А на киевском съезде князей уже почти решили, что победа над таинственными татарами как бы одержана и осталось только проводить уцелевших за Волгу. Поспешно определили, что все рати и дружины собираются в Олешье у устья реки Хортицы на Днепре, а там, мол, видно будет. Но общего командира так и не выбрали, понимая, что и выбрать-то его не удастся. И каждый князь был волен решать, куда, зачем и как идти, когда начинать битву и стоит ли её вообще начинать.
По ранней весне конница из Киева двинулась правым берегом Днепра к месту общего сбора. А как спало бурное половодье, туда же на ладьях поплыло и пешее войско.
И тут неожиданно прибыло татарское посольство. Мстислав Удалой отъехал встречать свою дружину, и всем руководил Мстислав Киевский, его двоюродный и очень нелюбимый брат. Послы предложили вечную дружбу при условии, что русские не станут помогать половцам. Это Мстислава Киевского, естественно, устроить не могло, и он, не раздумывая, приказал убить высоких послов.
— Послов убили? — переспросил Субедей-бага-тур, когда ему доложили об ответе Мстислава Киевского. — Всех десятерых? Неразумно. Пошлите ещё пятерых, пусть говорят резко и оскорбительно. Врага надо злить.
Он был хмур и казался опечаленным. Не потому, что убили послов — потери считают после битвы, — • а потому, что послы не выиграли времени. Сил было мало, очень мало, и следовало во что бы то ни стало создать у русских впечатление, что они уже победили. Ещё до столкновения, до первой стрелы и до первой атаки. Военачальники, убивающие послов, рассчитывают на безнаказанность, и в этом их следует убедить. Пусть рвутся в бой, пусть жалят, пусть разбрасывают силы.
— За посольством пойдёшь ты, Голямбек, — сказал Субедей-багатур после долгого раздумья. — И продолжишь их переговоры на языке сабель и стрел. Дразни и отходи так, чтобы они с разгона вылетели на основные тумены. И прижимайся к морскому берегу. Если понял, ступай.
Голямбек не совсем понял, но переспросить не решился. Его посылали как приманку, но он не знал, что ему делать дальше, чтобы не оказаться меж двух атакующих войск, развёрнутых в боевой порядок. Но вышел молча, хотя и со смятенной душой, точно предчувствуя, что из этой битвы ему не суждено вернуться живым.
В юрте остались три монгольских полководца, и двое из них не имели права на собственное мнение, а только на уточнение повелений. Субедей-багатур прекрасно знал об этом и начал говорить после того, как взвесил каждое слово:
— Если Голямбек сделает так, как должно, половцы окажутся на правом крыле атаки. Ты, Джебе, возьмёшь на себя центр и будешь держать его, пока не поймёшь, что половцы уже готовы бежать с поля битвы. Тогда забудешь обо всем и навалишься на них. И погонишь на княжеские конные полки, чтобы они смяли их, расстроили и увлекли за собой.
Джебе молча склонил голову. Он понял свою задачу, и смятения не было в его душе.
— Ты будешь держать левое крыло, Тугачар. Твой тыл будет прикрывать море, и никто не сможет тебя обойти. Твоё оружие — стрелы и постоянное желание атаковать. Желание, — весомо подчеркнул Субедей-багатур. — Ты бросишь в атаку всех своих конников и все мои запасы только тогда, когда Джебе заставит половцев разворачивать коней. Вот тогда ты сломишь их последнее сопротивление и будешь гнать бегущих до самого Днепра.
И Тугачар молча склонил голову. Не потому, что у него не было вопросов, а потому, что время вопросов ещё не настало.
— Передайте Чогдару, что Плоскиня и его брод-ники должны атаковать половцев только по моему знаку — когда я сяду на белую лошадь.
У Тугачара чуть дрогнули губы: вопросы не понадобились. Великий Субедей-багатур уже провёл этот бой от начала и до конца.
3
Новые послы татар прибыли в Олешье, где находился Мстислав Киевский. На беседу с ними он скрепя сердце пригласил и Мстислава Удалого через совсем уж третьестепенного боярина. Мстислав отказался от такой чести довольно резко, и послов, к великому своему удовольствию, князь Киевский встречал один, без вздорно обидчивого родственника. И подивился их виду, когда они вошли. На сей раз послы выглядели стариками, а двое, что помоложе, явно были когда-то ранены в боях. «Боятся, что опять повешу, — не без самодовольства подумал князь. — До чего же глупый народ. А я их — отпущу!»
— Говори, что тебе велено, и убирайся, — пренебрежительно сказал он старшему послу.
— Итак, вы, неразумные, слушаясь половцев, будто рабы их, умертвили наших послов. Значит, вы хотите битвы. Да будет так! Бог един для всех народов, он нас и рассудит.
Несмотря на дерзость, послов отпустили с миром. Удалой узнал об этом, когда у него находился Ярун — новый приближённый, совсем недавно как-то сам собою ставший советником: Удалой ценил ясные головы.
— А ведь они нас боятся!
— Боялись бы, за Волгу бы ушли, — сказал Ярун. — Они хотят, чтобы мы думали, будто они нас боятся.
— Почему так полагаешь?
— Когда боятся, не злят попусту. Первые, говорили мне, с дарами приехали, а эти — с угрозой.
Князь надолго задумался. Хмурился, не соглашаясь, но верил Яруну. Сказал наконец:
— Поедешь к моему тестю хану Котяну. Скажешь, что я прошу передать под твоё командование всю половецкую рать. И ещё скажешь, чтоб воины его страха не знали, ибо силы наши велики, а отваги русичам не занимать. Против безбожных татар Киев встал, Смоленск, Путивль, Курск, Трубчевск, волынцы и галичане на тысяче лодий с моря по Днепру к нам подходят, а ведёт их сам Юрий Домамерич, муж опытный и мудрый. Потому говорю известное тебе, что тесть мой хан Котян страхом надломлен. Вложи в него мужество, Ярун.
Ярун отъехал к половцам, а неугомонный Мстислав вскоре по его отъезде выслал в разведку юного князя Даниила с любопытствующими друзьями. Разведчики скакали весело, с шутками, смехом и чуть ли не с песнями, но — без дозоров, и если бы Голямбек не понял тайного смысла повеления Субедей-багату-ра, никто бы из гарцевавших разведчиков домой не вернулся. Но он — понял и, не принимая боя, стал отходить, приказав лучникам под страхом смерти не попадать в весёлых князей.
— Худые воины! — с восторгом доложил Удалому юный князь по возвращении из разведки. — Да и стреляют хуже половцев!
— Куда отходили, понял?
— Похоже, что к Калке-реке.
— Значит, и нам туда пора.
На следующий день Мстислав Удалой с тысячью всадников, подкреплённых добровольцами, переправился через Днепр и вскоре настиг Голямбека. Противник не бежал, не атаковал и не оборонялся, а делал все вместе и как бы одновременно, то встречая русичей стрельбой из луков, то бросаясь в атаку, то отступая, неизменно и незаметно пятясь при этом к берегам реки Калки, где ждали тумены Джебе и Тугачара. Это расстраивало ряды, путало воинов, и Голямбеку приходилось личным примером показывать всадникам, что они должны делать. И ему удавалось это, пока четвёртая рана окончательно не вышибла его из седла. Верные нукеры спрятали тяжело раненного в яме на кургане, но дозорные Мстислава нашли Го-лямбека, а Удалой выдал его Котяну на расправу.
Победоносная первая схватка не только вывела войско Мстислава Удалого на берег Калки, но вселила в князя твёрдую и очень радостную уверенность в лёгком и быстром разгроме неизвестных безбожников. Завтрашний день обещал стать днём его великой славы и посрамления занудного двоюродного брата Мстислава Киевского. И это особенно грело сердце.
4
Почти десять дней гоняло войско Удалого остатки татарского заслона по степи. Это было азартно и увлекательно, как охота, и, как на охоте, Удалой не задумывался, почему же все-таки разбитые татары не уходят за Калку, а продолжают группами по пять-десять человек оказывать ему сопротивление. Они кружили поодаль, уходя от столкновений, лишь осыпая стрелами, но не отступали, и он вынужден был замедлять собственное продвижение к реке. И было, было же время сообщить об этой странной охоте Мстиславу Киевскому, а он не отсылал гонцов, не приглашал не только для помощи, но и для простого совета.
Впрочем, как оба Мстислава — Киевский и Черниговский, — так и вся оставшаяся на Днепре русская рать знали о его вторжении в степь, о столкновениях, о пленении тяжело раненного татарского полководца и выдаче его на мучительную смерть половцам. И не только знали, но и решили неспешно двигаться прямо к Калке по расчищенному Удалым пути, что и позволило в конце концов соединиться на её берегах всем союзным силам.
Однако Удалой, естественно, вышел туда первым поздним майским вечером. Заслона противник не выставил, и Мстислав тут же решил, что не худо бы ему поглядеть, не ушли ли татары подальше от его удальства. А молодой князь Даниил, терзаемый азартным любопытством, упросил Мстислава взять его с собой вместе с командирами волынских полков Семёном Олеговичем и Васильком Гавриловичем.
— А с войском кто останется? — поинтересовался Мстислав. — Его для битвы развернуть совсем не помешает.
— А меня князья Олег Курский да Мстислав Немой воинской премудрости учат, — с деланой наивностью пояснил Даниил. — Они и развернут, пока я глядеть буду.
— Хочешь, чтоб и я тебя поучил? — добродушно усмехнулся Удалой. — Ну добро, покажу, как на супротивника глядеть надобно.
Выехали с небольшим отрядом. А проскакав немного, увидели татарскую конную рать, развёрнутую в боевой порядок.
— Ждут, значит, — с явным облегчением сказал князь Мстислав. — Не ушли, так погоним. Погляди, Даниил Романович, что делать намереваются, а я за войском поскачу. Какой день-то сегодня?
— Святого мученика Ермия, князь Мстислав!
— Запомним его, князь Даниил. Крепко запомним!
Было раннее утро 31 мая 1223 года, день памяти святого мученика Ермия. Хорошо запомнили этот день наши предки: до наших дней памяти хватило.
Как только Удалой стал разворачивать коня, татарские дозоры, разъезжающие впереди выстроенного для боя тумена, наконец-то заметили, что за ними наблюдают. И едва князь Мстислав поскакал назад, как дозорный отряд с места в карьер бросился на князя Даниила. Ему бы следовало уносить ноги, пока не поздно, потому что сил у него было совсем мало, но смелый князь, выхватив меч, бросился навстречу татарам с громким восторженным кличем:
— Мой день сегодня!
Мстислав услышал его, но не остановился, а, доскакав до волынцев, крикнул, чтоб князю своему помогли, и помчался поднимать свои войска. А Мстислав Ярославич Немой, князь Луцкий и Пе-ресопольский вместе с князем Олегом Курским без промедления повели волынцев на помощь своему юному князю.
Даниил был ранен в первом же сближении с противником, но в седле держался упорно. А Василька Гавриловича, сильно тронутого копьём, вынес из схватки собственный верный конь. Увидев, что Даниил ещё держится, Мстислав Немой ринулся на татар, яростно работая мечом и разевая рот в безгласом крике. Рядом с ним отчаянно и бесстрашно дрался Олег Курский, но если бы не подоспел с основными силами Удалой, волынцам и их вождям пришлось бы туго.
А ведь мог и не успеть, и неизвестно, что в данном случае было выгодно объединённым русским силам: стремительная атака галичан во главе с Удалым или не столь поспешные, зато совместные действия всех подошедших к тому времени войск Ведь волынцы ещё держались, не были окружены и всегда могли отойти. Но горды были князья тех времён, и чаще всего горды неразумно.
А на берега Калки уже подтянулись все силы русских. Полки Мстислава Киевского, Мстислава Черниговского и остальных союзных князей.
— Много ли татар встретил, Удалой? — поинтересовался Мстислав Черниговский.
— Управлюсь, — отрезал Удалой. — Отдыхайте с дороги да пир готовьте.
И во главе своих галичан без оглядки помчался к месту битвы.
— Дозволь, батюшка, за князем Удалым последовать, — умоляюще обратился к Мстиславу Черниговскому его совсем ещё юный сын. — Первое сражение моё будет с безбожными агарянами в защиту Святой Руси. Христом Богом прошу тебя, батюшка!
— Может, подсобим сродственнику? — неуверенно предложил князь Черниговский. — Святое дело, сын правду молвил.
— Негоже мне, великому князю Киевскому, без приглашения кашу Удалого расхлёбывать, — процедил сквозь зубы смертельно обиженный Мстислав. — Да и отдохнуть с дороги не грех. — Он огляделся, крикнул воеводе: — Александр Дубровицкий, прикажи на том холмике укрепиться. Колья поставить да обозами огородиться. Засядем там да и будем глядеть, оттуда далеко видно.