Наконец он привлек ее к своей груди, и она вцепилась в него с такой силой, как будто он собирался сбросить ее со скалы. Он подумал, не было бы это добрее.
— Ты убийца, — всхлипывала она. — Я ненавижу тебя, понимаешь? Я ненавижу тебя!
Он крепче сжал ее в своих объятиях, находясь во власти собственных болезненных воспоминаний. Она не испытывала больше ненависти к нему. Поэтому она плакала. Кровь ее людей звала к мести, но и ему было за кого мстить. А ее сердце предало ее.
— Toquet, это хорошо.
— Нет! — причитала она. — Мои родители… О Боже, мои родители. Ты убил их — зверски убил. — Он провел рукой вверх по ее спине. Под его ладонью ее тело трепетало. — Ты у-убил их.
— Нет, нет. Я не убивал. Я клянусь тебе, Голубые Глаза. Я не убивал их.
За пределом света от их костра Охотник заметил движение теней. Он посмотрел внимательнее. Несколько других мужчин, привлеченные криками, подошли к их стоянке. Он узнал Быструю Антилопу и Воина, подумал, что видел Старика. Красный Бизон и его друзья прятались где-то левее, почти неразличимые в темноте. Охотник жестом попросил их уйти. Девушке и так хватало переживаний.
Он понимал, что она испытывает, лучше, чем ей казалось. Ода, он понимал…
Взяв ее на руки, он отнес ее на матрац. В тот момент, когда он положил ее, она сжалась в комок и затряслась от сильных рыданий. Охотник опустился на колени рядом с ней. Как мог он успокоить ее, когда сам не знал покоя? Они были заклятыми врагами, но каким-то образом их ненависть затерялась в узоре эмоций, как одна нить теряется в ткани.
Она опустила лицо на согнутую руку. От ее рыданий он не находил себе места. Он встал и медленно обошел вокруг матраца в поисках следов, которые могли привести к разгадке. Ничего. Неужели змея сама заползла в его бизоньи шкуры? А если нет, то кто ее туда подбросил? Кто-то, кто ненавидит Желтые Волосы. Кто-то, кто надеялся, что она ляжет в постель первой. Охотник вздохнул и в который раз стал всматриваться в темноту. Подозрение не давало ему покоя. В конце концов, змея могла заползти в постель сама. Такое уже случалось.
Охотник лег на матрац и подтянул девушку к себе. Она повернулась к нему спиной, дрожа и всхлипывая. Он намотал прядь шелковистых волос на свое запястье и укрыл ее шкурой.
— Не трогай меня. Пожалуйста, не надо. Я не вынесу этого.
Ее голос проникал в его душу. Он отпустил ее и повернулся на спину, глядя в усеянное звездами небо, думая о ее матери, отце, об ужасах, которые ей пришлось пережить. Он знал, какие зверства совершаются во время налетов. Правда, он дал себе слово, что будет воевать только с мужчинами, но сотни других воинов не испытывали угрызений совести.
Прошло время, и всхлипывания девушки затихли, а дыхание стало медленным и ритмичным. Во сне она прижалась к нему спиной в поисках тепла.
Он повернулся на бок и обнял ее. Просунув руку под рубашку, которая была на ней, он прижал ладонь к животу и кончиками пальцев скользил по ребрам. Она была мягкой, как мех горностая. Он ощущал ритмичное биение сердца, теплоту тела. Он закрыл глаза. В голове у него все еще звенели сказанные ею слова: «Я ненавижу тебя, понимаешь? Я ненавижу тебя».
Когда солнце взойдет, у нее будет еще больше оснований ненавидеть его. Если она не станет пить, то умрет. Он не может допустить, чтобы она еще один день провела без воды. Охотник глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Куда девался его гнев? Его ненависть? Он не понимал, когда и как это случилось, но маленькая женщина, лежащая рядом, больше не была его пленницей; он сам стал ее пленником.
Лоретта проснулась задолго до того, как первые розовые лучи солнечного света прочертили горизонт. Она лежала на спине, а рука индейца лежала на ее груди. Теплота ладони ощущалась сквозь кожу рубашки. Это была его рубашка. Она не пыталась двигаться. Какая разница? Сегодня, через неделю, раньше или позже, он ее возьмет.
Пересохшее горло болело, когда она пыталась глотать, но, несмотря на это, внутри нее жило какое-то новое чувство. Она могла закричать, если ей того захочется. Сознание этого пугало ее; она не знала, почему.
Индеец зашевелился. Она устремила взгляд в небо. Он был ей безразличен, как и все, что он может или захочет сделать. Она мечтала о смерти. Смерть манила, обещая покой. В раю не будет никаких индейцев. Иначе он не был бы раем.
Охотник сел и откинул волосы назад. Дым одного или двух костров поднимался в небо. Утро было свежим и холодным. Он посмотрел на бледно-голубой горизонт, испытывая облегчение от того, что взору больше не мешают деревья и кустарники. Здесь врага можно заметить издалека.
Потягиваясь, он оглянулся через плечо. Взгляд девушки был отсутствующим, и она, казалось, не замечала его присутствия. Он провел рукой перед ее глазами и почувствовал облегчение, когда заметил реакцию. Он встал. Другие тоже начинали шевелиться. Если он собирался влить в нее какое-то количество воды, ему следовало поспешить.
Достав бутыль, он приблизился к ней.
— Ты будешь пить, Голубые Глаза?
Она отрицательно качнула головой. Ее солнечные ожоги начинали заживать, и она выглядела бледной. Вскоре вся омертвелая кожа должна сойти.
— Ты должна пить.
В ответ она хрипло прошептала:
— Нет.
Охотник опустился на колени рядом с ней. Ему не хотелось делать этого… Положив бутыль на шкуру, он бросился на нее. Прежде чем она сообразила, что он собирается делать, он схватил оба ее запястья и уселся на нее верхом.
— Чт… Отпусти меня! — прохрипела она.
Она дергалась под ним и брыкалась, но на его стороне было преимущество веса. Когда она попыталась ударить его коленом в спину, он вспомнил вечер, когда трусливый, бледнолицый Белые Глаза набросился на нее в телеге. Он прижал ее руки своими коленями, ненавидя себя за причинение ей боли.
— Ты будешь пить. — Подняв бутыль, он вытащил пробку и наклонился: — Твоим способом или моим?
Она металась, пытаясь уклониться от его руки.
— Я… нет!
Схватив ее за подбородок, Охотник впился пальцами в ее щеки. Когда, наконец, ее челюсти разжались, он поднял бутыль над ее раскрытым ртом и начал лить воду тоненькой струйкой.
К его удивлению, она совершенно не сопротивлялась. Дыша через нос, она позволила ему налить ей полный рот воды, не глотая. Избыточная вода стекала на щеки и в волосы. Охотник не мог закрыть бутыль и положить ее, не освободив Лоретты. А если бы он освободил ее, она выплюнула бы воду.
— Воин! — закричал он.
За несколько костров от них Воин вскочил со своей постели. Оглядевшись вокруг в растерянности, он заметил Охотника и бегом направился к нему. Через несколько секунд он стоял у матраца, протирая сонные коричневые глаза, недоуменно глядя на Желтые Волосы.
— Tahmah, что ты хочешь делать, утопить ее?
— Да. Зажми ей нос.
— Что?
— Делай, как я говорю.
Воин опустился на колени возле ее головы.
— Охотник, ты…
— Мне позвать Быструю Антилопу? Воин зажал нос девушки.
— Если она умрет, это твоя вина.
— Она не умрет. Я пытаюсь заставить ее пить.
Охотник наблюдал, как лицо девушки стало красным от отсутствия воздуха. Через несколько секунд мышцы ее горла ослабли. Тогда, наконец, она проглотила часть воды и начала задыхаться.
— Отпусти. Воин, отпусти ее!
Воин, который всегда не очень быстро соображал, наконец отпустил ее нос. Девушка поперхнулась, и вода пошла не тем путем. С мрачным видом Охотник ждал, пока она боролась за свое дыхание.
Когда она, наконец, перестала кашлять, он сказал:
— Ты будешь пить?
Она сверкнула на него глазами, и взгляд ее был полон такой ненависти, что у него по спине пробежал холодок. Охотник снова схватил ее за подбородок.
— Ее нос, Воин. И на этот раз отпускай, когда она начнет глотать, иначе она захлебнется.
— Если она захлебнется, виноват будешь ты. Я только помогаю.
Весь процесс повторился. Когда она перестала задыхаться во второй раз, Охотник еще раз предложил ей возможность пить по своей воле. Она отказалась. Двух глотков воды было недостаточно, и Охотник знал это.
К концу десятого глотка с лица Охотника потек пот. У Воина был вид больного, а Лоретта обмякла от усталости. И все же она продолжала бороться. Охотник все больше восхищался ею. Она обладала большим запасом мужества — сердцем индейца, как называл это его народ.
Охотник надеялся, что десяти глотков будет достаточно. Он мог заставить ее пить на следующей стоянке. От этой мысли у него сжалось все внутри. Она снова станет бороться с ним. И снова. Может быть, когда они доберутся до его деревни и она увидит, что он не собирается обидеть ее, она сдастся. У его матери, Женщины Многих Одежд, была мягкая, любящая рука. Если кто-нибудь мог успокоить девушку и переубедить ее, то именно она.
Только бы ему удалось довезти Желтые Волосы. Как бы вторя его мыслям, Воин сказал:
— Она умрет, если не будет пить. Половину того, что ты влил в нее, она выплюнула.
— Она не умрет, — прошипел Охотник. — Я не допущу этого. Я заставлю ее пить часто. Того, что я волью в нее, будет достаточно.
Лоб Воина озабоченно нахмурился.
— Охотник, что, если она не является женщиной пророчества? Ты подумал об этом? Похоже, ты ей не очень нравишься.
— Она — женщина пророчества. Я уверен в этом. — Охотник убрал колени с ее рук и встал. — Она скоро перестанет драться. Никто не может драться вечно.
— Откуда у тебя такая уверенность? Что она — та самая женщина?
Охотник закупорил бутыль.
— Я знаю, вот и все.
Девушка повернулась на бок и обхватила руками живот. Воин смотрел на нее, лицо его ничего не выражало.
— Нам надо торопиться, если ты хочешь довезти ее живой.
— Да, — вздохнув, согласился Охотник. — Пойди скажи другим.
Охотнику казалось, что время измеряется постоянным и непрекращающимся топотом лошадиных копыт по окаменевшей земле. Солнце все время висело на одном месте, горящий круг, окрашивавший лазурное небо в серебристый цвет. Девушка ехала у него на руках, голова ее лежала на его плече, руки сложены безвольно на коленях. Неподвижная, как мертвая… Ему хотелось пришпорить свою лошадь, чтобы они могли как можно скорее достичь места, предназначенного для привала на рукаве Саут реки Пиз. На этот раз он заставит ее выпить воды в количестве, достаточном, чтобы не надо было бояться за ее жизнь.
Воин скакал справа от Охотника, Быстрая Антилопа—слева. Они, казалось, чувствовали его настроение и говорили очень мало. Охотник не поддерживал беседы. Сомнения терзали его. Может быть, ему следует повернуть назад? Чего ожидают от него Боги?
Умрет ли девушка, если он будет продолжать двигаться вперед? А если он отвезет ее домой к ее людям, что тогда? Как быть с пророчеством? Как быть с его народом? Как бы услышав мысли Охотника, Воин подвинул своего коня ближе и сказал:
— Ты должен доверять Богам, tahmah. Если ты уверен, что она женщина пророчества, тогда все будет хорошо. Песня не может быть пропета, если она умрет.
Охотник наклонил голову, чтобы посмотреть на лицо девушки, покрытое потеками грязи, и поймал себя на том, что удивляется, как он мог считать его некрасивым. Мог луч солнечного света быть некрасивым? Сверкание лунного света на водной глади?
— Я уверен, Воин. Она та самая женщина. Часть пророчества уже сбылась, не так ли? Ее голос возвратился к ней.
— И она украла твое сердце, Охотник, не так ли?
— У нее много мужества, но мое сердце принадлежит мне. И всегда будет так.
Воин наклонился в сторону, чтобы взглянуть через плечо Охотника на лицо Желтых Волос, причем его собственное расплылось в улыбке.
— Да, что-то в ней есть. Грязь, я думаю. Это ее как-то украшает.
Охотник невольно улыбнулся.
— Она выглядит так, как будто попала в руки Той, Которая Трясется. Помнишь, когда Ki-was, Мошенник, поручил ей приготовить для него военную краску?
Воин захихикал:
— Когда она сделала ее слишком жидкой? Три красных полоски на его подбородке потекли, и он поехал в бой, похожий на Поедателя Людей. Да, я помню.
Охотник расслабил свою напряженную спину, смех Воина успокоил его.
— Она спит, как ребенок, Охотник. Это хороший признак, правда? Она, должно быть, начинает доверять тебе. Она скоро начнет кушать и пить.
— Она просто устала и ослабела от жажды. Слишком слаба, чтобы бояться. Или причинять мне неприятности.
Воин вздохнул:
— Мы скоро остановимся. Я помогу тебе влить в нее немного воды. С ней все будет в порядке.
Быстрая Антилопа погнал своего коня галопом и, продев ногу сквозь ремень подпруги, соскользнул с седла, приняв положение, горизонтальное брюху лошади, с тем чтобы сорвать пук сорной травы. Возвратившись в седло, он замахал своей добычей, испуская дикие крики.
Охотник снова улыбнулся.
— Покажи нашему юному другу, как надо ездить, а? Он, похоже, заскучал.
— Сейчас тебе не надо оставаться одному.
— Со мной все в порядке. Поезжай. Шлейф пыли поднялся вслед коню Воина, когда он ринулся наперегонки с Быстрой Антилопой. Охотник засмеялся, когда его брат соскользнул вбок, чтобы ехать под брюхом лошади. Быстрая Антилопа, приняв вызов, повторил его эскападу, только один раз коснувшись провисающим задом земли. Охотник вспомнил, как в таком же приеме лошадь протащила его, мальчишку, по земле, а правая нога запуталась в ремне подпруги. Но было уже недалеко то время, когда, находясь в таком положении, он научился стрелять из лука.
Не желая уступать, Воин соскочил с седла, чтобы встать во весь рост на спине лошади, несущейся во весь опор. Вскоре несколько других воинов включились в соревнование. Трюки становились все более сложными по мере увеличения количества участников. Пронзительные крики неслись над равниной, отдаваясь неоднократным эхом.
Охотник почувствовал, что девушка зашевелилась, и, посмотрев на нее, увидел открытые глаза. Крики разбудили ее. Как бы почувствовав на себе его взгляд, она посмотрела на него с насмешливым выражением. Он подумал, сколько времени пройдет, прежде чем она привыкнет к тому, что к ней вернулась способность говорить.
— Они играют. Здесь нет деревьев, чтобы скрыть to-ho-ba-ka, врага. Наши сердца радуются.
Она с сомнением посмотрела на мужчин. Охотник протянул руку к бутыли.
— Ты будешь пить?
— Нет, — прошептала она. Охотник откупорил бутыль и протянул Лоретте.
— Ты должна пить, Голубые Глаза.
— Нет.
Охотник снова привязал ремень бутыли к подпруге, подавив вспышку гнева.
— Ты не умрешь. Я сказал это. Эти страдания будут ни к чему.
Она прислонилась головой к его плечу и закрыла глаза. Охотник крепче сжал поводья в руке, испытывая бессилие и страх. Прошлой ночью она спасла ему жизнь. Разве может он спокойно наблюдать, как она губит свою?
Когда команчи достигли реки, их игры прекратились. Они перешли вброд реку, чтобы следовать вдоль скалистого берега северного рукава. Несколько оживленная водой, которую ее заставили выпить, Лоретта села верхом на кобыле, страдая от удерживающей ее руки Охотника и прикосновения знакомой ладони к животу. Его широкая грудь служила опорой для ее спины; вскоре она прислонилась к нему, позволяя своему телу колебаться вместе с его в ритме галопа лошади.
Примерно после сорока минут молчания он склонил голову, вплотную к ее.
— Mah-tao-yo. Моя рука сильнее, нет? — Он крепко обнял ее, чтобы продемонстрировать. — Сильная рука, чтобы опереться, щит от всего, что могло бы повредить тебе. Ты будешь доверять этому команчу. Пей и ешь. Это хорошее место, куда мы едем.
Рука Лоретты сжалась в кулак и сжималась до тех пор, пока не заболели суставы пальцев. Она не хотела умирать. Было легко, легко поверить ему.
— Тебе будет тепло со мной в моем вигваме. У меня есть много бизоньих шкур. И много пищи. Мясо — да. И моя сильная рука будет защищать тебя, всегда, до горизонта. Бояться нечего. — Он прижал ладонь к ее животу еще сильнее. — Мой язык не делает ложь. Я говорю правду, не penende toquoip, медовые речи, но обещание. Я сказал слова, и они уносятся с ветром, чтобы он шептал*' их мне всегда. Ты будешь доверять? Когда я уйду от тебя в налеты и на охоту, сильная рука моего брата будет тебе защитой. С тобой не случится ничего плохого.