— Мина, друг мой, настало наше время. Время, которое дает нам, женщинам, невиданные прежде возможности. Я тебя люблю и не хочу, чтобы ты их упускала.
Слова Кейт явились для меня полной неожиданностью. Я всегда восхищалась способностями подруги, но у меня и мысли не было попробовать себя на журналистском поприще.
— Джонатан не захочет, чтобы я стала журналисткой, — растерянно пробормотала я.
— Тогда пошли Джонатана ко всем чертям, — отчеканила Кейт и затрясла головой, словно мысль о том, что женщина может подчиняться мужской воле, приводила ее в бешенство. Заметив мой сердитый взгляд, она немного смягчилась.
— О, я признаю, у твоего Джонатана пропасть достоинств, — заявила она. — Он красив, умен, перед ним открывается блестящее будущее. К тому же ты по уши в него влюблена, а он тебя обожает. Но прежде чем выходить замуж, ответь на вопрос: тебе действительно нужен господин и повелитель?
Во взгляде Кейт вспыхнули лукавые огоньки, хорошо знакомые мне еще по детским годам.
— Думаю, если современной женщине и нужен мужчина, то лишь в качестве любовника, а не мужа, — завершила она свою тираду.
— Только любовника мне и не хватало! — воскликнула я.
Я понимала, что слова Кейт не надо принимать всерьез. Как я уже сказала, ее излюбленное развлечение состояло в том, чтобы меня шокировать.
— Ты что, забыла, какая участь постигла Лиззи Корнуэлл? — спросила я. — Бедняжка решила завести любовника, а теперь проводит свои дни в притоне курильщиков опиума неподалеку от Блю-Гейт-Филдс.
Лиззи Корнуэлл, как и я, работала учительницей в школе мисс Хэдли до того самого печального дня, пока отец одной из девочек не положил глаз на молодую наставницу и не убедил ее вступить на опасную стезю. Помню, глаза Лиззи радостно сияли, когда она сообщила мне о своем решении оставить школу.
— Видела бы ты, какую прекрасную квартиру он снял для меня, — твердила она.
— Конечно, мне очень жаль эту бедолагу, — вздохнула Кейт. — При каждой встрече я даю ей немного денег. Но, между нами говоря, главная беда Лиззи в том, что она полная идиотка. Чего никак не скажешь про нас с тобой, Мина. К счастью, природа наградила нас умом и талантами.
— Уверена, точно так же думала о себе Лиззи, — возразила я. — А сейчас она расхаживает по Стрэнд в платье, взятом напрокат, и предлагает себя всякому встречному. Надеяться ей больше не на что. Женщину, которую бросил любовник, никто не примет в дом даже в качестве горничной. Таких женщин окружает всеобщее презрение.
— Мина, видела бы ты, какое выразительное у тебя сейчас лицо! — воскликнула Кейт. — Пожалуй, твое истинное призвание не журналистика, а сцена. Жаль, что ты так истово печешься о своей репутации благонравной молодой леди.
Кейт картинно сложила руки, поджала губы и возвела глаза к небесам. Выражение получилось таким забавным, что я невольно расхохоталась.
— Ты загадочна, как сфинкс, Мина Мюррей, — изрекла Кейт. — Говоришь одно, а думаешь, похоже, другое. По крайней мере, твои поступки далеко не всегда соответствуют твоим словам.
— Что ты имеешь в виду? — с подчеркнутым недоумением спросила я.
Кейт встала, задев при этом несколько бумажных японских фонариков, свисавших с потолка.
— Помнишь, в прошлом месяце твой ненаглядный Джонатан ездил в Экстер? — сказала она. — Ты не преминула воспользоваться его отсутствием, чтобы сходить в мюзик-холл, людей посмотреть и себя показать. Хотя ты и строишь из себя кисейную барышню, тебе не занимать смелости.
Против этого мне нечего было возразить: я действительно ходила с Кейт в мюзик-холл, где в тот вечер выступали Китти Батлер и Нэн Кинг, певички, выходившие на сцену в мужских костюмах и изображавшие влюбленных.
— Представляю, что сказал бы Джонатан, увидав свою будущую женушку в столь злачном месте, в обществе девиц, потягивающих пиво и визжащих от восторга при виде других девиц, напяливших сюртуки и брюки, — усмехнулась Кейт.
Да, зрительницы, наполнившие мюзик-холл — по большей части простые работницы, — явно были от дерзких певичек без ума. Создавалось впечатление, они не понимают, что два щеголеватых денди на самом деле принадлежат к женскому полу. Об этом я сказала Кейт после того, как представление закончилось.
— Эти две птички сочетают в себе женскую красоту и мужскую развязность, — пояснила она. — И знаешь, похоже, я тоже втрескалась в них по уши!
После этих слов мы обе так расхохотались, что прохожие бросали на нас удивленные взгляды.
— Не буду кривить душой, представление мне понравилось, — кивнула я. — Но на каком основании ты решила записать меня в смельчаки? Разве для похода в мюзик-холл требуется какое-то особое мужество?
— А как же иначе! — воскликнула Кейт, упираясь руками в бедра. — У жалкого создания, которое принято называть «леди», никогда не хватило бы духу отправиться на подобное шоу. И тем более признать, что оно пришлось ей по вкусу. Для того чтобы вырваться за пресловутые «рамки приличий», которые устанавливает общество, требуется немалая смелость. Поэтому я не сомневаюсь, за маской скромной школьной учительницы скрывается настоящая бунтарка. Ты сама еще не знаешь, на что способна.
Я сочла за благо не развивать эту тему, и мы с Кейт принялись за работу. К вечеру мы обе изрядно проголодались, и Кейт предложила пойти поужинать в ближайший ресторан. Клиентуру этого ресторана по большей части составляли журналисты, которым приходилось работать допоздна, готовя статьи для завтрашних выпусков и вычитывая гранки. Я отнюдь не была уверена, что двум молодым леди пристало ужинать в ресторане в обществе друг друга, однако понимала, что у Кейт свои привычки и в данном случае мне придется пойти на уступку. К тому же я надеялась, что в ресторане имеется отдельный дамский зал. Предположение мое оказалось ошибочным, и нам пришлось ужинать в окружении мужчин, многие из которых хорошо знали Кейт. Приглашения составить джентльменам компанию и подсесть за какой-нибудь залитый пивом и заваленный газетами стол следовали одно за другим; на мое счастье, Кейт отклоняла их с непререкаемой категоричностью.
Пока мы с Кейт, погруженные в собственные мысли, молча поедали каплуна, в ресторан вошел стройный мужчина в вечернем костюме. Он окинул зал пристальным взглядом. У меня перехватило дыхание, когда глаза его остановились на мне. Лишь когда незнакомец снял шляпу и выяснилось, что он довольно стар, плешив и ничуть не напоминает моего ночного спасителя, я вздохнула с облегчением.
— Скажи, тебя снятся кошмарные сны? — обратилась я к Кейт.
— А как же иначе, Мина. У каждого из нас свои кошмары.
— А бывает у тебя так, что ты сама не понимаешь, спишь ты или бодрствуешь? Тебе случалось посреди ночи вставать с постели и при этом не просыпаться?
Я понимала, что затрагивать подобную тему в разговоре со столь въедливой и проницательной особой, как Кейт, весьма рискованно. Но мне необходимо было узнать, доводилось ли другим людям испытывать нечто подобное тому, что испытала я.
— Нет, сама я по ночам не бродила, — покачала головой Кейт. — Но много раз слышала, что такое бывает. Такое состояние называется сомнамбулизмом. Один немецкий ученый, забыла его фамилию, уже много лет занимается исследованиями в этой области. Так вот, он выяснил, что сомнамбулизму подвержены люди, у которых повышены способности к восприятию.
Я ощутила, как внутренности мои болезненно сжались.
— Способности к восприятию? Ты хочешь сказать, эти люди обладают чрезвычайно тонким обонянием?
— Да, или обостренным чувством вкуса, или на редкость хорошим слухом. А почему это тебя так занимает, дорогая? Неужели ты тоже встаешь во сне, бродишь неизвестно где, а потом не знаешь, что натворила?
Это было чистой правдой, но я не была готова ее признать. Мне вовсе не хотелось стать объектом исследований Кейт, предпринятых как из женского любопытства, так и из профессионального интереса.
— Нет, со мной ничего подобного не происходило, — заявила я. — Но одна из учениц нашей школы постоянно встает по ночам и выходит из дома, а после клянется, что ничего не помнит.
Я не опасалась, что ложь моя будет разоблачена, ибо из всех жителей Лондона Кейт и мисс Хэдли в наименьшей степени были склонны вести беседы друг с другом.
— Бедная девочка совсем извелась, — вздохнула я.
— Неплохо бы показать ее психиатру. Современная медицина немало продвинулась в изучении работы человеческого мозга, в том числе и во сне.
— Я передам твой совет мисс Хэдли, — кивнула я.
— Если она воспользуется моим советом, такое событие можно будет смело назвать из ряда вон выходящим, — усмехнулась Кейт.
— Мисс Хэдли знает, что мы с тобой часто встречаемся и я помогаю тебе в работе, — сообщила я. — И хотя ты не относишься к числу ее педагогических достижений, она всегда интересуется, как ты поживаешь.
— Директрисе и ее девчонкам страшно повезло, что у них есть ты, Мина, — заявила Кейт. — Будь ты моей учительницей, возможно, я тоже полюбила бы хорошие манеры. И стала бы истинной леди, — добавила она с шаловливыми огоньками в глазах.
— На этот счет у меня существуют серьезные сомнения, — покачала головой я, и мы обе расхохотались.
Кейт расплатилась за ужин, и мы двинулись к выходу. Приветствуя знакомых мужчин, Кейт слегка касалась своей шляпки, словно тоже была мужчиной. Когда мы подошли к стоянке кебов, Кейт протянула кебмену деньги и велела ему «отвезти эту леди в точности туда, куда она скажет». Тот молча кивнул. Похоже, его ничуть не удивило, что две молодые девушки в столь поздний час расхаживают по улицам без сопровождающих. Я поцеловала Кейт на прощание, поблагодарила за щедрость и прыгнула в кеб. По дороге я думала о том, что мир, возможно, и в самом деле движется в том направлении, о котором твердит моя подруга, а я стою на обочине, найдя себе надежное укрытие в школе мисс Хэдли.
Глава 2
31 марта 1889 и 6 июля 1890.
Мой терпеливый читатель, прежде чем познакомить тебя с Джонатаном Харкером и продолжить свой рассказ, я позволю себе небольшой экскурс в прошлое. Более года назад, а именно весной 1889 года, директриса решила арендовать один из этажей прилегающего к школе здания, дабы обеспечить учениц-пансионерок дополнительными помещениями. Она обратилась за содействием к своему давнему другу, мистеру Питеру Хавкинсу, эсквайру, владельцу адвокатской фирмы, имеющей конторы как в Лондоне, так и в Экстере. Сам Хавкинс большую часть времени проводил в Экстере, так что, получив письмо мисс Хэдли, он направил к ней своего племянника и помощника, постоянно проживающего в Лондоне. В один прекрасный день Джонатан вошел в старомодную гостиную мисс Хэдли, а вместе с тем и в мою жизнь.
Трудно представить две более несхожие комнаты, чем выдержанная в духе современного эклектизма обитель Кейт Рид и гостиная мисс Хэдли, обставленная ее покойной матушкой лет пятьдесят назад в полном соответствии с духом того времени. Унаследовав дом после смерти своей родительницы, мисс Хэдли сохранила в неприкосновенности тяжелую резную мебель, придававшую комнате официальный и напыщенный вид. Гостиную она использовала главным образом для того, чтобы принимать в ней родителей будущих учениц, а также особо почетных гостей. Здесь, на столике слоновой кости, мисс Хэдли сервировала для них чай, используя при этом скатерти и салфетки, которые ее бабушка некогда получила в приданое. Кстати, директриса лично наблюдала за тем, как эти драгоценные куски ткани стираются, гладятся и крахмалятся. С особым трепетом она относилась к старинной скатерти, на которой бельгийским ажуром были вышиты распускающиеся розы. Когда это произведение искусства накрывало чайный столик, на виду оставались лишь его резные ножки красного дерева, напоминавшие лапы чудовищного зверя.
Во время беседы директрисы с молодым адвокатом я заглянула в гостиную, желая задать мисс Хэдли какой-то вопрос. Взгляд мой сразу упал на Джонатана. Он тоже взглянул на меня, причем так откровенно, что я невольно вспыхнула. Прежде чем мисс Хэдли успела открыть рот, молодой человек вскочил на ноги, выражая желание быть мне представленным. Желание это, разумеется, было незамедлительно исполнено. Я слегка склонила голову, отметив про себя, что мой новый знакомый высок и хорош собой, модный сюртук в едва заметную полоску сидит на нем безупречно, а воротничок сияет белизной. Его длинные изящные руки были так чисты, что казалось, отполированные ногти испускают сияние. Я не сразу определила, какого цвета у него глаза, и лишь после разглядела, что они светло-карие, с легким оттенком янтаря. Он был причесан волосок к волоску, словно только что вышел из парикмахерской, гладкие щеки свидетельствовали о том, что он бреется каждое утро. Рядом с ним на столе лежала шляпа, щеголеватая, но не настолько, чтобы казаться смешной. Иными словами, наружность молодого адвоката была лишена каких-либо изъянов.
Джонатан осведомился, какие предметы я преподаю, и я ответила, что обучаю девочек этикету, чтению и рукоделию. Пытаясь преодолеть смущение, он не слишком удачно пошутил, заявив, что совершенно несведущ по части этикета и рукоделия, однако читает довольно бегло, по крайней мере для адвоката. После этого директриса взглядом дала понять, что мне следует уйти. Но прежде я успела посмотреть прямо в янтарные глаза Джонатана и улыбнуться.
На следующий день директриса сообщила мне, что мистер Харкер выразил желание прочесть моим ученицам лекцию о литературе. Разумеется, она с радостью приняла это предложение, ибо изысканный литературный вкус относится к числу неотъемлемых достоинств истинных леди. Примерно через неделю Джонатан, вооруженный пухлыми блокнотами, вошел в класс. Свою лекцию он начал с рассказа о том, как, будучи студентом, читал Гёте в переводе и был настолько пленен его произведениями, что решил выучить немецкий, дабы прочесть их в оригинале. Творения великого немецкого поэта почитаются слишком серьезными для женского ума, но все же он надеется, что хотя бы кто-нибудь из присутствующих здесь девочек захочет ознакомиться с ними поближе, сказал Джонатан. Для тех же, чьи вкусы более склонны к романтизму, он прочтет несколько стихотворений мистера Шелли. Читая, он то и дело украдкой посматривал на меня, когда же дело дошло до разъяснений, взгляд его устремился на меня неотрывно. Про себя я отметила, что он выглядит утомленным, словно, готовясь к лекции, провел бессонную ночь. После, за чашкой чая, я поделилась с ним своей догадкой, и он признал, что она совершенно справедлива. Когда он попросил у директрисы разрешения время от времени навещать нас, она ответила: «Если вас влечет в нашу скромную обитель желание увидеть Вильгельмину, вы всегда будете здесь желанным гостем».
Подобная прозорливость заставила Джонатана смутиться. Он покраснел и пробормотал несколько невразумительных слов о том, что общество столь благовоспитанной молодой леди доставляет ему неизъяснимое удовольствие. После этого он покинул гостиную так поспешно, что забыл шляпу и вынужден был за ней вернуться.
С того дня он начал за мной ухаживать: целый год был наполнен его визитами, доставлявшими немало удовольствия нам обоим, воскресными прогулками и пикниками, длинными разговорами за чаем, во время которых выяснилось, что наши интересы, взгляды и устремления во многом схожи. Естественным итогом всего этого явилось предложение руки и сердца, которое он сделал мне через директрису несколько недель назад. Мисс Хэдли от моего лица с радостью приняла это предложение.
— Я знаю Вильгельмину уже пятнадцать лет, мистер Харкер, и могу с уверенностью сказать — она ни разу не вышла за рамки приличий и не сделает этого впредь. Это прелестное существо — воплощение женственности и грации, и я не сомневаюсь, она станет превосходной женой.
Джонатан более чем соответствовал представлениям мисс Хэдли об идеальном муже, и мой грядущий брак она относила к числу своих педагогических побед.
— Те уроки и наставления, которые ты получила в нашей школе, принесли свои плоды, Вильгельмина, — заявила она, когда мы с ней остались наедине. — Спору нет, нам всем будет очень тебя не хватать. Но твой успех послужит всем нашим ученицам вдохновляющим примером и, не побоюсь сказать, станет для нашей школы великолепной рекламой. Передавая тебя в надежные руки, я счастлива, как была бы счастлива твоя родная мать. Если бы тебе пришлось выйти замуж за человека, не заслуживающего звания джентльмена, я была бы безутешна.