– Что «все же»?
– Подпись «Жан-Пьер» на фотографии отличается от подписи под письмом. В первом случае почерк гораздо более четкий, чем во втором, и буквы в подписи под письмом он сильнее растянул.
Все было так, как она сказала. Но я заметил Салли, что, должно быть, Массэ снят на этой фотографии еще до свадьбы, ведь фотографии дарят невестам, не женам, а за несколько лет подпись любого человека может измениться. Чем больше бумаг ты подписываешь, тем более нечеткой и летящей становится твоя подпись. Но Салли мои объяснения не убедили.
Тогда я решил поразмышлять вместе с ней дальше.
– Вообще вместо того, чтобы выяснить, почему было написано это удивительное письмо, лучше бы попытаться, понять, кто его автор.
– По правде говоря, это и легче, – тотчас отозвалась Салли. – Видишь ли, Вилли, очень мало людей знают или могут знать, что Жан-Пьер Массэ погиб!
– Действительно, совсем немного. Не считая меня, только полицейские и санитар из морга…
– Но ведь были свидетели несчастного случая.
– Свидетелям неизвестно имя пострадавшего.
– Правда. А ты ничего никому не рассказывал?
– Ни одной живой душе, Салли!
– Даже бармену, когда отправился за мадам Массэ?
– Да нет же, клянусь тебе!
– Подожди…
Она наморщила лоб и ущипнула себя за кончик носа. – Ты сказал мне, что, приехав сюда, встретил двух девушек, выходивших из квартиры, причем горничная плакала.
– Ну и что?
– Можно предположить, что эти типы из полицейского комиссариата по той или иной причине позвонили сюда. И это произошло в тот момент, когда ты уже уехал оттуда, но сюда еще не приехал.
– И что же?
– А то, что обе девушки могли знать, что Массэ погиб.
– Ты думаешь, узнав подобную новость, они могли уйти? Посуди сама: одна из них – кузина мадам Массэ, а также помощница и, возможно, любовница ее мужа. Другая – горничная. Неужели ты предполагаешь, что обе смотали удочки, зная, что Жан-Пьер Массэ погиб? Даже не дождавшись возвращения его жены?
– Почему же тогда горничная плакала?
– Да потому, что в доме произошла какая-то драма. Потому что девушка в леопардовом манто – Элен – должна была уйти, а уход при подобных обстоятельствах – печальное событие, тем более в праздничный вечер. И все это свалилось на деревенскую простушку с чувствительным сердечком!
– Да, это – единственная логичная гипотеза, – вздохнула Салли, расстегивая пальто.
На ней было очень узкое черное платье, украшенное серебряными пластинами, а при виде ее декольте у меня пересохло в горле.
– Дети легли? – рассеянно спросил я. Мне было хорошо оттого, что мы снова вместе.
– Нет, они ждали подарков.
– Хочешь выпить стаканчик?
– Не сейчас. Что будем делать, Вилли?
– Я вызвал тебя сюда, чтобы ты ответила мне на этот вопрос. Не может быть и речи, чтобы оставить Люсьенн одну.
Она аж подскочила.
– Ах, вот как! Люсьенн!
– Неужели ты собираешься устраивать мне сцены ревности? Разве ты уже совсем офранцузилась?
Улыбнувшись, она быстро поцеловала меня.
– Ей грозит опасность, – продолжил я после этой мимолетной ласки, – письмо и телефонные звонки говорят о том…
– А что, если мы отвезем ее в американский госпиталь? Объясним все доктору Стивенсону, он сделает ей укол чего-нибудь успокаивающего. А завтра она будет готова выдержать тяжелый удар…
Об этом я не подумал. Вполне разумное решение.
Да только оно было мне не по душе. Честно говоря, трусливое решение. Накачаем успокаивающими средствами Люсьенн Массэ, развяжем себе руки и сможем опрокинуть стаканчик-другой с друзьями… Нет, не нравилось мне это решение. А кроме того, сильнее, чем симпатия к Люсьенн, меня теперь удерживала здесь таинственность всей этой истории. Я был снедаем любопытством, оно перекрывало мне все пути к отступлению, я стал его пленником.
Все это я и объяснил моей жене, и Салли прекрасно поняла меня. Впрочем, мы всегда мыслили и чувствовали одинаково.
– Как ты думаешь, Вилли, какая опасность угрожает ей?
– Если бы я только знал… Видишь ли, сначала попытались заставить ее остаться здесь одну. Потом решили убедиться, что она так и поступила, – этим объясняются телефонные звонки.
– Но ведь было достаточно позвонить всего только раз! И если Люсьенн ответила… Ох! Знаешь, о чем я подумала? – вдруг вскрикнула Салли, у нее даже голос изменился. – Звонивший ничего не говорил, чтобы его не узнали по голосу. Вывод: Люсьенн знает этого человека.
– Неплохо, Салли. Неплохо! Но это не дает ответа на твое прежнее замечание: Люсьенн уже ответила один раз, значит, было ясно, что она дома. И все же часом позже раздался второй звонок…
– Подожди-ка, первый телефонный звонок был до или после получения письма?
Я задумался.
– До.
– Ты уверен?
– Уверен!
– Хорошо. Значит, звонивший хотел удостовериться, что Люсьенн получила пневматичку. И он перезвонил позже, чтобы проверить, следует ли она директивам своего… мужа, скажем так. Да только во второй раз ответил ты, и мужской голос чертовски взволновал его. До такой степени, что он был вынужден позвонить и в третий раз.
– В конце концов, – пробормотал я, – может быть, в третий раз это был не он, ведь я выдернул штепсель телефона из розетки.
– Не имеет значения.
Стоя у круглого окна, Салли смотрела, как дождь молотит по тротуару.
– Выключи свет! – внезапно приказала она, отступая в сторону и прижимаясь к стене.
– Зачем?
– Хочу кое-что рассмотреть.
Я погасил свет. Комната погрузилась в темноту. Только слабо светилось окно. Сквозь тюлевые занавески были видны длинные штрихи дождя. Салли приподняла край занавески и глянула вниз, на бульвар, омываемый дождем. Редкие фонари освещали его блеклым светом.
– Что ты делаешь?
Я подошел к жене. На меня пахнуло теплом ее тела, и это было как самая восхитительная ласка. Я любил ее духи, простые и чарующие одновременно. Салли никогда не пользовалась парижскими духами. Бес противоречия заставлял ее привозить духи из Америки. Они пахли лесом. А Салли была уроженкой Миссури. Когда мы жили в Штатах, мы проводили все отпуска в ее семье, часто бродили по лесистым холмам. Их вершины волнами катились в бесконечность. Странно, как вспоминается прошлое в самые напряженные моменты.
– Ты что-то увидела, Салли?
– Может быть. Нет, не двигайся! Только что внизу остановилось такси.
– Знаешь, в этом нет ничего удивительного.
– Ты не прав: из него никто не вышел. А стоит оно прямо напротив дома.
– Дай-ка я гляну!
– Осторожно! Не трогай занавеску.
Она нагнулась, и я взглянул на улицу поверх ее головы. На дороге стояла большая машина, счетчик внутри голубовато светился, пассажиров нельзя было разглядеть.
– Понимаешь, Вилли, такси остановилось напротив, чтобы был виден весь дом.
– О'кей, я сейчас спущусь!
Отходя от окна, я устроил маленькую катастрофу: крючок на кителе, державший ремень, зацепился за занавеску и вырвал большой кусок материи.
– Какой же ты неловкий! – огорчилась Салли.
Отцепившись от занавески, я бросился к двери.
– Поторопись! Такси отъезжает! – крикнула Салли мне вдогонку.
Сбежав по лестнице с рекордной скоростью, я устремился к входной двери. Однако я забыл нажать кнопку-«собачку», замешкался, и, когда, наконец, оказался на улице, такси исчезло.
Я поднял голову. Салли открыла окно и прокричала:
– Оно поехало в сторону Сены и свернуло направо!
Ради очистки совести я объехал весь квартал, но такси не нашел. Наверное, оно рвануло на проспект Нейи, чтобы затеряться среди других машин.
Удрученный, я стоял перед Салли в гостиной, сверкающей дорогими флакончиками в шкафах. Салли тоже была огорчена, но все же улыбалась мне, как улыбаются набедокурившим сорванцам.
– Слишком поздно, да?
– Увы!
– Во всяком случае, это доказывает, что я была права. Такси отъехало именно в тот момент, когда ты порвал занавеску.
Обняв Салли за плечи, я поцеловал ее.
– Пока ты гонялся за такси, Вилли, – сказала она – мне на ум пришла одна мысль. Об этой гипотезе ни ты, ни я не подумали. На этот раз у нас в руках есть кое-что солидное…
– Говори!
Она было раскрыла рот. Но из спальни донесся крик, и мы бросились туда.
6
Люсьенн встала с постели и, когда мы ворвались в спальню, рылась в бельевом шкафчике. От света она вздрогнула и заслонила глаза рукой, затем медленно опустила ее. Вид у нее был совершенно безумный. В руке женщины я заметил револьвер с перламутровой рукояткой и испугался, что она пустит его в ход. Платье ее настолько измялось, что потеряло всякую форму. Ее всклокоченные волосы стояли дыбом, и это вовсе не казалось смешным. Она напоминала умалишенную.
– Что с вами происходит, Люсьенн, – мягко сказал я, – что случилось?
Мой голос словно вырвал ее из дурного сна. Она села на кровать, посередине которой образовалась выемка от ее тела, и прошептала:
– Я подумала… Я подумала…
Она задыхалась. Я приблизился к мадам Массэ, стараясь улыбаться, чтобы успокоить ее. В дрожащей руке Люсьенн сжимала револьвер, и я ждал выстрела.
– Что вы подумали, моя дорогая?
Теперь я стоял перед ней, заслонив Салли от пуль.
– Так что же? – продолжал я настаивать, протягивая руку.
Люсьенн внезапно резким движением отстранилась от меня, откинувшись на подушку.
– Неужели вы испугались меня, Люсьенн? Разве вы не узнаете меня?
– Узнаю.
– Так в чем же дело? Да, забыл представить вам мою жену, ее зовут Салли, она только что приехала сюда. А теперь положите револьвер, этой игрушкой опасно играть, особенно если выпил несколько больше, чем следовало.
Салли, в свою очередь, тоже подошла к кровати. Думаю, именно ее вид в конце концов успокоил мадам Массэ. В моей жене, действительно, есть некая необъяснимая притягательность. Для американки она, скорее, невысока ростом, но при этом чудесно сложена, красива, и весь облик ее – сама приветливость.
– Счастлива познакомиться с вами, мадам Массэ. Вилли сказал мне, что у вас неприятности. Я очень сожалею…
Люсьенн разжала пальцы, и револьвер упал на ковер. Мне оставалось только поднять его. Это был типичный дамский револьвер, скорее украшение, чем оружие. Я увидел, что он стоит на предохранителе, и готов был поспорить на что угодно: мадам Массэ ни за что в жизни не смогла бы привести его в боевое положение.
Люсьенн пристально вглядывалась в Салли. Так смотрят на полюбившуюся вещь, которую собираются купить. В конце концов, она улыбнулась моей жене и прошептала:
– Очень рада познакомиться с вами!
– Какого черта вам понадобилось это оружие? – спросил я Люсьенн.
Ее улыбка исчезла.
– Я внезапно проснулась, и мне показалось…
Салли бросила на меня жалобный взгляд. Эта женщина на грани срыва, говорил ее взгляд, оставь. Я мысленно похвалил себя за то, что скрыл от мадам Массэ смерть мужа. В ее состоянии она была способна на любой отчаянный шаг.
– Что же вам показалось? – мягко произнесла Салли, присаживаясь рядом с Люсьенн и обнимая ее за плечи.
– Мне показалось, что меня собираются убить. – Она закрыла лицо руками. – Да, здесь, в квартире находились какие-то люди, они хотели убить меня. Это было так ясно, так отчетливо, что даже сейчас…
И, приглушенно вскрикнув, она прижалась к Салли.
– Кроме моей жены и меня, больше в квартире никого нет, Люсьенн. Надеюсь, мы не похожи на убийц?
Она пугливо приподняла голову и прошептала:
– А дверь хорошо заперта?
– Так же плотно, как дверь сейфа!
– А вы не могли бы…
– Проверить квартиру?
– Да, именно этого я и хотела!
Салли мигнула мне, чтобы я исполнил желание мадам Массэ. И хотя я прекрасно знал, что посторонних в квартире нет, что-то внутри заставляло меня разделять страхи Люсьенн Массэ. В воздухе явственно витала опасность.
Но что за опасность?
Квартира состояла из спальни, ванной комнаты, кухни, гостиной, рабочего кабинета и еще одной спальни, где, должно быть, жила кузина Люсьенн. В ней я задержался. Здесь витал совсем иной запах, чем в других комнатах. Пахло амброй. В этой спальне не было никакой одежды, лишь запасное постельное белье.
Я вернулся к женщинам. Обход квартиры оставил у меня мрачное ощущение. Во рту был привкус смерти.
Вернувшись, я заметил, что, благодаря заботе моей жены, Люсьенн чувствует себя гораздо лучше. Я правильно сделал, что попросил Салли приехать сюда.
– Теперь вы удовлетворены, Люсьенн?
Она кивнула, но довольно неуверенно.
– По-прежнему нет никаких известий от Жан-Пьера? – спросила она.
– Нет.
– Который сейчас час?
– Без десяти одиннадцать.
– Вот видите, значит, с ним произошло что-то серьезное! – в ее голосе слышался упрек.
Салли и я переглянулись. То, что Люсьенн получила пневматичку, имело одно преимущество: в какой-то степени она была готова узнать всю правду. Мне даже подумалось, что, когда мы решимся ей все рассказать, шок будет не таким сильным.
– Подождем еще немного. Если бы у вашего мужа было что-то серьезное, он бы предупредил вас, – проговорил я, к великому удивлению Салли.
Странное дело, но я вел себя так, как будто считал, что Массэ жив. Я почти не врал, утешая Люсьенн.
Салли прокашлялась.
– Выйди на минуточку из спальни, Вилли, а я помогу мадам Массэ по-настоящему лечь в постель. Очень неприятно лежать одетой.
– Нет, – запротестовала Люсьенн, – я хочу быть одетой, когда вернется Жан-Пьер.
– Вы наденете халат, – твердо заявила Салли. – В нем вам будет лучше, чем в измятом платье.
Этот аргумент оказался решающим. Мужчине на ум такое не пришло бы.
Вернувшись в гостиную, я выпил еще виски. Я мог пить его литрами, не боясь опьянеть. Сегодня вечером алкоголь не действовал на меня.
Из соседней комнаты доносился шепот женщин. В их лепете было нечто, что рождало спокойствие, хотя развеять атмосферу, царившую в квартире, не могло ничто. Пневматичка, лежавшая рядом с телефоном, сам телефон, фотография Массэ в теннисной форме казались мне вещественными доказательствами, представленными суду присяжных. Я снова вспомнил дыхание незнакомца в телефонной трубке. Увидел такси, стоявшее на пустынном бульваре, голубоватый огонек счетчика…
«Мне показалось, что меня собираются убить», – сказала Люсьенн. А Салли и я пытались убедить ее, что подобные мысли – следствие выпитого. Пытались убедить, а сами разделяли с ней ее ощущения. Хотя мы-то были трезвыми и во всей этой странной истории – посторонними, угодившими в нее по случайному стечению обстоятельств.
Прошло четверть часа. Выпив еще виски, я взглянул на бульвар. Из занавески на окне был вырван кусок. Бульвар был пустынен. Дождь прекратился, мокрые безлистые деревья казались пережившими наводнение. Черное блестящее шоссе походило на реку. Ни одной живой души. Словно укутанные в вату, фонари утонувшего в тумане Булонского леса выглядели маленькими лунами на облачном небе.
Тщательно, без шума, прикрыв дверь в спальню, в гостиную вышла Салли.
– Она уснула?
– Это не сон, а какая-то прострация. Ей нужно серьезно лечиться.
– Что будем делать?
– Завтра утром отправимся разыскивать ее семью. Безусловно, консьержка сможет дать нам какие-то сведения. Знаешь, Вилли, мне страшно за Люсьенн. Ты не находишь, что она уж слишком переживает случившееся? Не зная еще главного. Она создана для счастья… Есть люди, которым не к лицу горе.
– Ты права. Но скажи мне, дорогая, ведь ты говорила, что у тебя есть новая гипотеза?
– Да. Я убеждена, Вилли, что кто-то узнал о смерти Массэ…
Она говорила шепотом, чтобы ее не было слышно в спальне.
– И этот кто-то, по неизвестным нам причинам, не хочет, чтобы Люсьенн Массэ узнала о смерти своего мужа сегодня вечером…
– Так, любовь моя. И что дальше?
– Не «дальше». Правильнее сказать «перед этим». Сейчас ты все поймешь. Главное, что нас интересует, кто мог узнать о смерти Массэ, и, особенно, как он узнал.