишь, лежат мертвым пеплом, а людей и следа нет, словно их никогда не было. Три дня минуло с той ночи. Как в дурной страшилке детской, сегодня будет ночь третья от пожара, значит, снова беды ждать самый срок. Тем более – вернулся с охоты сын Медведя, и мы полагаем, демоны могут пожелать заполучить и его. Так что в гости звать не пытаемся, самим бы пережить темноту до зари. Не люди они.
– В демонов я не верю, – упрямо покачал головой Вэрри. – И если других причин отказывать мне в ночлеге нет, то определяй на постой. Хоть с поляны не гони! Хочу толком узнать, почему их считаете не-людьми? Да и глянуть непрочь я поближе на ночных бессонников.
– Как верный человек к Медведю придет, так переупрямить его сил у всей деревеньки не достает, – улыбнулся староста. – По нашим приметам выходит, толковый ты гость, даже очень. Третий дом – мой, туда и ступай. И конягу своего нахального на двор заводи. Чего он у тебя на плетень зверем скалится?
– Стращает ваших тайных стрелков, – рассмеялся Вэрри. – Чьи полотняные штаны в щелку видать, бурые, сажей перемазанные. Ты бы унял парней, ведь своего ума у них пока меньше, чем лихости. А Актам и правда зверь злобный, осерчает да начнет гонять – до темноты не уймется, всем девкам на смех.
– Так это ж средненький мой, – всполошился староста, резко разворачиваясь. – Позорник, а ну вылазь из засады своей бестолковой! И марш домой, покуда уши целы. О, полно лукошко дурней, все до единого озорники в сборе! Ничего, домой луки отцовские принесете, вам живо ума добавят. Да так, что на лавку не то что сесть, глянуть тошно будет. Идем, Вэрри, расскажу про демонов толком. Может, тогда поверишь, что не люди. Располагайся покуда, обед на столе небось быстро образуется, девок полна изба.
– Благодарю за прием, – прищурился айри, спустил наземь вьюки и достал притихшего упчоча из куртки. – Лой’ти, займись делом. Я хочу знать, умирали ли в сгоревших домах люди. Были ли здесь… демоны. Такие, каких ты видел дома, помнишь? И вообще, странное поищи. Необычное. Понял меня, вижу. Орехов никому не дам, нет. И фиников не дам, иди спокойно. Видишь, сумки у меня, завязаны надежно.
– Диковинная у тебя белка, – удивился Тофей. – На куна похожа и крупна необычайно. Отродясь таких на мех узорный богатых не видел, да еще и смышленых.
– Он живет далеко на западе, за морем, и там подобные ему считаются проводниками в мир душ. Помогают больным найти дорогу из беспамятства и даже мертвых иногда навещать разрешают.
Староста уважительно кивнул, внимательнее рассматривая упчоча. Вэрри тоже с интересом наблюдал невероятное зрелище. Лой уселся на холке коня, распушил хвост и щелкал, требуя везти себя, важным делом занятого, к горелым домам. Актам удивленно вскинул голову и скосил на приятеля глаз, фыркнул почти сердито: тоже мне, всадник! Потом решил, что так узнает интересное первым, и взял с места парадной короткой рысью, рисуясь перед деревней и давая себя рассмотреть в полной красе.
И деревня, само собой, смотрела.
Айри фыркнул вслед за конем, вскинул на плечо переметные сумки. Благодарно кивнул сконфуженному «стрелку», подхватившему остатки груза. До избы он добрался без приключений, устроил вещи на отведенном месте, умылся, вошел в общую комнату. И споткнулся.
– Знаешь, уважаемый Тофей, если это – сын кузнеца, то я прихожусь ему двоюродной бабушкой, не иначе! Ох и деревенька у вас, люди добрые…
– Ох и много ты знаешь для человека чужого, нездешнего, – передразнил его беззлобно староста. – Вон сын кузнеца, с печи зыркает. Восьмой годок мальцу. А этот – гость кузнеца.
– Я начинаю верить в демонов, – задумчиво протянул Вэрри, вежливо кланяясь юноше лет шестнадцати. – До сих пор я полагал, в деревеньке им искать особо нечего. Разве что мастера, но к нему бы сперва приехали миром просить о своем деле. А вот пожечь тайно двор и бесследно развеять в ночи саму память о вашем присутствии в мире… Это самое подходящее для ночи дело. Багдэш мне говорил, что старый Орлан завещал престол младшему сыну, Всемилу. А ведь до столицы княжества Вендир отсюда семь сотен верст. Выходит, ваши демоны так далеко забрались, ваша светлость? И нечего делать вид, что я не угадал, я давно уже не гадаю. Глаза у всех Орланов характерные: птичьи. Широко посаженные и кругловатые. Приметные, одним словом.
– Да какая я светлость, – грустно вздохнул юноша. – В одном ты прав, демоны наши, вендирские. Видишь, собираюсь уходить. Думал, здесь не найдут, а людей хороших подвел и погубил.
– Свяжем и под лавку упихаем, – серьезно пообещал Тофей. – Кто ж из дому собирается на ночь глядя?
– Вернутся они, если останусь.
– Они все равно вернутся, – пообещал Вэрри. – Толком рассказывай, с чего началось безобразие. Я знаю, что два десятка лет назад твой папа женился на старости лет, взяв девицу неполных семнадцати из крошечного княжества Синегорье. Говорят, красавица необыкновенная и любила его, хоть разница в возрасте у них была огромная.
– Все так, – грустно согласился Орлан. – Мне было четыре года, когда отец умер, мать слегла с горя, да так и не поднялась. Он завещал мне, – кто же знает, зачем, – наследовать венец, опекуном до восемнадцатилетия поставил старшего из нас, сыновей. Яромил смеялся, что когда я вырасту, он забросит государственные дела и поживет в свое удовольствие. – Князь резко поднял голову и глянул на айри почти с отчаянием. – Весной будет как раз три года с той поры, как брат погиб. Говорят, на охоте. Только поверить трудно.
– Ему было, если я верно считаю, сорок три, – задумчиво кивнул Вэрри, выдавая свою осведомленность в делах севера. – Весенняя охота – дело у вас не принятое и странное. И я с трудом представляю себе зверя, способного свалить этакий дуб. Демоны тогда уже были?
– Года два, как появились первые разговоры о них, – кивнул князь.
Вэрри с интересом рассматривал необычного Орлана. Для породы вендирских князей более типичны огромные, вислоплечие медведи с бурой шапкой густых трудно прочесываемых волос, мелкими колючими и цепкими глазами, кругловатыми, серыми или светлой лиственной зелени. Обычно насмешливо прищуренными. Характер северян издавна вызывал у айри некоторое смущение, порой переходящее в оторопь. Такие крупные, обстоятельные и солидные в делах люди! Неспешные, уверенные, плавные в движениях. Не ждешь подвоха! А чуть привыкнут да за своего сочтут, как иной лик показывают. Насмешники, шутники, любители подначек. Вчера еще кланялись вежливо, «уважаемым» звали, а сегодня норовят на смех поднять. Айри редко задерживался в одном месте достаточно долго, чтобы привыкнуть к таким переменам, да и смех переживал не всегда спокойно.
Впрочем, пока здесь никому не весело. Всемил вздыхает, нервно мнет свою куртку, явно с чужого плеча, великовата она ему, и рассказывает о бедах Вендира. Айри запоздало различил в речи князя знакомую обстоятельность, явно перенятую у старших братьев и временами перебиваемую собственным более подвижным и горячим характером. Всемил говорил, внимательно и бережно подбирая слова, способные наилучшим образом объяснить дело и вместить его суть в несколько фраз, без длинных предисловий. Потом спохватывался, вспоминал, что рассказывает чужому и начинал торопливо ввязывать в повествование детали, поясняющие обычаи или обстоятельства, непонятные постороннему для Вендира путнику.
Итак, с полгода до того страшного дня, когда погиб Яромил, демоны начали всерьез беспокоить регулярно своими ночными набегами. Наводили страх на села и поместья, забирали золото. Всегда – только золото. Их многие видели, описывали княжеским дознавателям. Стремительные, темноликие, выражения лиц подобны маскам, застывшие и хищные, одеты исключительно в черное, шума при движении не создают даже самого малого. Непобедимы в бою. Ни одного демона свидетели не видели при свете дня – пленным или убитым. И следов не примечали.
Яромил с первого случая принял демонов всерьез и занимался ими сам, не отмахиваясь и не объявляя пьяным бредом. Он ездил, разговаривал, рассылал своих доверенных людей. Потом забрался в архив и долго рылся там, выискивая некие сведения. Вызывал советников.
А затем сорвался в один день и умчался.
Всемил не догадывался, куда и зачем, не знал он доподлинно, и чем закончился поход. Его отправили по делам в дальнюю восточную провинцию, там удивительно некстати требовался князь для какого-то местного важного праздника.
Новость о гибели брата застала в дороге. Чужие незнакомые вестники сухо сообщили, что Яромил нелепо и случайно погиб на охоте. Его смял вепрь. Вэрри удивленно покачал головой, припоминая старшего из Орланов, который сам напоминал дикого зверя сложением и нравом. Юноша кивнул – и вепря такого представить сложно, и дружина была сильна, и весенние охоты – не в обычае вендов, и брат был не забавами занят. Но сколько он не пытался выяснить истину, все зря. Князь вздохнул и продолжил.