— Но я причесывалась не у пана Кароля. Он меня не принял, его клиентура теперь — только жены местных тузов. Жена начальника милиции, председательша, директорша. А что для него я, простая смертная, приехавшая в Цеханов навестить родню? Мне пришлось пойти в обыкновенную парикмахерскую, но и там сказали, что это ваша идея. А еще что-нибудь вы для нас готовите?
— Возможно. Когда-нибудь позже. Сейчас у меня другие заботы.
— Знаю, знаю. Вы заканчиваете школу для взрослых. Я восхищена вашим стремлением получить образование.
— Хочешь не хочешь, а надо.
— Это правда, — согласилась пани Малгося. — Эдек тоже вот уже два года на заочном в экономическом. Без этого теперь путь закрыт. А как ваша жена, дети? Старшая, наверное, взрослая девушка?..
Старший сержант, еще с полчаса поболтав с симпатичной пани Потапович, отправился домой, в Домброву Закостельную. На другой день он обстоятельно рассказывал поручику Левандовскому:
— Я узнал интересные вещи. Повстречал знакомую, у которой после автомобильной аварии по всему лицу были такие шрамы, как у нашего головореза. А через пять лет все они зажили, побледнели, так что под гримом и пудрой почти ничего не видно. Если не знать об аварии, никогда и не подумаешь, что эта женщина была так страшно изуродована. Но, когда она нервничает, шрамы как будто наливаются кровью и делаются заметными.
— Любопытно, — признался поручик.
— Этим можно объяснить, почему наши объявления о розыске не дали никаких результатов. Человек со шрамом может спокойно разгуливать по Цеханову. Мы привыкли к тому, что только женщины красятся и пудрятся, ведь на их лица обращают куда больше внимания, чем на лица мужчин. Я хочу сказать, что, если наш бандит применяет грим, он может с легким сердцем разгуливать под окнами милиции, и никто не обратит внимания на то, что у него на лбу под слоем пудры — шрам…
— Но во время налетов этот шрам видели очень ясно.
— Наш преступник, конечно, человек со стальными нервами, но и он волнуется во время нападения. По-человечески это очень понятно. И шрам тогда наливается кровью. Кроме того, от быстрой езды на мотоцикле грим и пудра слезают, и отметина на лбу становится заметнее. Я допускаю, что именно по этой причине почти все налеты происходят по вечерам, когда лицо человека, едущего на мотоцикле, почти неразличимо. А после возвращения с операции бандит не выходит из своей квартиры до тех пор, пока шрам не побледнеет и он не замаскирует его новым слоем грима.
— Когда он едет на мотоцикле, шрама, понятно, не увидишь. Его прикрывает шлем. А что касается остального, то тут я не во всем согласен с вами, сержант. При помощи косметических средств, конечно, можно сделать шрам незаметным. Но ведь нельзя скрыть его от близких: жены, детей, родных.
— Жена наверняка посвящена в курс дела. Ведь она участвует в налетах. А детей у них может и не быть.
— Предположим, так оно и есть. Но ведь существует еще близкая или дальняя родня, друзья, знакомые… Уверяю вас, в атмосфере сплетен, которая характерна для любого маленького городка, сохранить такое в тайне невозможно. Люди сразу начнут болтать. Тем более когда речь идет о «человеке со шрамом», совершившем столько налетов и ограблений. Сколько уже раз общественность совершенно бескорыстно помогала нам раскрыть преступление. А тут, когда дело касается столь опасного бандита, полное молчание? Ведь после каждого очередного налета наших грабителей мы получаем множество как подписанных, так и анонимных сигналов. Увы, ни одно из сообщений не соответствовало истине. Я склоняюсь к тому, что «человек со шрамом» живет в Варшаве, а в Цеханове появляется лишь наездами. В таком случае куда легче сохранить тайну.
— Он в Варшаве, а жена здесь?
— Жена или любовница. А возможно, просто сообщница, не связанная с ним интимными узами. Нельзя отбрасывать ни одного из возможных вариантов. Она и занимается изучением района. Даже мотоцикл может быть зарегистрирован на ее имя. Разве мало в Цеханове женщин и девушек, которые ездят на мотоциклах?
— Но откуда же эта женщина так досконально знает обо всем, что происходит в уезде?
— Может, и не знает, но имеет возможность собирать информацию. Понимаете: зернышко по зернышку. У нас здесь многие любят чесать языком.
Сержант вдруг перестал вслушиваться в рассуждения поручика Левандовского. Он над чем-то усиленно размышлял и наконец вымолвил:
— Я боюсь снова попасть пальцем в небо. Однако множество фактов подтверждает то, что вы сейчас говорили.
— Смелее, сержант. Ведь наши-то с вами разговоры не выходят за пределы этой комнаты.
— Вы знаете, поручик, капитана Кшиштофа Венецкого?
— Из Главного управления милиции?
— Его самого.
— Когда-то я познакомился с ним здесь, в милиции. Но мы обменялись всего лишь несколькими фразами. Он, кажется, работал раньше в уездном отделении?
— Да. Лет семь тому назад. Он из-под Плонска. Работал в Цеханове три или четыре года в звании поручика. Потом, уже капитаном, был заместителем начальника уездного отделения милиции в Седльцах. Затем его перевели в Главное управление. Очень способный офицер.
— Почему вы упомянули о нем?
— Я вспомнил, что несколько лет тому назад капитан попал в аварию, на мотоцикле. У него остались следы на лице.
— Я не замечал.
— А вы внимательно присматривались к нему?
— Ну нет, не сказал бы. Я поздоровался с ним, когда вошел в комнату. Он разговаривал с капитаном Жвирским.
— Жвирский и Венецкий друзья. Еще со школьных лет. Они одновременно получили повышение по службе, а также третью и четвертую звездочки. Но Венецкий пошел дальше. Ведь Главное управление милиции — это вам не Цеханов…
— К чему это вы, сержант?
— К тому, поручик, что капитан Венецкий приезжает в Цеханов очень часто. У него здесь невеста. Все удивляются, почему они тянут, все никак не поженятся. Об этом раньше немало сплетничали, но в конце концов привыкли. У девушки есть мотоцикл. По крайней мере, раз в неделю она ездит к капитану в Варшаву или же он навещает ее здесь. Впрочем, никто не обращает внимания на то, что капитан вечером после работы приезжает сюда, в город, а рано утром возвращается в столицу. Тем более не обращают на него внимания работники линейного отдела милиции: они ведь знают, что это офицер Главного управления. Кроме того, он часто приезжает сюда и по делам службы. В Варшаве известно, что здесь, в Цеханове, Венецкий знает всех и все, поэтому, когда появляется какое-нибудь дело в нашем уезде, они направляют именно его.
Поручик слушал Хшановского, стараясь уяснить себе, куда клонит старший сержант. А тот шел напрямик к цели.
— Итак, капитан часто навещает наше уездное отделение по делам службы или по личным надобностям, ведь у него здесь немало друзей и знакомых. Несколько раз по вечерам я видел, как он выходит из здания милиции, когда рабочий день уже кончился и в помещении остаются только дежурные. Если бы в этот момент капитану захотелось что-то напечатать на машинке, стоящей в секретариате, он легко бы мог это сделать. Тем более что в почтовый бланк требуется вписать всего несколько фраз.
— Мне кажется, сержант, вы делаете слишком далеко идущие выводы.
— Я всего лишь выражаю свои мысли вслух, поручик. Выводы мы будем делать сообща. Пока я только сопоставляю факты, которые ускользнули от нашего внимания.
— Справедливо. Продолжайте. Вы дольше меня служили в цехановской милиции, лучше знаете людей, свободнее ориентируетесь в их взаимоотношениях. Когда меня перевели в уезд, Венецкий, кажется, был уже в Седльцах.
— Пожалуй, в Главном управлении. Предполагаю, что к двадцать второму июля
— А у капитана Венецкого есть шрам?
— Не знаю. Авария произошла в Седльцах. Потом он долго у нас не появлялся. Во всяком случае, я его не видел. Ведь я в основном работал в Домброве Закостельной и тогда не встречал его. Это теперь я вижу его довольно часто, потому что сам бываю каждый день в городе.
— Что же мы будем делать? Вы думаете, нужно обо всем доложить Старику?
— Пожалуй, не стоит.
— Но вы же подозреваете капитана Венецкого?
— Подозреваю. Но все-таки предпочел бы, чтобы пока оо этом знали только мы с вами. А что, если он невиновен? Дела такого рода все равно бросают на человека тень. Майору мы доложим лишь тогда, когда будем, по крайней мере, на пятьдесят процентов уверены в справедливости наших подозрений.
— А нельзя ли как-нибудь деликатно выяснить в Главном управлении, был ли капитан на работе в те дни, когда совершались бандитские налеты?
— Это ничего не даст, — возразил сержант. — Налеты ведь происходили, как правило, вечером, так что он вполне мог успеть приехать после окончания работы в Цеханов.
— Но ведь нападения совершались и среди бела дня. Например, на почтальона в Сарновой Гуре или на скупочный пункт.
— Офицер Главного управления всегда может расписаться в книге учета, а потом под каким-нибудь предлогом отправиться в город. А всякий вопрос относительно росписи в этой книге сейчас же вызовет ненужное любопытство. Не говоря уже о том, что такого рода информацию мы можем получить, лишь обратившись в управление с официальным запросом.
— Этого можно избежать. В Главном управлении милиции работает один мой приятель. Если бы я попросил его…
— Нет, таким путем мы цели не достигнем. Ваш приятель может нам пригодиться, если наши подозрения станут более обоснованными.
— Вы правы, сержант. Так что же мы предпримем?
— Надо прежде всего узнать, есть ли на лице капитана Венецкого какие-нибудь шрамы, особенно на лбу, над левым глазом.
— Каким образом?
— Может, как-то взволновать капитана? — размышлял сержант. — Тогда шрамы становятся заметнее. Сделайте это, пан поручик.
— Благодарю вас, — рассмеялся Левандовский. — Выходит, я должен затеять ссору с офицером Главного управления? Отличный способ испортить свою служебную характеристику. Мало мне тех нагоняев, которые мы получаем от майора, не хватает еще оказаться на дурном счету в управлении.
— Ну а что вы предлагаете?
— Сначала нужно приглядеться к нему. Честно говоря, я плохо помню, как он выглядит.
— Блондин, высокого роста.
— Даже это сходится!
— Если бы не сходилось, я бы и разговора не заводил.
— Может, попытаться что-нибудь выведать у его невесты? Я знаю нескольких девушек с сахарного завода. И мог бы без труда познакомиться с нею.
— Нет, этого делать нельзя.
— Почему?
— Если Венецкий — «человек со шрамом», то девушка — его сообщница. И наверняка знает, что вы, пан поручик, ведете дело. Попытка ни с того ни с сего познакомиться с нею послужит для них сигналом — они поймут, что у нас возникли подозрения. Добавлю только, что девушка эта — шатенка, довольно красивая, ростом значительно ниже капитана, так что ее рост примерно соответствует росту второго бандита с чулком на голове.
— Пожалуй, самое лучшее — окатить капитана водой.
— Водой? Теперь, в январе? Но как?
— Не знаю. Но идея, по-моему, неплохая.
— При таком холоде?
— Ну и что? В худшем случае он заработает насморк. Не такая уж большая цена. Вы, сержант, будете изображать хулигана, а я поспешу к капитану на помощь и пройдусь полотенцем по его лицу. — Поручик весело расхохотался над своей выдумкой.
— Я должен в роли хулигана облить его водой? — сержант принял слова поручика всерьез, и такая перспектива его отнюдь не радовала.
— Ну конечно, — продолжал шутить поручик. — Вы выплеснете на него ведро воды и пуститесь наутек. Я сделаю вид, что пытаюсь схватить вас. Вы удерете, а я поспешу на помощь к капитану. В кармане полотенце будет наготове. Не говоря ни слова, я проведу им по физиономии капитана, всмотрюсь в него попристальнее и скажу: «Великолепный шрам! Точь-в-точь как у того бандита, которого мы разыскиваем уже три года. Вы, наверное, слышали о нем, капитан?»
— Я так и вижу эту замечательную сцену! — в тон Левандовскому подхватил сержант, тоже не лишенный чувства юмора. — Ну а что, если Венецкий, не устрашившись освежающей ванны, бросится за мной в погоню? Ведь он моложе и запросто сможет меня поймать. Так что и обливать капитана, и спасаться бегством придется вам, поручик, как самому молодому из нас троих. А я постою в сторонке с полотенцем… Потом вытру ему лицо и объясню: «Ничего страшного, капитан, просто у этого хулигана, поручика Левандовского, такая странная манера шутить».
— А может, нам все-таки рассказать обо всем майору? — серьезно спросил поручик.
— Нет. Мы должны своими силами проверить это.
— Улики, которые вы привели, достаточно основательны. Все совпадает, — начал перечислять Левандовский: — Рост, цвет волос, авария с мотоциклом, доступ к информации на сахарном заводе и на почте. И даже возможность заполнять бланки на пишущей машинке уездного отделения. Неужели все это только стечение обстоятельств?
— Главное, нам известно, что капитан попал в аварию на мотоцикле, разбил себе голову. Но остались ли у него шрамы? Насколько мне помнится, у него на подбородке остался какой-то след. А на лбу? Просто не знаю.
— Я тоже. Нам нужно понаблюдать за ним, — решил поручик. — С завтрашнего дня я буду встречать все варшавские поезда, прибывающие после полудня. Кроме того, я хотел бы увидеть эту девушку.
— Нет ничего проще. Работа в заводоуправлении кончается в четыре часа. Живет она неподалеку отсюда, на Пултусской. Я знаю ее дом. Можно подождать ее у рынка. Она возвращается либо пешком, либо на автобусе, но так или иначе проходит через рыночную площадь. Сегодня же после четырех подойдем к «Ягеллонке». Конечно, я вас не стану знакомить, это может показаться подозрительным. Но наше присутствие на улице не должно ее насторожить даже в том случае, если эта девушка — разыскиваемая нами сообщница.
— Прекрасно. А как же быть с капитаном?
— Пока это не должно нас заботить. При случае оба присмотримся к нему. Если шрам у него есть, подумаем, как проверить его алиби. Он от нас не уйдет.
Оба занялись каждый своей работой. Поручик писал отчет, а сержант принялся изучать содержимое очередной папки. Однако молодому офицеру, видимо, не давал покоя рассказ его помощника. Он вдруг прервал свои занятия и повернулся к Хшановскому:
— Я придумал, сержант, как это сделать…
Глава 9. Промах поручика Левандовского
Прошло еще десять дней. За это время старший сержант Хшановский успел еще раз просмотреть папки, хранящиеся в шкафу поручика Левандовского, а сам поручик целыми часами бродил по вокзалу и в его окрестностях и встречал все прибывающие из Варшавы поезда. Он видел Венец-кого уже дважды, каждый раз капитана встречала его девушка. Та самая, которую Хшановский показал поручику. В такой ситуации Левандовскому неудобно было подойти к капитану и, завязав с ним разговор, вглядеться в черты его лица.
Однако облик человека, за которым они наблюдали, вполне совпадал с тем, как свидетели описывали неуловимого бандита.
Кроме того, у Венецкого оказалась очень смуглая кожа. Левандовский подозревал, что капитан пользуется кварцевой лампой, иначе откуда бы ему загореть посреди зимы? А ведь известно, что загар прекрасно маскирует всякого рода дефекты кожи.
Старшему сержанту в этой охоте на подозреваемого преступника посчастливилось больше, чем поручику: встретив капитана в уездном отделении, он поздоровался с ним и завел разговор. Ему удалось даже спросить капитана об аварии. Капитан явно не желал вдаваться в подробности, однако, не отрицал того, что был ранен в голову. Хшановский заметил на лице собеседника едва различимые шрамы. Один, более отчетливый — на подбородке, другой, поменьше — возле правого уха. Кроме того, сержанту показалось, что загар капитана усилен темной пудрой. Не скрывает ли он подобным образом и шрам на лбу? От своих подозрений Хшановский не избавился, но и подтверждения им не получил.