Впрочем, пока еще не зная, даже не предполагая этого, они закладывали основы новой религии, которая триумфально зашагает по планете и, возможно, объединит духовно все народы мира.
Глава Сарманского братства вдохновенно вещал:
— Волей всех Великих Посвященных мы вызовем появление младенца точно в этот день. Нам такое посильно. Уверен, что меня поддержат все, К тому же, мы пошлем в Галилею Великих Посвященных, чтобы они тоже волей своей поддержали там, вблизи роженицы, наши общие усилия. Каждый из нас без особого труда и духовного напряжения справится с такой миссией, и, чтобы не вышло обиды, пусть выбор сделает жребий. Троим из нас предстоит путь в Израиль. С ними вместе отправится пара жрецов. Они останутся в качестве слуг в семье Иосифа, а затем — у самого Иисуса. Они станут направлять его по пути, который определил наш Собор. Цена их деятельности — либо шаг в Великие Посвященные, либо жестокая кара.
Заговорили о подарках новорожденному и о дальнейшем его обеспечении всем необходимым для жизни и проповедования. С подарками решили так: золото, ладан и смирну, что символизировало бы предназначение Мессии — золото для царя, ладан — для священника, смирну же для повелителя душ. Обеспечение же средствами распределили на всех поровну, казначеями тех средств будут жрецы-слуги. Ими они станут в тайне от Иисуса и его семьи обеспечивать его жизнь и деятельность.
Особые наставления выработали для Великих Посвященных, кому выпадет жребий, по поводу того, как сделать, чтобы жертвенный младенец оказался в Египте.
На этом Второй Собор Мудрых завершил свою работу. Объявив об этом, председательствующий добавил:
— Жребий потянем на общей трапезе после утреннего омовения и молитвы. С отправкой получивших на это право затягивать не станем. У них и без того мало времени. Снарядим большой торговый караван за несколько дней, и, облачившись в богатые купеческие одежды, трое наших собратьев поведут караван в Иерусалим. А с ними те двое Посвященных жрецов, коим надлежит, тоже не раскрывая себя, идти по правую и левую руку Иисуса до самой его жертвенной казни, памятуя о своей величайшей ответственности не только перед нами, но и перед всем родом человеческим. Их миссия — величайшая.
Все удалось посланникам Великих Посвященных. Под именами, которые даны им были во время трапезы, когда им выпал жребий, они прибыли в Иерусалим, добились встречи с Иродом, прельстив его жену и сестру роскошными нарядами и драгоценностями, напугали его тем, что по предсказанию прорицателей в Вифлееме родится наследник престола Израильского от рода Давидова и что он станет опасным соперником ему, здравствующему царю Израиля. Хотя Великие Мудрые знали, что никогда не станет Ироду соперником маленький ребенок, ибо Ироду править страной осталось три или четыре года, но, зная это, они и словом, и волей духа своего настолько перепугали Ирода, что тот не медля ни дня собрал своих советников, а затем и ясновидящих. И те, и другие, к великому удивлению Ирода (он принял Мудрецов как они ему представились, и их возможные воздействия силой духа не мог учитывать), единодушно подтвердили правильность купеческих слов. Советники даже посоветовали лишить жизни будущего претендента на трон, едва лишь он родится. Сделать же это с помощью купцов, принесших тревожную весть.
И вот, в нарушение всех законов гостеприимства, купцов силой привели во дворец вторично, где им повелели идти в Вифлеем, чтобы присутствовать при родах, а затем, не выпуская из виду роженицу с младенцем, спешно послать к царю вестника.
Все складывалось для Великих Мудрых как нельзя лучше. Впереди них в Назарет полетела молва о решении царя Ирода, и Иосиф с женой на сносях подался в бега. Именно в тот город, который назвали Ироду Мудрые, ибо они-то знали, что семья будущего Мессии именно там найдет и поддержку, и тайный кров среди семейных ессеев, родственников Мириам.
Главное сделано. Семья напугана, теперь ее легко будет уговорить бежать в Египет, под покровительство тамошней общины ессеев.
Одного не предусмотрели Великие Посвященные: дальнейшие действия Ирода, взбешенного исчезновением и роженицы с сыном, и мужа ее. Он велел уничтожить всех новорожденных по всей Галилее.
Впрочем, кто может с уверенностью определить, что знали и что могли или не могли предвидеть жребием избранные Великие Посвященные на тайной трапезе. Обет молчания, он и есть обет молчания.
Вполне вероятно предположить, что жестокость царя тоже была вызвана силой их духа, силой внушения, ибо чем больше грехов человеческих, тем весомей акт искупления этих грехов. Так исстари жрецы внушали своим пасомым, когда готовили обреченного к жертвенной казни. А если искупление готовится более значительное, то и грехи должны быть под стать великому событию.
Так это или не так, известно лишь Великому Творцу либо Священному Разуму.
Посвящение в Енгадди
Жрецы-соглядатаи переполошились: к Иосифу и Мириам приехал гость из семейных ессеев, и случилось непредвиденное — Мириам заявила, что сына своего Иисуса она не отдаст на обучение к Посвященным в тайный центр на берегу озера Маорисса, а повезет на берег Мертвого моря в Енгадди, где тоже имеется тайный центр ессеев. Как все женщины, она не стала объяснять свой каприз, и жрецы терялись в догадках:
— Должно быть, гость из Галилеи сказал о смерти Ирода, и теперь им нечего опасаться.
— Но их никто и не держит. Пусть едут. Иисус останется в добрых руках Терапевтов. Маорисское посвящение нисколько не ниже Енгаддийского ни для самих ессеев, ни для всех иных Посвященных. Тут какие-то иные причины. Одна из них: не собирается ли Мириам изменить своему обету?
— Нужно непременно переубедить!
Разговаривая так, оба жреца-соглядатая умалчивали о главных своих тревогах и нежеланиях: нарушается последовательность мест, откуда Иисус должен начать долгий путь к полному Посвящению, какой определил Собором Великих Посвященных, а это означает, что они, коим поручено проводить это решение в жизнь до переезда подопечного в Индию, не справились с заданием, и за это им не помажут голову елеем; но это, как говорится, беда — не беда, им, ко всему прочему, никак не хотелось покидать свой Египет, тащиться за капризной женщиной в какую-то глухомань через безводье и жару, а затем прозябать долгие годы вдали от своих храмовых собратьев.
— Нужно напрячься и отговорить женщину…
Что ж, намерения благие, но исполнимые ли? Мириам твердо решила возвращаться на родину. Одним из главных побуждающих к этому мотивов — обида. Не столько на жрецов, которые, как приставы, заботились о ее семье, и она была им благодарна, сколько на Главу старейшин — Посвященных Маорисского центра. Разве он не знал о злой кончине Ирода?
— Как давно Яхве покарал Ирода? — спросила она гостя, прервав его рассказ.
— Давно, — ответил неопределенно гость, удивленный неведением Иосифа и Мириам о столь значительном событии для Ессеев, но особенно для их семейства. После малой паузы повторил: — Давно. Вскорости после казни Иоанна-Крестителя, трех своих сыновей и жены своей благородной Марианны из рода Макковеев. Яхве наслал на него страшную болезнь, хотя Ирод и восстановил храм Соломона пышнее прежнего, разрушенного варварами. Грехи Ирода превысили его добродетельность, и умирал он в полном одиночестве, покинутый всеми, кроме злой сестры своей, которая рвалась к власти, не скрывая этого. Терпение Господа нашего иссякло, и этого момента ждали тысячи. Когда свершилось, радовались искренне, а не оплакивали.
— Из Енгадди Маорисским старейшинам была весть? — спросила Мириам, поглощенная своей обидой.
— Как не быть? Такая радость для ессеев! Кроме Иоанна он казнил скольких наших сподвижников?!
Горькая обида выплескивалась через край: пусть она из семейных Ессеев, значит, третьего пласта, но допущенная к трапезам Посвященных (и это всем известно), она еще до рождения сына посвятила его в назареи. В пророки. Озаренная этим решением, она воспринимала возникшую в чреве ее новую жизнь Сущностью Самого Бога. Как матерь Самсона. Как матерь Самуила. Как матерь Илии. Как матери других прославившихся на весь Израиль пророков самоотверженностью и неподкупным служением своему пароду. И разве об этом не знали старейшины Посвященные?! Разве они не знали, что именно от Ирода она с мужем и сыном бежала в Египет, оставив на попечение единоверцам свой дом?!
Она вернется домой. Даже через страшный грех нарушенного слова. Впрочем, она не обещала твердо, что отдаст сына своего в руки именно Маорисских Посвященных. Слово свое она, таким образом, не нарушила: Иисус пройдет все ступени посвящения, а где, не столь уж и важно.
Другая, не менее серьезная причина, определившая твердость ее решения, — здоровье мужа. Сухой и жаркий воздух Египта не пошел впрок Иосифу. Здоровье его подсекалось с каждым годом, с каждым месяцем, свежий же воздух благодатной долины их родины, как считала Мириам, восстановит силы и здоровье мужа, вернет бодрость духа. Вот еще, почему Мириам отвечала на все убедительные речи жрецов однозначно:
— Мы возвращаемся в Галилею в ближайшие дни.
Самое разумное — присоединиться к какому-нибудь торговому каравану, вереницы, которых довольно часто пересекают Синайскую пустыню, однако Мириам приняла иное решение:
— Наш путь по стопам Моисея.
— Тогда мы с тобой не дойдем до Земли обетованной, — возразил не то в шутку, не то всерьез Иосиф, но Мириам никак не восприняла это возражение и ответила с обидой:
— Нам же Господь не завещал кочевать по пустыне до кончины нашей.
Более настойчиво принялись возражать жрецы-соглядатаи, выказывая свое отношение к переезду вообще и своим караваном в особенности, однако Мириам стояла на своем твердо:
— Готовьте верблюдов, ослов и шатры. Погонщиков выберите выносливых. Проводника не нужно, нас поведет Господь наш.
Иисус, уже знавший из рассказов отца и матери о великом царе-реформаторе и законодателе, который вывел евреев из египетского рабства, а затем сплотил разношерстные племена в единый народ, недоумевал, как же они пересекут море.
«Неужели оно расступится по просьбе мамы?» — думал с недоверием он, но ни спросить, ни тем более отговаривать родительницу не посмел.
Начались сборы. С утра до позднего вечера слуги и погонщики готовили вьюки, сбруи, мехи для воды, шатры, а за ними присматривал Иосиф, но и Иисусу до всего было дело, ибо ему хотелось все видеть самому, ко всему приложить свою руку; Мириам же, несмотря на усталость сына, жаждущего скорей ткнуться головой в подушку, усаживала его рядом с собой и часок-другой пересказывала ему все то, что сделал для Израиля Моисей, подробно описывая его трудный жизненный путь, его сомнения.
Особенно запал в душу пытливого мальчика рассказ о том, как Моисей встретился с Богом. Прошло очень много лет после побега Моисея из дворца фараона, где он вырос в неге и роскоши на правах члена царской семьи, в землю Мадиамскую, где жили потомки одного из шестерых сыновей Авраама и его второй жены Хеттуры, родственники Моисея, и где он надеялся укрыться от гнева фараона. Гнев же властелина Египта был вызван тем, что Моисей посмел заступиться за своих соотечественников и убил надсмотрщика, избивавшего рабов-евреев.
Надежды беглеца оправдались: Моисей был принят в доме влиятельного среди мадиамитян священника Иофора и даже женился на одной из его дочерей — Сепфоре. Там, в одном из тайных храмов, затерявшемся в глубине пустыни, он прошел все стадии Посвящения. Когда же Моисей получил полную свободу выбора своего пути, он то загорался желанием вызволить свой народ из египетского плена и увести в Ханаан — на родину его предков; то сомневался, посильно ли ему такое предприятие; сдерживал к тому же и страх возвращения в Египет, где его могли сразу же схватить и казнить, хотя прошло уже более полувека, как он сбежал от ожидавшей его кары, — но разве не могли при его появлении вспомнить о воле фараона, пусть умершего, тем более что его преемник вел себя еще более жестоко с порабощенными евреями. Наушников, готовых выслужиться перед властелином, при дворе всегда более чем достаточно.
А разве плохо ему жилось в кругу добрых людей, в кругу заботливой жены и послушных детей? Стоило ли рисковать жизнью ради чего-то призрачного и невероятно трудного? Особенно когда тебе перевалило за семьдесят…
Душевное борение не прекращалось ни на час, и Моисей часто уходил пасти овец, чтобы в одиночестве дать волю своим противоречивым мыслям и желаниям. И вот однажды, когда он пас овец у подножия горы Хорив, которая почиталась мадиамитянами священной, ибо на ее вершине, как они считали, обитал бог их предков (бог Авраама, бог Исаака, бог Иакова), и терзания его достигли невероятной силы, перед ним вдруг вспыхнул огнем куст. Однако огонь этот не опалил куста, а напротив, будто взбодрил его, налил ветви и листы упругой силой — необычность явления поразила Моисея, однако, не испугала; и только когда вроде бы из самого яркого языка пламени Моисей услышал громовой голос, тогда только в страхе закрыл лицо руками, ожидая недоброго.
— Не бойся, Моисей, — вырывалось тем временем из пламени. — Не зло сотворить явился я пред твои очи, а подвигнуть на великое дело: поспеши в Египет и выведи своих соплеменников-израильтян из рабского и плена.
Выходит, Бог знал о его внутреннем борении. Выходит, боязнь его идти в Египет, лишена основания, если Бог дает ему такой наказ. И все же сомнения не сразу покинули Моисея. Подавив страх, он дерзнул спросить Бога:
— Вот я приду к сынам Израилевым и скажу им: «Бог отцов ваших послал меня к вам», а они скажут: «Как ему имя?». Что я смогу сказать в ответ?
— Я есть Яхве.
Да, откровение знаменательное: Бог называет истинное свое имя смертному; и все же Моисей не успокоился, ведь соплеменники могут не поверить ему, примут его слова за выдумку, поэтому ему, Моисею, нужны веские доказательства того, что он на самом деле действует от имени Господа.
Яхве удивился:
— Ты — Великий Посвященный. Ты многое умеешь. Лечи именем моим проказу. Твори именем моим чудеса.
— Один ли я Посвященный?
— Хорошо, я одарю тебя силой духа, чтобы ты мог превращать воду в кровь, а посох в руке твоей или жезл сможет стать по твоему желанию ядовитой змеей.
Моисей низко поклонился Господу, однако продолжал упорствовать, выдвигая все новые и новые условия, — Яхве рассердился было, но затем смилостивился.
— Определю тебе в помощники твоего старшего брата Аарона. Он красноречив, и вместе вы сможете уговорить соплеменников на исход.
Под впечатлением услышанного Иисус долго не мог уснуть. Он своим детским умишком даже осуждал Моисея за то, что тот так долго не решался освободить своих единокровных из страшного рабства и даже пререкался с Господом, который явно благословил его на великий подвиг и, стало быть, намеревался поддерживать великое дело. Он, Иисус, как ему казалось, действовал бы решительней. Без всяких сомнений.
Утром, несмотря на бессонную ночь, Иисус встал вместе со всеми и даже помог погонщикам собирать верблюжью колючку, которая предназначалась для кипячения в ней воды, чтобы в жаркой пустыне вода не зацвела в мехах и не протухла, а оставалась, свежей многие дни и к тому же предохраняла желудки путников от всяческих расстройств. А вечером, преодолевая усталость, он вновь собрался слушать маму. На сей раз она, однако, держала в руках Пятикнижие заветов Моисея — Иисусу не нравилось, когда мама читала, он больше любил ее спокойно-размеренные рассказы, вот и теперь он мысленно молил ее: «Не читай». И — о чудо! Она, не раскрыв книги, начала обычным своим задушевным тоном повесть о том, что делал Моисей со своим братом Аароном, чтобы вначале убедить соплеменников решиться на исход, а затем добиться от фараона, чтобы тот смилостивился и отпустил рабов-израильтян. Но как первое, так и второе оказалось непростым делом.
К жизни рабской тоже привыкают, особенно если в рабстве рождается не одно поколение: есть еда, есть кров, а что еще нужно? Впереди же, решись люди на исход, пугающее неизвестное. Да и можно ли верить братьям, обещающим покровительство Господа, Бога предков Израилевых, — Господь давно отвернулся от своего народа, забыл свои обеты, какие давал Аврааму, Исааку, а позже и Иакову, который боролся с ним и получил не только его благословение, но даже имя — Израиль, человек, боровшийся с Богом. Тогда Бог пообещал ему, что впредь Израиль станет одолевать всех человеков. А что получилось? Любой надсмотрщик может совершенно безнаказанно обидеть израильтянина-раба. Какое же это покровительство?!