— Доброе утро, — отозвалась, опуская обращение. — Очень хорошо, спасибо. Скажите, доктор Грин…
— У него срочный пациент, — предупредила сестра мое желание встретиться с заведующим. — И сложный, я слыхала. Уже операционную готовят.
— Но он ведь не запрещал мне выходить из палаты?
— Нет, — замотала головой женщина. — Наоборот, сказал, что вы, когда проснетесь, захотите, наверное, навестить своего друга на втором этаже.
— Да, обязательно, — пробормотала я, мысленно коря себя за то, что позабыла о Норвуде.
— Но он это говорил, когда в первый раз зашел, затемно еще, — продолжила сестра. — А когда во второй, сказал, что уже не получится…. В смысле, навестить. Ушел товарищ ваш. Доктор сердился, конечно, но недолго. Сказал, что раз ушел, стало быть, здоров. А студенты у нас частенько сбегают — кому в молодые годы охота бока на казенной койке отлеживать?
Если кому и охота, то Рысь точно не из их числа.
Еще один камень с души.
Оливер появился в десять пятнадцать — ровно через полчаса после того, как я прочла его записку. Не знаю, как он это устроил, но если предположить — всего лишь предположить — что милорд ректор хотел меня удивить и заинтриговать, ему это удалось. Впрочем, секрет фокуса он раскрыл сразу же после того, как сообщил мне, что утро доброе, а я прекрасно выгляжу.
— Простенький маячок. Сработал, когда вы сломали печать.
— И вы тут же бросили все дела?
— Сегодня выходной, Элизабет, — напомнил ректор. — У меня нет дел, которые нельзя было бы отложить.
— Тогда… к единорогу? — спросила я несмело. Не хотелось, чтобы сон сбылся лишь наполовину.
— Я не успел переговорить с доктором Грином, и не знаю…
— Он не будет возражать, — заверила я поспешно. — Единороги же целебные… то есть, полезные… Только у меня верхней одежды нет.
Накануне милорд Райхон переправил меня порталом из комнаты общежития прямо в вестибюль лечебницы. Но телепортироваться на территорию эльфийского посольства равносильно вторжению.
Мужчина улыбнулся, глаза лукаво блеснули.
— Вы так и не забрали куртку, которую оставили в клубе Огненного Черепа, помните? А еще я захватил зонт.
«И калоши», — послышался мне насмешливый голос Грина, но ни слуховые галлюцинации, ни даже сам доктор во плоти уже не испортили бы мне настроения.
— Готовы? — Оливер подал мне руку.
Я подхватила полюбившиеся моему чуду чудному цветы.
— Готова.
Погода разбушевалась не на шутку: ливень, порывистый ветер, норовивший вырвать у Оливера зонт и заглянуть мне под платье. Но, как сказал милорд ректор, хорошо, что не гроза. В грозу отключают сеть порталов, так как те сбоят из-за атмосферных электрических разрядов, и есть риск, что вошедшего в такой портал человека вынесет в неожиданном месте и не факт, что одним куском…
Оливер запнулся, когда у него вырвался этот «один кусок», покосился на меня, и пришлось делать вид, что я ничего не поняла. В конце концов, выражение нельзя было причислить к грубым или бранным, а то, что подобные речевые обороты не пристали сдержанному и интеллигентному до мозга костей главе академии, не каждый отметил бы. Годами выпестованный образ трещал по швам, и мне нравилось думать, что происходит это исключительно рядом со мной… Ну, еще рядом с инспектором, как я успела заметить, но инспектор — это совсем другое. Сомневаюсь, что Оливер стал бы подхватывать Крейга одной рукой, второй продолжая мужественно удерживать зонт, если бы портал вынес их ровно в центре огромной лужи. А с нами так и произошло: лужа, размерами претендующая на звание неучтенного на плане академгородка пруда, растеклась перед воротами посольства, и не вынеси меня ректор к ближайшему берегу, пришлось бы добираться вплавь.
Дежурившему у калитки эльфу дождь был нипочем. Струи воды обтекали укрывавший длинноухого невидимый кокон, и ветер, судя по тому, как аккуратно лежали на плечах стража длинные белые волосы, тоже не мог пробить защиту. Мне даже показалось, что нелюдь усмехнулся, взглянув на наш зонт. Но, скорее всего, показалось: все знают, каковы эльфы по части эмоций, милорду Райхону жизни не хватит, чтобы достичь такой степени непробиваемости. Видимо, он тоже подумал об этом, потому как не стал важничать, а просто сказал, что мы пришли увидеть эноре кэллапиа, и нас без дальнейших вопросов впустили за ограду и проводили к жилищу единорога. У ректора были определенные преимущества в этом вопросе: к нам не приставили леди Каролайн. Когда я приходила, с Грином дочь лорда Эрентвилля, пусть и не входила с нами к единорогу, но встречала и провожала обязательно, одним своим видом напоминая, что отвечает за то, чтобы мы не навредили бесценному чуду, а к Оливеру такого наблюдателя не приставили. Странно, что при этом он не бегал к единорогу ежедневно. Имей я неограниченный допуск — так и делала бы.
— Я редко тут бываю, — словно прочитав мои мысли, сказал мужчина, когда мы вошли в «прихожую» единорожьего домика. — Эноре кэллапиа не очень любит магов моего профиля. Зачем лишний раз нервировать чудесное животное?
Он сложил зонт и поставил в угол, чтобы стекла вода. Затем открыл вторую дверь.
Увидев меня, единорог радостно заржал и шагнул на встречу, но тут же отступил, заметив ректора, и сердито забил копытами.
— Я же говорил, — произнес удрученно Оливер. — Раз на раз не приходится. Мне лучше…
Уйти?
Я укоризненно поглядела на свое звездноокое чудо: разве можно гостей гнать? Тем более этот угощение принес.
Я вынула из-под куртки букетик цветов, но единорог не спешил менять гнев на милость.
«Не тот человек, — фыркал он сердито. — Не тот!».
— Все хорошо, — успокоила я ректора. — Просто он привык видеть меня с Грином и немного… растерялся…
Да, диво дивное? Просто растерялся.
Ты же не испортишь мне свидание? Потому что это — тот человек, понимаешь? Для меня — тот.
А для тебя — цветочки. Хочешь?
Взгляд единорога немного смягчился, но, вопреки моим ожиданиям, он не потянулся тут же за лакомством. Втянул ноздрями воздух, кивнул одобрительно, а потом вдруг толкнул меня мордой в лоб.
Что?
Еще один тычок и кивок на букет.
Серьезно?
То есть, с рук ты есть не будешь? Нужно обязательно воткнуть это в волосы?
Извращенец!
Скажи еще, за корсаж заправить!
Единорог с интересом обдумал это предложение и причмокнул губами: мол, в другой раз, когда платье подходящее наденешь.
Вот, охальник! С трудом сдерживая смех, я стегнула его букетиком по наглой морде. И зачем ему с такими замашками именно девственницы?
«Свет, — донеслось в ответ. — Свет хороший, чистый. Не колючий»
Аура?
А если уже не девственница, свет становится колючим?
«Колючий, — фыркнул единорог. Затряс головой, будто хотел избавиться от прилипшей к морде грязи. — Много мужчины. Женщина принимает мужчину и берет его свет. Когда мужчина правильный — терпимо. Когда неправильный — колючий. Когда мужчин много… п-ф-ф-ф…»
Ну да. Когда мужчин много, не могут они все быть «правильными». Теперь понятно, почему дивные создания не терпят женщин легкого поведения.
А мой свет, он какой? Я же все-таки…
«Вкусный. Сладкий, горький… Разный. Но вкусный»
Я поперхнулась от неожиданности. Он что питается, чужой энергией? Как вампир? Ну, то есть…
Единорог не обиделся на неудачное сравнение. Только головой покачал, намекая, что мне не понять, как можно впитывать свет аур, не отбирая при этом жизненной силы. А питаться он вообще предпочитал чем-то материальным, о чем не преминул напомнить негромким жалобным ржанием и выразительными взглядами на голубенькие цветочки — ни дать ни взять изголодавшийся коник. И это при том, что его жилище до отказа набито ароматным сеном и отборным зерном. Притворщик!
Ну, ладно-ладно, так и быть…
Я выдернула из букетика цветок и, как был, на длинном стебле, воткнула себе в волосы. Смотрелось это, полагаю, нелепо, но смотреть-то никто и не собирался: диво дивное довольно проржало и тут же слизало лакомство с моей головы.
А ведь ему нравятся эти цветы. Именно эти. И Грин, когда слопал лепесток, говорил, что вкус приятный. Так не специально ли Каролайн решила тогда утыкать меня голубыми звездочками? Она ведь знала, что я собираюсь к единорогу. И за обедом даже не полюбопытствовала, куда делись цветы. Получается, привет передала? Украсила меня, как украшают кремом торт, и прислала в качестве презента?
Единорог печально вздохнул, и, чтобы утешить его скорее, я быстро заткнула за ухо следующий цветок, за что была тут же благодарно облизана…
Фу! Знает же, что мне это не нравится!
— П-ф-ф-ф! — смешливо выдохнуло мне в обслюнявленное лицо дивное создание и смачно захрустело зеленым стебельком.
Вот вредина!
— Вы хорошо ладите, — сказал за моей спиной Оливер, о котором я почти позабыла, увлекшись общением со своим длинногривым чудом.
Единорог недовольно дернул ухом, отступил от меня и притопнул сердито, глядя на ректора. Гнать он его уже не гнал, но и слова не давал — во всяком случае, я это так истолковала.
— Да, — ответила я мужчине, успокаивающе обняв сварливое чудо за шею. — Мы успели подружиться. Но он, — взглянула с упреком в темные глаза, — очень ревнивый друг. К тому же эти создания не любят мужчин.
— И чем тогда занимается здесь доктор Грин? — поинтересовался ректор.
Я пожала плечами:
— Сидит в сторонке, наблюдает. Один раз взял образцы…
Зловредный эноре кэллапиа громко проржал.
Пришлось почесать его за ухом и предупредить, что милорду Райхону не нужны «подарки».
— Элизабет, можно задать вам вопрос?
— Конечно, — ответила я, придерживая фыркнувшего обратное единорога.
— Помните, когда мы с вами были в том клубе и я повредил плечо… Помните, я сказал, что немного разбираюсь в таком, хоть и не целитель?
— Помню, — кивнула я, еще не понимая, к чему он клонит.
— Не нужно быть целителем, чтобы понимать некоторые вещи, — продолжил мужчина. — Например, ваш вчерашний приступ.
Я еще сильнее вцепилась в единорога.
— Не думайте, Грин честно старался уверить меня в том, что это лишь простуда, но я же не совсем дурак. Я вижу, как вас изматывает создавшаяся ситуация.
— Найдем библиотекаря, и все закончится, — выдавила я хрипло. — Это — единственное решение.
— Я не хочу рисковать вами.
— А я не хочу сейчас это обсуждать. Пожалуйста, милорд, не нужно портить такой хороший день… И не садитесь на этот ящик! — успела предупредить я ректора, почувствовав нарастающий гнев единорога.
— А что не так с ящиком? — удивился маг.
— Ничего. Просто… на нем нельзя сидеть…
Несильно ткнула единорога кулаком: чего чудишь, чудо? На Грина ведь тоже так фыркал, а тут, глядите-ка, взялся блюсти интересы и охранять персональное сидячее место. С чего бы вдруг?
«Он забавный»
Грин? Ну да. Прям обхохочешься с ним.
Хотя сбором образцов он дивное создание и правда тогда повеселил.
Но это еще не повод топать на Оливера.
«Темный», — неприязненно выдохнул единорог.
Да. Но это не его вина. Это я же ему такую «интригующую» специальность придумала. Поддалась моде на темных магов. Хотела некромантом сделать… или вообще демоном. Чтобы, значит, с хвостом, рогами…
Я украдкой взглянула на ректора, прикидывая, пойдут ли ему рога. Хвост, насколько помню, милорду Райхнону не понравился.
Подсмотрев нарисовавшуюся в моем воображении картинку, единорог тихонько засмеялся. Ему ректор с рогами очень даже глянулся. А в то, что мастером темных материй тот стал по моей воле, эноре кэллапиа почему-то не поверил. Пропыхтел что-то неразборчивое: его мысленные послания не всегда преобразовывались в слова, и смысл некоторых нелегко было уловить. Хотя Мэйтин тоже говорил что-то о непостижимости причинно-следственных связей. То ли мир появился от того, что я написала книгу, то ли я написала книгу потому, что этот мир в действительности существовал — как-то так. Возможно, Оливер, со мной или без меня, и не мог быть никем, кроме как специалистом по проклятиям? Но это же не значит, что он — плохой? «Темные материи» как учебная дисциплина, изучают не только создание проклятий, но и способы их снятия и избавления от последствий.
Единорог пренебрежительно чмокнул губами, и мнения о тех, кого в просторечье обзывают малефиками, не изменил: сами придумывают зло, сами устраняют зло — невелика заслуга. А конкретно милорд Райхон не нравился ему не только выбранной специализацией.
«Трудный, — дыхнул он мне в ухо. — Закрытый»
Работа у него такая. Сам, поди, не рад своей замкнутости и «трудности», но как иначе на подобной должности?
Диво дивное нервно тряхнуло гривой, выдало сумбурный поток мыслеобразов, что-то о людях, которые сами себе усложняют жизнь, да еще и являются такие «тяжелые» и «колючие» к мирным единорогам и аппетит портят. В подтверждение последнего заявления выхватил у меня из руки оставшиеся цветы и тут же сжевал, всем видом демонстрируя, что этот процесс не доставляет ему никакого удовольствия… разве что совсем немножко… и можно было побольше букетик принести…
— Элизабет, простите, но мне все же нужно с вами поговорить, — сказал так и не рискнувший никуда присесть ректор.
Единорог вместо того, чтобы снова на него топнуть или фыркнуть, заинтересованно прислушался.
— У меня уже вошло в привычку начинать день с ваших заметок, сверять по ним собственные воспоминания…
— Что-то еще изменилось? — насторожилась я.
— Виктор Нильсен. Я не помню такого студента. С утра успел повидаться с несколькими преподавателями с кафедры прикладной некромантии — они пока не забыли. Только вот во мнениях не сходятся: одни говорят, что он перевелся, другие — что вообще бросил учебу. Хотел переговорить с Грином, Нильсен ведь был его пациентом, судя по записям, но он занят…
— И, скорее всего, тоже думает, что Виктор уехал после того, как он не дал ему разрешения на занятие практикой, — вздохнула я. — Времени все меньше.
— Да. Потому и не хочу тянуть с этим разговором. Профессор Гриффит работает над книгой памяти, обещает, что закончит к концу следующей недели. До этого момента вы будете под усиленной охраной, и, если библиотекарь хотя бы посмеет к вам приблизиться, мы его поймаем. Но если нет… Я уже сказал, что не хочу рисковать вами. И если мы не найдем преступника, а задумка профессора Гриффита не увенчается успехом и записи на пергаменте не остановят изменений… Только поймите меня правильно, Элизабет. Если все сложится так, что мы ничего не сможем изменить, уезжайте. Я вас прошу, пожалуйста.
Мне очень хотелось обернуться и посмотреть на него при этих словах, но вместо этого я спрятала лицо в шелковистой гриве окутавшего меня успокаивающим теплом единорога.
— Хорошо. Если не останется вариантов, я уеду.
— Обещаете?
— Да. Но по-прежнему не хочу обговаривать это сейчас. Все равно мы не можем ничего сделать. Или я должна немедленно запротоколировать все, что вы только что сказали?
— Нет. Думаю, для этого еще будет время.
«Для всего еще будет время», — шепнул мне на ухо единорог, а о плохом велел не думать.
Исходи этот совет от человека, пусть даже от того же Оливера, я вряд ли прислушалась бы. Но белоснежному своему чуду верила безоговорочно.
Жаль, что я не попала сюда вчера. Избежала бы многих неприятных и неловких моментов. Но и приятных тоже, ведь не окажись я в лечебнице, не было бы этого «свидания», и выходные я провела бы в одиночестве. Все же Мэйтин прав: причинно-следственная связь — странная штука.
Единорог весело фыркнул и подмигнул: Мэйтин всегда прав, только не всегда понятно, в чем именно.
В каком смысле?
Диво дивное тряхнуло гривой, будто не поняло вопроса, глянуло на перетаптывающегося за моей спиной ректора и недовольно оттопырило губы, спрашивая, почему тот еще здесь? Сказал все, что хотел, — может быть свободен.
Я дернула единорога за гриву: не вредничай.
В ответ волшебное создание обошло меня по кругу, закрывая от Оливера, и несколько раз толкнуло в плечо: отойдем, мол, подальше, а то стоят тут всякие, подслушивают, подсматривают, а нам посекретничать нужно…