— Доспорите позже, — предложил им племянник. — Идет старый Суп.
— О, а! — заметил сэр Герберт, полируя цилиндр. Дверь открылась, и вошел коренастый человек, который выглядел так, словно природа обрекла его носить бакенбарды, но он ее преодолел.
— Привет! — учтиво воскликнул он. — Слыхали, э? Леди Лидия вздрогнула.
— Не хотите ли вы сказать…
— Хочу, хочу. Дройтвич и моя Вайолет…
— Будете теперь мне верить? — осведомился Фредди.
— Замечательно! — сказал сэр Герберт. — Великолепно!
— Какой приятный сюрприз, — сказала леди Лидия.
— Сюрприз? — удивился новоприбывший. — Ну, что вы! А кто недавно…
— Да, да, мистер Уоддингтон, — перебила его леди Лидия. — Поговорим немного позже. Вот — Вайолет.
Вайолет была высокой, гибкой и несокрушимой, как картинка из модного журнала. По-видимому, пошла она в мать, ибо Суп красотой не отличался, равно как и изысканной томностью.
— Душенька! — взвыла леди Лидия. — Ваш отец нам все сказал.
— Да-а?
— Я так рада!
— Спаси-ибо…
— Поздравляю.
— Спасибо, сэр Ге-ерберт…
— Здорово!
— Спасибо, Фре-еди… Значит, — Невеста подавила зевок, — вы все довольны.
— Надо сообщить Кубику, — решил младший брат.
Он сел и стал составлять телеграмму, тогда как леди Лидия, хлопоча вокруг невесты, пыталась поднять общий дух.
— Я так этого ждала, так надеялась!
— Хороший парень, твой Тони, — прибавил Уоддингтон.
— Исключительная личность, — поддержал его сэр Герберт. — Однако пойду, переоденусь.
— Иди, иди, — согласилась леди Лидия. — Портвейна сегодня не получишь.
— Скажите, леди Лидия, — спросила невеста, — как удержать мужчин от портвейна?
— Вайолет! — воскликнул шокированный отец.
— Кого-кого, — сказала леди, — а вас это не должно беспокоить. Тони слишком за собой следит.
— Да, — согласилась Вайолет, снова подавляя зевок, — он такой здоро-овый, просто атлет…
В дверях, словно облачная гряда, заколыхался Слингсби.
— Вы звонили, миледи?
— Это я звонил, — сказал Фредерик. — Машина в гараже?
— Да, сэр.
Пускай Роберт отвезет на почту телеграмму. А где он?
— На кухне, сэр.
— Что ж, пойду и я на кухню, — сообщил молодой аристократ, стремясь скорее внести свет и сладость в жизнь бедного Кубика.
Слингсби повернулся к хозяйке:
— Простите, миледи…
— Да, Слингсби?
— Я насчет сестры, миледи…
— А, она сегодня приедет!
— Вот именно, миледи. — Дворецкий стал еще печальней. — С вашего разрешения, миледи, она привезет сына и одну молодую особу, которая служит маникюршей в его заведении.
— Что ж, чем больше народу, тем веселее.
— Спасибо, миледи. Не разрешите ли вы показать молодой особе наш парк? Она не имела возможности, миледи, побывать в исторических местах.
— Пускай смотрит.
— Благодарю вас, миледи.
Дворецкий удалился, напоминая посла, вручившего протокол, или что они там вручают.
— У него есть сестра? — спросила Вайолет. — Это не та няня, о которой мне Тони рассказывал?
— Да, это няня. Она была замужем за парикмахером. Они жили в Лондоне. Вот и жили бы! — с неожиданным пылом прибавила леди Лидия.
— Вам она не нравится?
— Терпеть ее не могу.
— Почему?
— Плохой характер, — мрачно ответила леди, — и пьет много. Что ж, последую Герберту, переоденусь во что-нибудь человеческое. Вы начинайте пить чай без меня.
— С удовольствием, леди Лидия. Папа, тебе налить?
Какое-то время отец и дочь молчали. Она хлопотала у столика, он стоял у окна, не без угрюмости глядя на озеро и лужайку. Однако, судя по его первой фразе, огорчил его не пейзаж.
— М-да, — сказал он, — докатились…
— В чем дело? — спросила дочь.
— Быть может, я старомоден, — продолжал отец, разгораясь по ходу речи, — быть может, я сентиментален, но мне казалось, что невесты хоть немного радуются.
Вайолет вздохнула.
— А зачем?
— Затем.
— Хорошо, — сказала невеста, — договоримся сразу. Оба мы знаем, что это — обычная сделка. Я даю деньги, Тони — титул. Ты меня привез, чтобы я подцепила лорда. Я его подцепила. Чему тут радоваться?
— Ти-ш-ш! — заволновался отец. — У стен есть уши.
— Ну и что? Леди Лидия старалась на славу. Прогулки при луне…
— Прекрати! — заорал Уоддингтон.
Вайолет положила в чай кусок сахара и принялась его размешивать.
— Знаешь, — сказала она, — мне даже неудобно, как будто я подстрелила сидящую птицу.
— Сколько тебе говорить!..
— Ну, ладно, папочка. Когда Тони предложил мне руку, я просто обомлела! Я поверить не могла, что он ко мне так относится! А благородство, а чистота? Истинный агнец! На что мне эти титулы? Ах, ах! Одно жалко, слишком легкая добыча.
Старый Суп сдержался. Он знал, что дочь не переиграешь.
— Какая есть, — сказал он. — Позвоню-ка я в газеты.
— Если можно, не здесь.
— Э?
— Не хочу слышать, как ты булькаешь. Позвони из кабачка.
— Ладно-ладно, — сдался отец. — Ладно-ладно-ладно. Какие мы тонкие аристократки! Только смотри, — прибавил он в дверях, — ты еще не графиня! Поосторожней с этим Тони, не ляпни чего-нибудь.
— Па-па! — удивилась Вайолет. — Я же с ним не беседую. Я застенчиво улыбаюсь.
— Ну, знаешь! — воскликнул отец.
Да, не так уж выразительно, зато последнее слово.
Глава II
Несколько минут Вайолет сидела одна, спокойно поедая сандвичи с огурцами. На третьем сандвиче вернулся Фредди, отдавший телеграмму шоферу.
— Пип-пип, — сказал он. — Все ушли?
— Да, — отвечала Вайолет. — Леди Лидия переодевается, отец — на пути в «Герб Дройтвичей».
— Выпить захотелось?
— Нет. Позвонить в газеты. Фредди нахмурился.
— Нехорошо, — сказал он. — Жаль нашего Кубика. Кстати, вы знакомы?
— Нет.
— Очень хороший человек, только с отцом ссорится. Кстати об отце, хочу ему продать лосьон от облысения.
— Не знала, что вы торгуете!
— Да так, заработать надо. Тони купил его у этого Прайса. Старый рецепт, еще прадедушкин, они все были парикмахеры.
— Сегодня ваш Прайс приезжает. С мамашей.
— Это плохо. Знаете, она была няней у Тони.
— Знаю.
— Мерзкая баба. А сын еще хуже.
— Да вы с ним и не встретитесь.
— Если случайно не напорюсь.
Они помолчали, а потом увидели, что в среднее из трех французских окон входит сам лорд Дройтвич.
— Чай! — обрадовался он. — Честное слово, чай!
— Вам жарко? — осведомилась Вайолет.
— Еще бы! Чинить машину в такую погоду… Надо было съездить в деревню, купить батарейку.
Пятый граф Дройтвичский отличался могучим телосложением. Судя по фотографии, стоявшей на столике, он бывал вполне благообразным, во всяком случае — чистым; но сейчас мы его таким бы не назвали. Не назвал и младший брат.
— Тони, — заметил Фредерик скорее печально, чем сердито, — у тебя совершенно жуткий вид.
Лорд Дройтвич с этим согласился.
— Налейте-ка мне чашечку, — сказал он, — а я сейчас вернусь.
Действительно, вернулся он скоро, причесанный и чистый, но без пиджака, тот остался в гараже. Вайолет протянула ему чашку.
Он ее жадно выпил и сказал:
— Еще.
Вайолет налила снова. Третьей он просить не стал и закурил сигарету.
— Фредди знает? — спросил он. Вайолет кивнула.
— Ну и как он?
— Потрясен.
Неизвестно, как развивалась бы беседа, если бы извне не донеслись неприятные звуки. Фредди, сидевший ближе всего кокну, выглянул было, но Тони, перегнувшийся через его плечо, уже крикнул:
— Ой!
— Неужели гости? — спросила Вайолет.
— Это ко мне. Няня.
— Вы ее любите?
— Я ее боюсь. Она будет меня целовать. И плакать. Знаете, это слишком! Или то, или другое.
— Она сына привезла, — сообщил Фредди.
— А он будет вас целовать? — поинтересовалась Вайолет,
— Ну что вы! Я — пэр, он — социалист.
— Там еще девушка, — прибавил Фредди, — очень хорошенькая. Кто это?
— Маникюрша.
— Откуда вы знаете?
— Слингсби сказал, — Вайолет встала. — Что ж, пойду пройдусь, взгляну на эту няню. Все-таки женщина, целовавшая моего жениха…
— Говорят, я был очень милый ребенок, — сказал Тони.
— Пойдете со мной?
— Мне надо купить батарейку.
— Что ж, передам этой няне, что вы жаждете ее поцелуев.
— Только без слез, — прибавил Тони, — Всухую.
— Как говорится, «sec»,[61] — сказала Вайолет. — Ладно, пока.
Закрыв за невестой дверь, Тони вернулся к столику и увидел, что младший брат смотрит вдаль совершенно рыбьим взглядом. Ему это не понравилось. Он нередко чувствовал, что Фредди гораздо мудрей и опытней его.
— Ну, что, Червяк? — нежно спросил фаф Дройтвичский.
— Да так, Жаба, — откликнулся достопочтенный Фредерик. Они помолчали. Тони очень хотелось узнать, не огорчен ли брат помолвкой.
— Как ты, вообще? — осведомился он. — Ну, насчет нас. За или против?
Фредди нахмурился, словно верховный жрец, беседующий с юным прислужником.
— Вообще-то, за, — ответил он. — Но и против.
— Не понимаю.
Фредди снял с рукава пушинку. Серьезность его граничила с суровостью.
— Надеюсь, — сказал он, — ты понимаешь, что Суп сможет хлопать тебя по спине?
— Да, наверное…
— Хорошо, твое дело. Но если он думает, что я введу его в «Трутни», он глубоко ошибается.
Тони немного поразмыслил.
— Ты прав, — признал он. — Ему там не место. Ты лучше скажи насчет меня. Повезло мне, верно?
Фредди смотрел на него с нежной жалостью.
— Врать или не врать?
— Не ври.
— Значит, говорить правду?
— Вот именно.
— Тогда, надеюсь, ты понял, что тебя подцепили?
— Подцепили?
— Разыграли все как по нотам.
— Какая чушь!
— Ничего подобного.
— Зачем я такой девушке?
— Зачем мышка мышеловке?
— Да я еще вчера и не думал…
— Ничего, она думала.
— И все-то ты знаешь!
— Да, Антони Клод Уилбрэм Брюс, — твердо отвечал Фредди, — я знаю все и никогда не ошибаюсь.
— Слушать противно!
— А ты не горюй. Значит, ты ценишься на рынке. В общем, поздравляю. Ты будешь очень счастлив… наверное.
— Почему «наверное»?
— Да так, к слову пришлось.
Ответ, трепетавший на устах Тони, нам неизвестен. Беседу прервал молодой человек с отвратительными усиками.
— Пардон, — сказал незнакомец. — Я думал, тут никого нету. Здрасьте, милорд.
Глава III
Тони с трудом переключил мысли с неприятного разговора на неприятного посетителя.
— А, Сид! — добродушно сказал он. — Не сразу вас узнал. Это Сид Прайс, — напомнил он брату.
— Как жизнь, мистер Фредерик?
— Ф-ф-фуф, — сурово ответил Фредди.
— Мама здорова? — спросил Тони.
— Да не очень, милорд. Опять на нее нашло. Как говорится, приступ.
— Какая жалость! Она что-нибудь приняла?
— Бутылку, не меньше, милорд.
— У няни больное сердце, — объяснил Тони брату.
— Да? — холодно откликнулся тот.
— Что ж, — сказал Тони, — я рад, что она приехала. Где она, в людской?
— Да, милорд. Как говорится, немного не в себе. Фредди заморгал от боли.
— Жаль, — сказал Тони. — Наверное, она хочет меня видеть?
— Хочет-то хочет, а увидит две штуки, ха-ха-ха!
— Господи! Ей так плохо?
— Понимаете, милорд, при этих самых припадках надо пить бренди. А вот вы не рассердитесь, если я скажу?
— Пожалуйста, Сид, говорите.
— Волос у вас плохой.
— Голос?
— Волос. Стригут плохо. Да что с них взять, с деревенщины? Вот у нас в Лондоне…
— Ах, эти столичные жители!
— Ну! — сказал Сид. — Уж кто-кто, а мы-то столичные. Чья лавочка была? Наша. Отца, значит, деда, прадеда, прапрадеда. У меня бритвы есть, набор, так они прапрапрадеда. Во-от такие, прям ножи!
— Да? — откликнулся Фредди.
— А. то! Хотите, покажу?
— Буду ждать с нетерпением, — холодно пообещал младший брат, направляясь к двери.
— Ты уходишь? — огорчился старший.
— Да. Мне нехорошо. Видимо, приступ. Сид мрачно глядел ему вслед.
— Вот из-за них, — сообщил он, — бывают революции. Добрый Тони поспешил смягчить обиду.
— У него манера такая.
— Манера? А вот из-за такой манеры кровь потечет по мостовым.
— Как неприятно! — поежился Тони. — И скользко… Не сердитесь на Фредди, Сид. Может, он и высокомерен, но служит вашим интересам. Помните, вы мне дали лосьон? Фредерик пытается его пристроить. Вспомните об этом, когда дойдет до гильотины. Кстати, когда вы ждете эту вашу революцию?
— Со дня на день.
— Ну, тогда я еще успею съездить за батарейкой. А вы тут посидите, отдохните. Можно картины посмотреть. Вы их любите?
— Мне вот эта нравится, — отвечал Сид.
Беседуя, он ходил по комнате, и сейчас остановился перед портретом мужчины в латах с воинственным подбородком, который держал руку на эфесе длинного и, вероятно, острого меча.
— Ктой-то? — с уважением спросил Сид.
— Один мой предок, — отвечал Тони. — Ричард Длинный Меч. Король Шотландии назвал его лжецом, а он дернул короля за нос. Посадили, естественно.
— От это да!
— Приговорили к казни, а дочь принесла этот меч в тюрьму. Ну, он и убежал.
— Да, люди были…
— Смотрите-ка! — воскликнул Тони.
— А что, милорд?
— Странно… Вы на него похожи.
— Эт я?
— Да, похожи. Сид захихикал.
— Ни сном, ни духом, милорд! Мои предки с вашими не знались. Только вот мамаша, но она — женщина приличная.
Тони засмеялся.
— Да что вы, Сид, я просто так. Ну, пока. Хотите закурить — сигареты вот здесь.
— Спасибо, милорд.
Тони вышел в сад, а Сид, хотя был не прочь закурить, не сразу направился к столику. Он постоял перед портретом и даже принял похожую позу, вздернув подбородок и сжав невидимую рукоять.
— Дела-а… — вымолвил он.
Пока он говорил, дверь открылась, и вошел Слингсби. Его величавые черты затуманила забота. Сид очнулся и сказал:
— Ку-ку, дядя Тед!
— Где мамаша? — спросил дворецкий.
— А кто ее знает? Может, у вас?
— Нет, не у меня. Бродит по дому. Это нехорошо.
— Да ладно, чего она сделает! Любит старые места… Все ж, целых два года прожила, когда его милость нянчила.
— Мало ли что она любит! Ее место — среди слуг. И тебе тут торчать нечего.
Сид Прайс решил, что самое время осадить наглого дядю.
— Да? — сказал он. — А мне его милость разрешил. Мало того, я сейчас закурю.
— Еще чего!
— Его милость предложил, — гордо сказал Сид. — Съели, а? Дворецкий застыл на месте.
— Да как ты…
Сид сжал правый кулак.
— Молчи, смерд! — вскричал он. — А то рассеку надвое!
— Ты что, сбрендил?
— Шутка, дядя Тед. Его милость сказал, что я похож на этого типа.
— Вот как?
— Да-да, сказал. И верно, похож. Одно лицо. Он всмотрелся в картину.
— Дэ! Из меня-то граф получше бы вышел, чем из этих самых. Подумаешь, аристократы!
— Да ты что? — возмутился Слингсби, хотя такой величавый человек не может это полностью выразить. — Завел, понимаешь, в моем доме эти свои разговорчики!
— В чьем, в чьем? — грубо фыркнул Сид. — Шляпы долой перед графом Слингсби! Чего там, перед целым герцогом!
Дворецкий гневно смотрел на племянника, жалея примерно в сотый раз, что не он его воспитывал. Судьба современной молодежи нередко тревожила Слингсби, а в Сиде Ланселоте Прайсе были все ее худшие черты.
— Ух, высек бы я тебя!.. — сказал он, отдуваясь. — Жаль, руки не доходят.
Сид не зря ходил на дебаты в рабочем предместье.
— И не дойдут, — парировал он. — Куда вам!
Последовала перебранка. Дворецкий старался как мог, но Сид превосходил его в искусстве спора, и спасся он лишь потому, что в комнату вошла женщина.