Подходила теперь очередь Сени. Он приспустил стекло и, выглянув, стал внимательно оглядывать дворовый фасад дома. И вдруг вздрогнул.
С крыши дома, словно альпинист по темной скале, медленно, отталкиваясь обеими ногами оТ стены, спускался человек. Ночь была безлунная, свет от уличных фонарей во двор почти не проникал, так, слабым сиянием, и Мирошник сам не мог понять, как ему удалось разглядеть верхолаза.
Быстро подняв стекло, он включил переговорное устройство и негромко позвал Марата. Тот через мгновенье откликнулся — тоже негромко, вероятно, чтобы не разбудить спящую хозяйку.
— Тревога, старик. Сверху на тебя идет верхолаз. Можешь его достать через кухонную форточку. Уведи хозяйку подальше в коридор. Секунд двадцать — тридцать у тебя еще есть.
— Подстрахуй снизу
— Попробую, но не видно ни черта.
— Фонарь же в бардачке! — напомнил Марат
Сеня сунул руку в бардачок и нащупал длинное цилиндрическое тело фонаря. Выскочив из машины, он левой рукой врубил свет и направил длинный узкий луч на стену, в то место, где шевелилось нечто напоминающее большого паука, а правой поднял пистолет и для упора положил кулак с рукояткой на крышу машины.
— Руки вверх! — зачем-то крикнул он.
Человек, находившийся в данный момент в центре круглого пятна света на стене, мгновенно развернулся. Сверкнула вспышка, и Сеня вскрикнул от боли в левой руке. Пуля разворотила фонарь и очень сильно обожгла ладонь.
Следом раздался второй выстрел, и человек безвольно повис на веревке, которая тихо вращала его тело вокруг своей оси.
Рыча от боли и зажимая скрюченные пальцы под мышкой правой руки, Мирошник поднялся с колен, выпрямился и услышал за спиной сухой и резкий треск автоматной очереди. Пули с противным лязгом врезались в стекла и корпус машины. Не целясь, Сеня стал палить в ту сторону, откуда прогремела очередь. Через миг, в горячке выглянув из-за машины, он увидел в проеме между домами темные скорченные силуэты двоих убегавших людей. Сухо щелкнул вдогонку им боек. Патронов в обойме больше не было.
Мирошник, скользя вдоль борта машины, опустился на землю и снова почувствовал горячую, обжигающую боль в левой ладони. Так он и сидел, прижимая руку к груди, пока во двор, огласив округу громким воем, не ворвалась оперативная группа РУОП арбатского муниципального округа.
Двое сразу поднялись на верхний этаж, сбили замок с чердачного люка и нашли место крепления нейлонового троса, каким обычно пользуются альпинисты — с хитроумным стопором. За веревку и подтащили к слуховому окну убитого в перестрелке бандита. Из подъехавшего тем временем микроавтобуса вышли дежурный прокурорский следователь, криминалист НТО, судмедэксперт и остальные участники оперативно-следственной бригады, дежурившей сегодняшней ночью по ГУВД Москвы.
Проводник с собакой умчался к тому месту, откуда стрелял автоматчик, собака взяла след и метнулась на улицу. Но через полсотни шагов закрутилась, занервничала, и стало ясно, что бандиты умчались на поджидавшей их здесь машине. А что за автомобиль — кто ж посреди ночи скажет?
Вернулись и стали, подсвечивая себе фонариками, собирать рассыпанные гильзы.
— Скорее всего «Калашников», — предположил криминалист.
Судмедэксперт, осмотревший убитого, вскоре спустился во двор к Мирошнику и открыл свой чемоданчик, чтобы продезинфицировать рану и сделать противостолбнячный укол.
Сеня был бледен, пот струился по его лбу. Врач сделал также обезболивающий укол, рявкнув при этом, чтоб не рыпался. И боль, мол, не так уж страшна, чтоб мужику в обморок валиться. Но бригадиру оперативно-следственной бригады сказал другое:
— Надо парня срочно в клинику, к хирургу. Ладонь ему здорово разворотило! В ране могут оказаться осколки от фонаря и вообще черт знает что.
— Вези, — махнул тот рукой на свою машину. — Только возвращайся поживей. Тут еще дел немерено, мало ли…
Наконец следователь позвал опера и криминалиста подняться на четвертый этаж, где лежал на площадке возле лифта труп убитого, спущенного с чердака дома к дверям квартиры, которую он, вероятно, имел в виду, готовя свое альпинистское снаряжение. На лице его была маска из черного капронового чулка — с прорезями для глаз, носа и рта. Примитивчик, понимаешь, этакий!..
Прежде чем начать осмотр трупа, криминалист отстегнул от его пояса увесистый кожаный кошелек, какие теперь обычно носят торгаши на вещевых рынках — для хранения денег и документов.
Раскрыв «молнию», криминалист заглянул в него и легонько присвистнул:
— Э-э, братцы мои, однако… скажу я вам. Тут потребуются узкие специалисты. Давай-ка, бригадир, — обратился он к дежурному следователю, — вызывай сюда поживее сапе-ров-минеров. Это явно по их части. А хреновину эту я сейчас потихонечку на улицу вынесу, где народу нет. Кто-нибудь! Осветите-ка дорогу, не видно ж ни дьявола!
Оперуполномоченный МУРа в форме майора милиции вынул из кармана фонарик и бодро застучал каблуками по лестнице, посвечивая позади себя. Стоящие на площадке замерли в тревожном ожидании, как будто в любую минуту мог громыхнуть взрыв. Но обстановку разрядил другой оперативник:
— Да чего вы там! Все в норме. Этот же, — он показал ногой в высоком шнурованном ботинке на труп, — не хотел, надо понимать, подрывать самого себя? Значит, бомбочка либо натяжного, либо дистанционного действия. А может, и радиоуправляемая. Спецы скажут. Так что бояться нечего… — Он обернулся к Лаврушкину, перекрывавшему собой вход в квартиру: — Это ты его? А теперь представь, не попал ты или, наоборот, попал, но прямо в эту сумку, представляешь? Ни его, ни тебя, ни вообще… Знаешь, как сапер с парашютистом в небе встречаются? Один — вверх, другой — вниз, только и успели ручкой друг другу сделать. Выходит, ты в рубашке родился…
Пришли майор с криминалистом.
— Мы там, между домами, на пустыре, положили и охрану поставили. Приедут, разберутся, — сказал криминалист и тут же спросил, указывая на убитого: — Обыскали?
— Вас ждали, — ответил следователь. Было видно, что неохота ему самому возиться и выворачивать карманы у трупа. Пусть криминалист этим занимается.
Обыск одежды ничего не дал. В буквальном смысле. Ничего не было в карманах убитого — ни бумажки какой, ни даже носового платка.
Лаврушкин наконец улучил момент и окликнул майора.
— Разрешите, товарищ оперуполномоченный? Что с Мирошником?
— Отправили его руку зашить. Жив будет твой напарник, — хмыкнул майор с явным сарказмом, — если стрелять научится. Это ж надо! Целую обойму в молоко отправил! Ты ж вот, к примеру, сумел снять одиночным?
— Зато он, товарищ майор, разглядел его, — возразил Лаврушкин. — Не будь его глаз, эти мои руки сейчас вот так лежали бы. — Он сложил их на груди и добавил: — Если бы осталось, чему тут лежать-
Стихшая было тревога вновь проснулась в нем.
— Надо бы сообщить, товарищ майор.
— Вон и бригадир уже сообщил, — ответил он, кивнув на следователя, — и я из машины звонил. Знают. Там одних ценных указаний на хорошую роту ОМОНа. А ты не стой, к женщине ступай и успокой ее. На сегодня, скажи, лимит неприятностей, можно считать, исчерпан. Пусть отдыхает. А тебе немного погодя другого напарника пришлют.
Майор повернулся к покойнику, которого тщательно обыскивал криминалист, безуспешно надеясь хоть что-то найти, что указывало бы на его личность.
В это время за спиной Марата появилась Лариса. Она сквозь сон смутно запомнила, что схватил ее в охапку этот сильный парень, Марат, и волоком по полу вместе со всем бельем и легким матрасом вытащил к самой двери на лестницу, а сам исчез на кухне. И только теперь, увидев лежащего на площадке мертвого человека, поняла, что снова была на волосок от гибели. Лариса хотела увидеть своего убийцу.
Несмотря на слабую попытку Лаврушкина задержать ее, она спокойно отстранила милиционера рукой и вышла на площадку.
Несостоявшийся лишь по стечению обстоятельств убийца лежал навзничь.
Снизу по лестнице поднялся оперативник, держа за конец ствола пистолет Макарова, найденный под окнами, на газоне. Он протянул его дежурному следователю.
Следователь вытащил из кармана свой носовой платок, разостлал на ладони и, обернув пистолет, передал криминалисту. Проворчал:
— Платков не напасешься…
Из чего человек неопытный легко бы сделал вывод, что он, следователь, только и делает, что отбирает оружие у преступников.
— Ну так что это за спортсмен? — спросил следователь. — Надо пойти взглянуть, как он на чердак-то проник…
— Через соседний подъезд, — подсказал один из оперативников, снимавший труп с веревки.
— Вот! — сказал Марат. — Поэтому, значит, Сеня и не мог увидеть его, пока он на стену уже не вылез. Почему? А потому, что соседний подъезд перекрыт гаражами-ракушками.
— Итак, — вмешался майор, — отправляем его в морг до опознания? Документов при нем никаких… Дамочка, ей-бо-гу, шли бы вы отдыхать. Четвертый же час, самый сон. Ну чего вам здесь, честное слово! — В голосе его слышались раздражение и усталость.
— Я знаю его, — неожиданно сказала Лариса. — Это шофер Виталия Александровича Бая — Андрюша… Боже мой!.. За что?..
— Как вы сказали? — переспросил следователь, и все тут же уставились на женщину, схватившуюся руками за виски. — Вы не ошибаетесь?
Но Лариса только плечами пожала и отрицательно покачала головой.
— Товарищ следователь, и вы, товарищ майор, — вмешался Марат. — Я бы на вашем месте побыстрее доложил ответственному дежурному по МУРу, там эта квартира на особом контроле.
— Да я ж сказал уже! — буквально взвился майор. — Лезут со своими советами…
— Извините, я про то, что Лариса Георгиевна смогла опознать. Тут бывает каждая минута дорога… Вы ж оперативник, знаете…
— Занимайтесь своим делом! Сержант, кажется?
— Старший сержант, товарищ майор.
— Вот и отлично. Вам положено охранять? Охраняйте. А мы сперва протокол опознания оформим. — Майор тронул следователя за плечо. — Надеюсь, хозяйка нам разрешит войти в квартиру, чтоб не на лестнице протокол составлять?
— Пожалуйста, — посторонилась Лариса.
— Только за вами, — галантно показал рукой майор. — А ты, между прочим, молодец, старший сержант. Покажи, откуда снял-то его? И главное — один всего выстрел. И точ-но — в сердце. Молодец. Можешь не беспокоиться, сейчас позвоним, сообщим, — и покровительственно дотронулся до его плеча. Потом обернулся к оперативникам и строго предупредил: — Внимательно охраняйте!
43
Свои дела Турецкий провернул быстро. В сопровождении патрульной машины, новенького «форда» со всей милицейской атрибутикой на бортах и крыше он пулей промчался по Москве к своему дому, поставил машину на обычное место, напротив подъезда, и бегом по лестнице поднялся к себе. Только в ванной, ополаскиваясь под краном до пояса, вспомнил, что за весь день не удосужился толком поесть.
Опять омлет? Или, что того хуже, вынутые из морозилки куриные бедра, называемые в народе «ножки Буша»? Но на их размораживание полжизни уйдет.
Тогда Саша сделал самый краткий из всех возможных «перекусонов». Он схватил несколько холодных сосисок и зажевал их куском черствеющего хлеба. На кофе и прочее времени уже не оставалось.
Затем быстро сменил рубашку и надел старую свою портупею, подаренную Грязновым к одному из дней рождения, сунул в кобуру «Макарова», а сверху натянул легкую куртку на «молнии». Положил в карман документы и был таков.
Захлопнув дверь, Турецкий услышал звуки радио, напоминавшие разговор сидящих на кухне людей. А спустившись к подъезду, поднял голову и увидел горящий на кухне свет. Все правильно. Он бы и сам решил, что Турецкий дома. Если бы сумел найти его адрес. Но уж на этот раз «искать Турецкого» было не его заботой. Пусть вычисляют кому надо.
Водитель машины патрульно-постовой службы, выделенный Саше по просьбе Романовой командиром третьего полка ППС, был относительно молод, хотя служил давно и Москву знал вполне прилично. Они еще не познакомились, и Саша, садясь рядом с водителем, протянул руку и представился по имени. Тот пожал ладонь «важняка», как сказал про него командир, и тоже отрекомендовался просто: Эдик. Очень хорошо, значит, на «ты». Не до церемоний.
— Давай, Эдик, построим маршрут так, — предложил Турецкий. — Сейчас в Шереметьево, но через Киевский вокзал. Есть одна мыслишка. Дорогу показать?
— Не надо, — ответил тот, трогаясь и включая свои мигалки. — Сейчас выйдем на Комсомольский, наверх до Боровского и направо по набережной, а там и вокзал.
— Отлично, — заметил Саша и, откинув голову на мягкий подголовник, стал размышлять.
До полуночи с Киевского уходят все основные скорые поезда. После остаются четыре или пять пассажирских. Но сейчас лето, самый сезон для туризма, и железнодорожники, следуя известной лишь только им логике, могли взять да пустить парочку каких-нибудь сборных скорых, не сообщая об этом в печати или по радио.
Умом Турецкий склонялся к тому, что Бай, если уж решился дать деру, хотя бы и временно, кинется в Шереметьево. Там у него, видимо, уже отработанный— лично ли, а скорее, с помощью все той же Кисоты — и устойчивый канал. Снегиревы, Дегтяревы…
Однако Шереметьево и опасно тем, что следователь там уже успел побывать и оставить о себе нелицеприятное мнение у окружающих.
В этом смысле Киевский вокзал, конечно, проще. Но одновременно и тягомотнее. Почему-то Белорусскому вокзалу подобной роли Саша не отводил. Там и поезда серьезнее, и, соответственно, проверка. Хотя черт его знает… Почему его не хочется брать в расчет?..
Саша потянулся к трубке радиотелефона, вмонтированной на панели. Кивнул водителю:
— Могу?
— Сколько угодно, — усмехнулся Эдуард.
Турецкий набрал дачный телефон Бая. На его настойчивые звонки долго никто не отвечал. Устав ожидать и решив, что хозяин уже, вероятно, покинул дачу, Турецкий хотел было набрать другой номер, как в трубке откликнулись. Он услышал сварливый старческий голос. Говорила пожилая женщина.
— Господи Боже мой, и кто ж это так трезвонит в час-то поздний? Вы, что ль, Виталий Александрович? Ай забыли чего?
Он еще ни слова не сказал, а бабка, или кто она там на самом деле была, уже выдала половину секретов своего хозяина.
— Да нет, уважаемая, не Виталий это. Друг я его, Александром Борисовичем кличут. Что ж это он, умчался, да не предупредил, а ведь у меня с ним встреча очень важная назначена. И далеко он, с вашего позволения? Может, я еще успею повидаться с ним?
— Да и как вам сказать, — задумалась женщина. Вообще-то, уезжая, Бай обычно не велел ей трогать телефонные трубки, которых в доме хватало. Но сейчас, то есть нынче, уезжая, он ничего ей не сказал, поэтому она и подумала, может, сам он звонит, вот и взяла. А сама-то она за домом смотрит, прибирает-убирает, чтоб чисто было да пыли поменьше… Старушка она или пожилая женщина, для Саши значения не имело. Ему было важно, чтобы она просто не смолкала, а говорила и говорила.
— Так давно, вы говорите, уехал он? Ах, всего-то с часок назад? Жалость-то какая, и куда ж ему теперь деньги-то передать? Ехать-то он куда собрался? Ах, в Киев? Так и сказал?.. Ну конечно, на пару деньков, это хорошо, проветрить-ся-то в Киеве, в Днепре искупаться и — домой.
А перед отъездом, сказала словоохотливая прислуга, за что ее благословлял Турецкий и наверняка убил бы Бай, вспомнила, что с кем-то говорил из женского полу, голубушкой потому что называл… Нет, не голубком, а именно голубушкой, уж это она запомнила. И какой-то такой упоминал… Ну вот, спирт везде продают иностранный, который люди пьют и травятся, и в газете про то писано, и даже в телевизоре сказывали. Не пейте, мол, помрете, а сами все продают…
— Какой же это спирт? — вслух произнес Турецкий, а Эдуард немедленно откликнулся, словно в «Что? Где? Когда?»:
— Это «Рояль», что ли?
— Точно, есть такое казино. Или клуб ночной — «Рояль».
— Во-во! — подхватила старушка и мелко засмеялась. — Только вы уж меня не выдавайте, что сказала-то, а то как бы он шибко не серчал на меня. Но я ж хорошего человека и по телефону вижу! Отчего ж, думаю, не помочь?