— В том числе, — уклонился от прямого ответа Грин.
— И что теперь? Что вы будете делать теперь, когда все знаете?
— Всего я пока не знаю, — усмехнулся невесело мужчина. — А когда узнаю… Я по-прежнему не сыщик. Скорее всего, удовольствуюсь ролью независимого консультанта. Возможно, смогу чем-то помочь. Но иллюзиями себя не тешу. Иллюзия сопричастности нужна мне самому. Бездействие и невозможность влиять на ситуацию меня угнетают. Или провоцируют на странные вещи.
— Вроде сегодняшнего эксперимента? — хихикнула я.
— Вроде него, да, — ни капли не обиделся Грин. — Каждый расслабляется по-своему. Кто-то вяжет, кто-то разводит цветы, кто-то… Вот вы как отдыхаете?
— Дерусь, — сообщила я с милой улыбкой. — На ринге. Был неплохой бойцовский клуб, но… Остались только тренировочные бои с мистером Вульфом, вы с ним знакомы.
— С Саймоном? Конечно. Мы соседи. А увлечение у вас интересное. Выходит, сегодняшнее испытание эльфийского приворота нам обоим пошло на пользу. Я развлекся псевдонаучным экспериментом, а вы смогли размяться. Кстати, как ваша рука?
— Рука?
— Местами я очень твердый, — улыбнулся целитель. — Предполагаю ушиб.
Он присел рядом на корточки рядом с кушеткой и взял меня за правую руку. Костяшки и правда чуть-чуть припухли, и при нажатии — доктор несильно потыкал пальцем место ушиба — чувствовалась боль.
— Да, — с шутливой мечтательностью протянул Грин, — отличный был хук. Но вам ведь не нужны болезненные напоминания? Поэтому… — Он накрыл мою руку ладонью. По ощущениям это напоминало прохладный, но не влажный компресс. — … вот так будет лучше. Только пообещайте мне одну вещь, хорошо?
— Какую?
— Не теряйте сознания, когда поймете, что сейчас произошло.
Пообещать я ничего не успела.
Но и сознания не потеряла. Запуталась в удушливой вате, заложившей уши и повисшей перед глазами белесой паутине, и голос Грина, пусть он и отошел почти сразу же и снова остановился в дверях, едва пробивался ко мне.
— Думаю, вы сами все понимаете, Бет. И поняли не сегодня. Но если оставались какие-то сомнения, надеюсь, что избавил вас от них. Расписывать лечение тоже смысла не вижу. Чтобы решить проблему вы…
— Должна забыть о ней? — нашла в себе силы спросить я.
— Нет, — тут же запротестовал доктор. — Не забыть, ни в коем случае. Вспомнить. Вспомнить, что магия вам не враг. Снова стать собой.
Логично. И просто, как и все гениальное. А Грин у нас гений.
Вот только я и была собой. В новом мире, в новом теле, я оставалась собой. И магия не была частью меня. Никогда.
Но спасибо за попытку, господин доктор.
Когда вернулись милорд Райхон с инспектором, я тут же заявила, что устала и хочу к себе, в общежитие. И нет, никаких прогулок под звездами, просто телепортируйте меня к крыльцу, а все дела — завтра. Завтра после обеда, потому что, если кто-то вдруг не понял, я не собираюсь менять распорядок дня и давать библиотекарю шанс заподозрить, что мне что-то известно или я чего-то боюсь. Хотя я боюсь, конечно, потому что я — слабая девушка, а вы — сильные и умные мужчины, вот и думайте, как меня защитить и не упустить при этом стирателя реальностей.
Речь была короткой, но проникновенной, и спорить со мной не рискнули.
Оливер открыл портал к общежитию, заверил, что мне ничто не угрожает и пожелал спокойной ночи. Сотни незаданных вопросов читались в его глазах, но я не стала затягивать прощание, чтобы позволить ему озвучить хоть один: и правда, не сегодня. Пусть возвращается к инспектору и Грину, им есть, что еще обсудить. А меня ждал разговор с подругами. Нужно было без паники рассказать о случившемся с Норвудом, уверить, что парень в полном порядке, а в лечебнице его оставили, чтобы перестраховаться, наврать с три короба о том, что это был несчастный случай: что-то о нарушениях требований безопасности, разлитом масле и неисправном дверном замке.
Потом — ванна с успокоительными травами, чай с успокоительными травами, несколько капель лавандового масла на наволочку и желанный покой…
Но покой мне только снится.
Вернее, даже не снится.
Снилось мне другое.
Темный терминал, свет из-за приоткрытой двери, негромкая музыка. Лишь миг сомнений, и решительный шаг в неизвестность… Или в известность?
В огромном зеркале отражается белоснежное платье: сверкающий атлас расшит бисером и искусственным жемчугом, пышная юбка, спущенные плечи. Веночек на голове — словно корона из заиндевелых цветов. Фата невесомым облаком…
А в глазах — счастье.
В моих глазах.
— Принцесса, — улыбается отец.
— Принцесса? — фыркаю смешливо, задираю нос: — Королева!
Гляжусь снова в зеркало: и впрямь королева.
Подбираю юбки, любуюсь новыми туфельками… только бы не натерли, нужно пластырь захватить…
— Ваше величество, — рапортует мама, выглядывая в окно. — Карета прибыла. Прынц уже торгуется с челядью у подъезда… Слушайте, я вообще не знаю, кто это такие. Ну, те, что выкуп с жениха требуют. Из наших только бабу Маню вижу. Мариш, посмотри, что это за предприимчивые граждане решили поживиться на чужой свадьбе.
— Мам, да ну их…
А сердце колотится. Руки дрожат. И ноги тоже.
Сейчас он войдет, увидит меня и замрет на пороге. Выдохнет восхищенно, букет, который должен был отдать мне, сунет от волнения маме, протянет руки, и мое счастье отразится в его глазах…
Мое счастье. Яркое, пронзительное. Все, о чем только можно мечтать, чего только можно желать и в этой жизни, и во всех остальных. И ничего мне уже не нужно, лишь раствориться в этом счастье.
А за спиной, отрезая путь к отступлению, закрывается медленно ведущая в терминал дверь…
— Нет! Не хочу!
Казалось, я орала в полный голос, и крик разбудит все общежитие, но Мэг на соседней кровати даже не заворочалась.
Значит, и это приснилось.
— Не хочу, — прошептала я, уголком одеяла вытирая со щек слезы и кутаясь поплотнее. — Не хочу снова…
…пережить это.
Сказки не получилось.
Карета превратилась в тыкву, королева — в мышь, жизнь — в разбитое корыто.
И этого не переписать.
Глава 6
Видит бог — надеюсь, он действительно видит, — держалась я долго. Но случившееся с Норвудом, ненамеренный, но болезненный тычок от Грина, заставивший вспомнить, кто я есть, и последовавший за разговором сон, слившись, стали той самой каплей, что переполнила чашу, склонила весы, закоротила сложную схему…
Открыв поутру глаза, я поняла, что устала — это не то слово, которым можно охарактеризовать мое состояние, что в голове у меня нет ни одной путной мысли, а где-то в районе солнечного сплетения за ночь успел свить гнездо страх, но поскольку соображала я крайне туго, так и не смогла понять, чего боюсь: неведомого библиотекаря, не выполнить миссию и застрять навсегда в этом мире, или выполнить и вернуться в свой.
Если бы я верила, что слезы помогут или принесут хоть какое-то облегчение, наверное, поплакала бы. Может быть, закатила бы настоящую истерику, заламывала бы руки и билась бы лбом о стену, проклиная все и вся. Разбила бы что-нибудь — например, чашку Сибил, которую провидица забыла у нас в комнате с вечера. Что-нибудь порвала бы и сожгла…
Но вместо этого я встала, почистила зубы, сходила в столовую, плотно позавтракала и пошла в лечебницу. Поздоровалась с леди Пенелопой, оставила верхнюю одежду и поднялась на второй этаж. Заглянула в палату, где лежал Рысь, убедилась, что чувствует он себя уже лучше, намного лучше, судя по тому, как резко отпрянула от него при моем появлении сидевшая у постели Шанна, перебросилась с ними обоими парой слов и вернулась к наставнице.
Обход, осмотр, истории, листы назначений… От леди Пенелопы пахло кровью и болью, веяло холодом целительской магии, раньше я этого почти не чувствовала…
А Грин даже не зашел.
Думала, он захочет обсудить то, о чем вчера говорил с Оливером и Крейгом. Заберет меня к единорогу, чтобы спокойно пообщаться, а там, черт бы с этим общением, уткнуться в теплую шею, пальцами в гриве запутаться, заглянуть в звездные глаза моего чуда — глядишь, и отпустило бы. Но нет.
И Шанна все сидела у Норвуда, будто у нее не было сегодня занятий. Но, может, и к лучшему: я сама не знала, хочу ли я серьезного разговора. Жив — и хорошо.
Обед.
Столовая.
Затем — главный корпус.
Дорогой — навязчивое ощущение чужого взгляда. Охрана? Библиотекарь?
Слабость в коленях и терпкая полынная горечь на языке.
Из зеркала в гардеробной на меня смотрела бледная перепуганная девица. Синее платье с изящной вышивкой и кружевным воротничком теперь совсем не шло к глазам, выцветшим и потускневшим. Губы пересохли и растрескались. Я облизала их и растянула в улыбке — девица преобразилась на миг, стала похожа на ту, прежнюю. Но лишь на миг…
Ректор меня ждал. Но не один. У чайного столика — последней моей надежды на душевный покой — умостились инспектор и профессор Брок, а после обмена любезностями мне вместо чашки чая подсунули стопку бумаги и письменный набор. О пирожных можно было не вспоминать.
Я и не вспоминала.
Слушала. Записывала. Записывала и слушала. Потом только слушала. Потом — только… Нет, нельзя что-либо записывать, не слушая. Разве что собственные мысли, а их я не доверила бы бумаге. Лучше чужие — в них больше смысла и почти не чувствуется тоскливой обреченности…
— Так все же некромант?
— Возможно.
— Не слишком ли данный факт бросается в глаза? Либо преступник настолько беспечен, либо намеренно пытается нас запутать.
Уткнувшись в записи, я не поняла, кто из мужчин что сказал, но с последним замечанием мысленно согласилась: слишком очевидно.
Со слов Шанны, Рысь минимум дважды за последние дни бывал на факультете практической некромантии. Один раз свернул туда во время их прогулки, сказал, что нужно что-то узнать. Во второй они случайно столкнулись у корпуса, когда Норвуд выходил оттуда. Она не спрашивала, что он делал у мастеров смерти, но подозревала, что это как-то связано с его стажировкой в полиции.
Полиция… Когда они успели поговорить с Шанной? Как связали допрос с произошедшим с ее другом «несчастным случаем»? Что сам Рысь теперь думает о случившемся? О себе? Я бы переживала, локти сгрызла бы, себя виня. Но если он ничего не помнит или помнит лишь частично…
— Элизабет, а что вы думаете об этом? Элизабет? Мисс Аштон!
— Я? — подняла глаза на ректора. Кивнула: — Я думаю об этом, да.
Рысь был у некромантов. Ошейник для зомби, который на него нацепили, — из инструментария некромантов. Это — факты.
Библиотекарь — некромант? Это — не факт.
Брок сказал, что плетение ошейника несложное, взято с небольшими дополнениями из общей практики. А основы некромантии, как и многих других дисциплин, преподают на всех отделениях. Некоторые изучают предмет факультативно, для себя… Еще недавно я удивилась бы: зачем кому-то факультатив по некромантии? Теперь знала — чтобы плести ошейники на зомби, надевать их на живых людей и заставлять тех сжигать себя вместе с вещественными доказательствами.
Но зачем Рысь ходил к некромантам?
Либо преступник беспечен, либо…
Оливер говорил, что библиотекарь, скорее всего, не ставил целью убить Норвуда. Огонь должен был уничтожить формуляры и след поводка. Облитая маслом бумага сгорела бы наверняка, но с ошейником не было никаких гарантий. Мог ли спланировавший все маг предположить, что подчиняющее плетение не удастся скрыть? Мог. Должен был. Тогда знающие поймут, что заклинание из арсенала мастеров смерти, а если к тому же выяснится, что Рысь бывал в их учебном корпусе… Любой мог зайти в разгар дня на отделение некромантии, остановиться на лестничном пролете, дождаться парня, задать несколько вопросов или взять у того копии протоколов — это не вызвало бы подозрений: мы в академии, тут то и дело передаются из рук в руки книги, конспекты и шпаргалки, а студенты гоняются за преподавателями и отлавливают тех в самых неожиданных местах, чтобы всучить несданную в срок контрольную…
Библиотекарь — преподаватель?
Почему бы нет?
Он мог стать кем угодно, переписав свою судьбу. Лордом-канцлером или фавориткой короля — зависит от пола и амбиций. Самим королем? Вряд ли. Все-таки древняя династия, законность и очередность престолонаследия проверяются магами крови, а сам трон — артефакт, на котором усидит лишь истинный монарх, и я сомневаюсь, что изменения проникли вглубь веков и затронули мировую историю, иначе кровавые буквы украшали бы каждое здание в стране, а реакция природы не ограничилась бы почерневшими розами. Но высокое положение библиотекарь при желании себе обеспечил бы. А он остался в академии.
В качестве кого?
Кем желал стать простой библиотекарь?
Старшим библиотекарем?
Главным архивариусом?
Или реализовать давнюю мечту неудачника-аспиранта или завалившей последнюю сессию студентки и сделаться заслуженным профессором… чего?
— Элизабет.
— Да, я думаю…
— Я спросил, не хотите ли вы сделать перерыв на чашечку чая?
Хотела. Чая. И чтобы Брок с инспектором ушли.
Крейг вздыхал сегодня чаще обычного, терзал свой многострадальный платок и совсем не смотрел в мою сторону, не отводил глаз, а просто не замечал, словно и впрямь расценивал меня как обычную стенографистку.
Брок наоборот — глядел, почти не отрываясь. Размышлял, наверное, на чтобы использовать кровь одобренной единорогом девственницы. Сначала меня это раздражало, а потом я вспомнила, что этому иссушенному старику совсем недолго осталось, и он прекрасно знает об этом. Знает и продолжает жить. Каждое утро он просыпается и идет на работу в исследовательский корпус, игнорирует сочувствующие взгляды коллег, а на вопрос о самочувствии, если какому-то болвану придет в голову брякнуть такое, наверное, отвечает с ухмылкой: «Не дождетесь!». Сейчас у него новое развлечение — он член чрезвычайной комиссии, расследует самое невероятное в истории академии, а то и всего мира преступление. А если некая девица не пожалеет пары унций крови, он, быть может, успеет совершить очередное открытие, пусть не особо значимое для науки, но нужное ему самому как знак того, что он все еще жив и не собирается сдаваться.
Мне стоило бы вдохновиться его примером, но вместо этого я еще сильнее ощутила, насколько слаба и беспомощна даже в сравнении с умирающим стариком.
Змееподобный мистер Адамс, принесший поднос с чаем, и тот, казалось, смотрел на меня с жалостью. Потому что я и была жалкой. А когда ректор с инспектором, словно между делом, решили просветить меня относительно дополнительных мер безопасности, едва не расплакалась. Какой толк в том, чтобы меня защищать? От меня самой какой толк?
Но слезы не потекли из глаз. И в этом не было ничего хорошего. Я помнила это состояние: бессилие, невозможность что-либо изменить… нежелание что-либо изменять… отрешенность, апатия… Хочется забыть и забыться. Самоустраниться от всех проблем. Исчезнуть вместе с ними… или вместо них — какая разница? В прошлой жизни мне это было не дано, в этой могло получиться, и — самое ужасное — меня почти уже не пугали подобные перспективы.
С этим нужно было что-то делать.
Взять себя в руки, встряхнуться.
Я знала один способ, должен был сработать. Слушала Оливера, рассказывающего о системе наблюдения, сигнальной сети и скрытых щитах, которые активируются, если против меня будет направлены потенциально опасные заклинания, а мыслями была уже на ринге с Саймоном. Не вышло с единорогом — повезет со Стальным Волком. Собью костяшки в кровь, пропущу несколько ударов — хорошо. Боль отрезвляет. Возвращает способность чувствовать.
Да, это определенно поможет.
— Элизабет, у вас ведь назначена тренировка с мистером Вульфом?
Показалось, ректор прочитал мои мысли, и я вздрогнула, ощутив себя застигнутой на месте преступления.
— Да, — выговорила тяжело.
— Он, наверное, не смог вас предупредить или забыл. У старшекурсников сегодня практика за пределами академии, вернутся поздно.
Виски свело холодом, руки предательски затряслись.
Ну, что за день такой? Почему? Словно кто-то намеренно испытывал меня на прочность и не останавливался, не понимая, что я давно уже провалила экзамен…