Бугай-телохранитель сунул руку за пазуху.
Я выстрелил. Телохранитель схватился за плечо.
Хлопок выстрела прогремел под низкими сводами спортзала, подобно взрыву авиационной бомбы, несказанно удивив всех собравшихся, особенно раненого телохранителя.
Неудивительно. Бугай привык к полному подчинению быдла. Быдло – это мы все, во всяком случае, большая часть населения, и я в том числе. Мы бессловесны и покорны. Мы – овцы. Нас надо стричь. Пускай мы и малость оголодавшие овцы, с редкой, плешивой шкурой, но пока есть еще слабый подшерсток, сгодится и он, а потом можно содрать кожу. Овцы все стерпят, на то они и скот. А если скот вдруг оказывает сопротивление – вывод один: он взбесился, заболел, его необходимо срочно забить на мясо в назидание остальному стаду.
– Да я тебя, падла… – раненый телохранитель, морщась от боли, двинулся на меня.
Я выстрелил второй раз. Прострелил второе плечо. Бугай замер на месте, побледнел и гулко рухнул на пол.
– Стой смирно. Скелет, – я направил пистолет на дернувшегося было уголовника, – стой и слушай. Они будут тебе платить. А я нет, понял?
Скелет молчал, но его взгляд был красноречивей любых слов. Как он меня ненавидел!
– Подними эту падаль, – я ткнул стволом в сторону телохранителя, – и вали отсюда.
– Ты чьих будешь, сокол? – процедил Скелет, не двигаясь с места.
В обычном мире среди обычных людей определение «сокол» – синоним таких понятий, как «герой», «бесстрашный», «гордый». Для уголовников «сокол» – прежде всего птица, то есть пидор. Еще пидеров называют Манечками.
Я выстрелил в третий раз. Пуля чиркнула Скелету по тощей ляжке, оставив рваную красную полоску.
– Я буду сам по себе, Манечка! Быстро делай, что говорю, следующий раз отстрелю яйца.
– Отмороженный, – констатировал Скелет, поморщившись.
Понятие «отмороженный» позволяло блатному авторитету сохранить лицо. Что взять с отморозка? Можно пока и подчиниться, а потом замочить. Пренепременно замочить, вопрос чести.
– Ребятки, быстро, помогите дяде вынести на воздух раненого друга, а я пойду, у меня еще дела.
Я вышел из зала, пятясь, ни на секунду не теряя с прицела Скелета. Завернул за угол и быстро помчался по лестнице.
Слава богу, никто из моих друзей не успел подать реплику! Крайне важно, чтобы Скелет сотоварищи воспринимал меня отдельно от остальных тружеников спортивно-оздоровительного заведения. Они хорошие, они ни при чем. Они согласны платить. Враг только я.
Не сомневаюсь, ребята перевяжут бандитские раны. Еще и посочувствуют увечным, меня поматерят. Парадокс, но овцы всегда чуточку мазохисты. Им выжигают клеймо, а они преданно смотрят в глаза мучителю. Самое смешное – не получи я сегодня открытку, тоже пришел бы покорно на «стрелку» и послушно подставил шею под ярмо, руководствуясь принципом «не мною правила заведены, не мне их ломать».
Похоже, безобидная открыточка с одним-единственным словом в корне изменит мою жизнь. С того момента, как я взял ее в руки, какая-то часть сознания, отдельный участок мозга постоянно просчитывает возможные варианты, отрабатывает гипотезы, строит умозаключения. Постоянно, чем бы я ни занимался. За рулем машины, во время драки, стрельбы – компьютер за лобной костью ищет решение замысловатой головоломки с запашком свежевырытой могилы.
Кое-что я уже начал понимать. Мозаика постепенно складывается. И картинка получается скверная.
Я не спеша вел машину по знакомым переулкам. Домой ехать нельзя: того и гляди заявится в гости Скелет. И еще нужно пистолет выбросить, хотя бы вон в тот канализационный люк с открытой крышкой.
На часах 15.40. Умудрился поссориться с урками за неполных пятнадцать минут – и уже минут семь кручу баранку. Ничто не достается так быстро и дешево и не ценится потом так дорого, как враги. А в моей нынешней ситуации один хороший, матерый новый враг полезнее десятка добрых старых друзей.
15.42, к Акулову ехать рано. Гладиаторские игрища у меня начнутся ровно в 21.30. В запасе как минимум пять часов. Прекрасно было бы пару часов соснуть в теплой постельке. Вполне могу себе позволить. Есть такая постелька в двадцати минутах езды. Очень уютная постелька в исключительно гостеприимной квартирке. Хозяйку зовут Виктория. Виктория Александровна Могилатова.
В детские и юношеские годы одногодки величали ее Могилой. Кличка сама собой напрашивалась, от фамилии, но имела второй смысл. Виктория была удивительно сексапильна, могила для мужиков. Такой она осталась и по сей день. Больше того, к своим тридцати приобрела еще больше шарма.
Видел я ее фотографии десятилетней давности. Фигура – та же, прическа, но – взгляд другой. С годами Виктория научилась пользоваться своим взглядом с неописуемым эффектом. Сколько оттенков, сколько намеков, тонов и полутонов! Это что-то! Молодой самурай делает мечом вроде бы те же самые движения, что и его наставник, но даже не посвященный в хитросплетения фехтовальной техники сразу же почувствует разницу между просто специалистом и истинным мастером.
Виктория Могилатова на исходе второго десятка сражала мужчину одним движением томных век.
Мы познакомились в клубе «Атлетик». Я блистал на арене боев без правил. Вика восседала с мужем – старым, крючконосым, но фантастически богатым – в первых рядах зрителей.
Она та-а-ак на меня смотрела, что я чуть было не проиграл схватку сопляку самбисту.
По окончании убийственных забав нас представили. С муженьком под руку Могила явилась ко мне в раздевалку. Оказывается, она на меня поставила. Много поставила и выиграла еще больше. Довольный муженек потрепал меня ласково по щеке. Через неделю он умер. Инфаркт. И я тут совершенно ни при чем. Через две недели Вика заявилась ко мне домой. Вся в черном, живое воплощение траура и печали. Места обитания гладиаторов Сергей Дмитриевич Акулов не сообщал никому и ни за что, но Вика умудрилась узнать мой адрес легко и непринужденно. Один взгляд, трепет ресниц…
Тем памятным вечером Виктория Александровна меня изнасиловала. Соитие госпожи из сословия патрициев – и голодного раба. Больше в моей берлоге Могила не появлялась, но я получил высочайшее соизволение «заезжать иногда».
Не хочется хвастаться, исключительно ради правды-матки сообщаю: кое-чего в женской природе я понимаю, особенно в анатомии. Есть на теле у представительниц слабого пола определенные точки, не имеющие никакого отношения к пресловутым эрогенным зонам. Умелое воздействие на них в определенные дни и часы лунного цикла дает поразительные эффекты.
К Вике я заезжал именно в такие дни и часы. В результате месяцев через шесть мы поменялись ролями. Я стал патрицием-властелином, она – добровольной рабыней.
Своим новым высоким положением я пользовался исключительно ради удовлетворения животных инстинктов, в социальные же аспекты жизни богатой вдовы не вмешивался. Таким образом, за несколько лет нашего тесного общения Могила еще дважды побывала замужем – но скоротечно, между делом. Эпизодические мужья, не вылезающие из заграниц, абсолютно не мешали нашим регулярным встречам.
Поэтому и сегодня, подъезжая к элитарному Викиному дому, я даже не удосужился предварительно позвонить. Уверен, Могила будет рада меня видеть. И не только видеть, ведь сегодня полнолуние!
Черт побери, до чего же интересно протекает моя жизнь за последние сутки! Послание от усопшего брата, уголовник по кличке Скелет, женщина-вамп по прозвищу Могила. Ни дать ни взять фильм ужасов!
Вика открыла после первого звонка, будто ждала под дверью. Черный шелковый халатик на голое тело, легкий макияж, тщательно уложенные волосы.
– Я слышала, у тебя брат умер!
Подошла, обняла, прижалась щекой. Само сочувствие. Женщина-скорбь.
– Я его помню. Такой черноволосый, глаза чуть раскосые. Совсем на тебя не похож.
Вопрос или утверждение? Скорее вопрос.
– Мы сводные братья. Моя матушка вышла замуж за его отца, когда мне исполнился год. Познакомились и через неделю поженились.
– Ты не рассказывал, что у тебя был отчим.
– Я тебе много чего не рассказывал. Пойдем в спальню.
– Ты хочешь…
– Еще как! И хорошо бы нам поспать часок, договорились?
Но сон мне предстояло еще заслужить. Отработать по формуле – сон за секс.
Виктория изящно подошла к великолепному сексодрому под парчовым балдахином а-ля Людовик Четырнадцатый. Передернула плечиками. Халатик упал к ее ногам.
Хороша, стерва! Вроде бы фигура не идеал, но тянет к ней, как кобеля к течной суке. Посмотрела мне прямо в глаза. Ведьма! Я лихорадочно разделся. Плоть требовала разрядки. Прах к праху, плоть к плоти.
– О-о! Да вы, сударь, оказывается, не тот, за кого себя выдаете.
Виктория села на кровать, облизала губы кончиком розового языка.
– В каком смысле, мадам?
Я шагнул к ней. Положил руки на голову, прижал ее блудливое лицо к своему животу.
– Вы не человек, вы, сударь, единорог!
Мягкий язычок проворно побежал в нужном направлении. Я расслабился, закрыл глаза.
Партнерша мягко, но настойчиво повалила меня на розовые кружевные простыни, ненавязчиво намекнула движением тела – работай. Сон за секс.
Покорная моим рукам, Виктория приняла нужную позу, с точки зрения любителя-эротомана совсем невыгодную для страсти. Такой позиции нет ни в «Кама-сутре», ни в прочих подобных псевдоэзотерических пособиях. Искусству любви, господа, не выучишься по немецким видеофильмам и бульварным книжонкам, Тантра-йога – это не просто трах до самозабвения, до потери контроля над собой, до выхода в астрал, единения с Абсолютом. Тантра-йога – закрытое учение, отшлифованное веками практики, тысячелетиями проб и ошибок.
Мои пальцы скользят по ее телу, ищут и находят нужные точки на запястьях, на щиколотках, под лопаткой. Я нашептываю ей в ухо мантру Кади, богини смерти, ибо любовь есть смерть разума. Толчком войдя в нее, я замираю в ожидании момента для одного-единственного движения, способною свести женщину с ума, убить или доставить ей нечеловеческое, дьявольское наслаждение. Интуитивно я чувствую нужное мгновение, выгибаю спину и сразу же расслабляюсь. Лишняя пара секунд может стоить моей подруге доброго десятка лет жизни.
По телу Викторин побежала мелкая дрожь, сменившаяся мощными конвульсиями, с се губ срывается звериный вопль счастья. Женщина предельно напряглась и наконец обмякла, будто тряпичная кукла.
Засыпая, я пробегаю пальцами по ее животу. Снова крик, еще одна порция блаженства. Выражаясь грубым языком циников-медиков – остаточные явления. Через пару минут мадам Могилатова кончит еще раз, ухе самопроизвольно, но к тому времени я буду спать. Надеюсь, без сновидений…
Проснулся в восемь, как по будильнику. Вика на кухне. Приятный запах свежесваренного кофе.
– Вставай, соня, – заглянула в спальню, – пора на работу, крушить черепа и ломать коленные чашечки. Кстати, ли разминки не желаете ли чашечку кофейку?
Встаю, одеваюсь, выхожу на кухню.
– Откуда тебе известно, что сегодня вечером у меня «танцы»?
– "Танцы" с валками? Как романтично! Акулов вчера заходил, деньги клянчил.
– Дала?
– Даю я только тебе, и то не деньги. Презренный металл из рук дамы ты, моралист доморощенный брать отказываешься.
– Не съезжай с темы. Что-то раньше Акулов к тебе в дом не захаживал.
– Ревнуешь?
– Ревную!
– А когда я у него в клубе на шейпинге попон кручу, не ревнуешь?
– В клубе, помимо твоей, крутится еще с полсотни попок, однако в гости директор клуба пришел почему-то к тебе одной.
– Попка попке рознь!
– Логично по-женски. Не понимаю только, к чему он проинформировал вас, миледи, на предмет сегодняшнего побоища. Знает о нашей пылкой любви и крепкой дружбе?
– Ни фига он не знает. У него с долгами напряженка. Просил перезанять. Клялся, что сегодня отдаст. Ожидаются, дескать, крупные ставки. Битва двух «бессмертных». Грифон против Бультерьера.
– Спасибо за информацию.
– Не стоит благодарности, мистер Бультерьер.
– Что вы, что вы, принцесса. Мы, собаки, существа благородные, в долгу не привыкли оставаться в отличие от акул. Кстати, не желаете поставить пару тысяч баксов на Бультерьера?
– Иди к черту! Может быть, я волнуюсь. Лягнет Грифон моего Бульку лапкой по детородному органу, что буду делать?
– Восстановительно-оральную терапию.
– Пошляк!