Гарри Тертлдав (под псевдонимом H.N. Turteltaub)
Стэнли Берстайну, профессору Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, и Норин Дойл в знак благодарности за их дружбу и помощь в моих исследованиях посвящаю я эту книгу
Справка по мерам и деньгам
В этой книге я старался использовать реалии, которые использовали бы и с которыми сталкивались бы мои персонажи во время своего путешествия. Ниже приводятся их приблизительные эквиваленты (точные дать невозможно, ибо меры имели разные значения в разных городах).
1 палец = 1 см 85 мм
6 ладоней = 1 локоть
1 локоть = 46 см
1 плетр = 30 м
1 стадия = 185 м
1 котил = 0,27 л
1 метрет = 39,4 л
1 хус = 3,28 л
12 халков = 1 обол
6 оболов = 1 драхма
100 драхм = 1 мина (436 г серебра)
60 мин = 1 талант
Как уже отмечалось, это приблизительные значения. В качестве примера того, как широко они могли варьироваться, сообщу читателям следующий факт: 1 талант в Афинах составлял около 26 кг, тогда как на острове Эгина, менее чем в 30 км от Афин, он был равен примерно 37,142 кг.
ГЛАВА 1
Менедем и его двоюродный брат Соклей направлялись к «Афродите», стоявшей в главной гавани Родоса. Оба они были облачены в хитоны до середины бедра, а Соклей поверх хитона набросил еще и хламиду. Вообще-то он вполне мог обойтись и без плаща: хотя месяц анфестерий еще не кончился и весеннее равноденствие было впереди, в ясном голубом небе ярко сияло солнце. Как все, кто часто выходит в море, оба двоюродных брата оставались босыми даже на берегу.
С севера дул легкий бриз. Глубоко вдохнув, Менедем нетерпеливо кивнул и заметил:
— Скоро наступит отличная погода для плавания.
Он был невысоким, гибким, очень красивым, с чисто выбритым лицом — такое бритье ввел в моду Александр Великий лет двадцать тому назад.
— Что верно, то верно, — согласился Соклей, возвышавшийся над двоюродным братом больше чем на полголовы.
Он достаточно долго учился в Афинах, чтобы перенять тамошний акцент, более резкий, чем протяжный дорийский выговор, характерный для жителей Родоса. Не интересуясь веяниями моды, Соклей не брил бороды.
Я слышал, некоторые торговцы уже вышли в море.
— Я тоже слышал об этом, но отец говорит, что еще слишком рано, — ответил Менедем.
— Наверное, он прав.
По мнению Менедема, Соклей был слишком уж благоразумным и сдержанным для своего возраста. А он ведь был всего лишь на несколько месяцев старше его самого.
— Уж скорей бы выйти в море, — заявил Менедем. — Мне не терпится заняться делом. Всякий раз, когда мы зимой бьем на берегу баклуши, я чувствую себя пойманным в ловушку зайцем.
— Зимой тоже много дел, — рассудительно ответил Соклей. — Следует заранее хорошенько подготовиться, если хочешь весной благополучно выйти в море.
— Ну конечно, дедушка, — пробормотал Менедем. — Неудивительно, что я командую «Афродитой», а ты следишь за порядком на ее борту.
Соклей пожал плечами.
— Боги даруют разным людям разные способности и склонности. Ты живешь сегодняшним днем и хочешь получить все сразу. И всегда был таким, сколько я тебя помню. Что же касается меня… — Он снова пожал плечами. Хотя Соклей и был немного старше и куда выше двоюродного брата, он привык держаться в тени Менедема. — Я совсем другой. Как ты сам сказал, я слежу за порядком. И, смею надеяться, делаю свое дело хорошо.
— Ну, с этим никто не поспорит! — великодушно согласился Менедем.
Он возвысил голос, чтобы поприветствовать людей на акатосе впереди:
— Ахой, на «Афродите»!
Плотники в хитонах и обнаженные моряки, стоявшие на борту торговой галеры длиной в сорок локтей, помахали Менедему и Соклею.
— Когда выходим в море, шкипер? — крикнул один из моряков. — Мы так долго торчим в порту, что с моих рук уже сходят мозоли!
— Мы это исправим, не беспокойся, — со смехом отозвался Менедем. — Теперь уже недолго осталось, обещаю.
Его зоркие темные глаза взглянули на плотника, стоявшего на корме судна.
— Радуйся, Кхремий! — обратился к нему Менедем с традиционным приветствием. — Как там новые рулевые весла?
— Почти готовы, капитан, — ответил плотник. — Думаю, они получатся еще более гладкими, чем старые. Даже маленький убогий старичок, рассевшись на стуле и подложив подушку под задницу, сможет повернуть твое судно в любую сторону под любым углом. — Он приглашающе помахал рукой. — Поднимись на борт и попробуй весла сам!
Менедем отрицательно помотал головой.
— Пока подождем. Я ведь все равно не могу по-настоящему их попробовать, пока судно не спущено на воду. Вот закончим просушку, тогда другое дело.
Соклей следовал по пятам за двоюродным братом, двинувшимся к носу акатоса. «Афродита» имела по двадцать весел с каждого борта, то есть на ней могло работать почти столько же гребцов, как и на пентеконторе, но она была шире, чем пятидесятивесельная галера, столь популярная у пиратов. В отличие от пиратских судов «Афродита» была предназначена для перевозки грузов.
Соклей постучал ногтем по освинцованной обшивке «Афродиты» ниже ватерлинии.
— Все еще крепкая и звонкая.
— Да уж надеюсь, — проворчал Менедем. — Мы же заменили ее только в позапрошлом году.
Он тоже постучал по одному из медных гвоздей, с помощью которых обшивка и пропитанная дегтем ткань под ней крепились к дубовому корпусу судна.
На носу еще один плотник укреплял на брусе бронзовый таран в форме трезубца. Должно быть, он услышал замечание Менедема, потому что поднял глаза и сказал:
— Держу пари, вы были очень рады, когда наконец-то смогли заменить обшивку в позапрошлом году.
— Он тебя поймал, — заметил Соклей.
— Нет, это мы в конце концов поймали его и его дружков и заполучили их для работ на «Афродите», — ответил Менедем. — Сейчас многие родосцы просто из шкуры вон лезут, пытаясь раздобыть плотников: все строят корабли для Антигона, задумавшего послать их против Птолемея.
— Это ошибка… Помогать Антигону, я имею в виду, — сказал Соклей. — Родос ведет слишком обширную торговлю с Египтом, чтобы нам выгодно было ссориться с Птолемеем.
— Тебе легко говорить, ты же учился в Афинах. Ты не знаешь, как все это выглядит отсюда. — Менедем нахмурился, вспоминая. — Ни у кого не хватит смелости перечить одноглазому Антигону, поверь мне. Недаром его прозвали Циклопом.
Крачки пронзительно закричали над их головами, и Соклей примирительно поднял руку.
— Хорошо. Я и сам не хотел бы перейти ему дорогу, раз ты так говоришь.
И тут раздался еще один птичий крик, более громкий и грубый, да и прозвучал он совсем рядом — обычно крачки летали высоко над морем.
Соклей подпрыгнул.
— Во имя египетской собаки, что это?
— Не знаю. — Менедем трусцой направился прочь от «Афродиты». — Пошли посмотрим!
Соклей протестующе щелкнул пальцами.
— Наши отцы послали нас сюда с иной целью — проверить, готово ли судно к отплытию!
— Это мы еще успеем, — отозвался Менедем через плечо. — Уж не знаю, что за создание издает такие звуки, но оно может оказаться тварью, какой еще не видел ни один эллин в Италии!
Ужасный вопль прозвучал снова. Он больше всего походил на звук сигнального рожка и в то же время звучал по-другому.
— Надеюсь никогда больше такого не услышать, — сказал Соклей.
Но, как это частенько случалось и прежде, все-таки последовал за Менедемом.
Поскольку вопли повторялись через более или менее равные промежутки времени, обнаружить их источник не составило особого труда — во всяком случае, ищейка для этого не потребовалась. Звуки доносились из ветхого пакгауза, стоявшего на волноломе примерно в плетре от «Афродиты». Владелец развалюхи, толстый финикиец по имени Химилкон, выбежал наружу, зажимая уши руками, и буквально наткнулся на Менедема с Соклеем.
— Радуйся, — сказал Менедем. — У тебя там ревет леопард?
— Или какой-нибудь египетский мудрец вызвал злого демона из глубин Тартара? — добавил Соклей.
Химилкон потряс головой из стороны в сторону, что у финикийцев означает «нет».
— Ни то и ни другое, господа, — ответил он на эллинском языке, хотя и с горловым акцентом.
В его ушах поблескивали золотые кольца. Чтобы показать, как он расстроен, финикиец дернул себя за курчавую бороду, которая была куда длинней и гуще, чем борода Соклея.
— Проклятая птица прекрасна, но сводит меня с ума!!!
— Птица? — Менедем приподнял бровь, услышав очередной вопль. — Что же это за птица? Голубь с медной глоткой?
— Птица, — повторил Химилкон. — Я не помню, как она называется по-эллински.
Он закричал в сторону пакгауза:
— Хиссалдом! Тащи сюда клетку, я хочу показать проклятущее создание этим достойным молодым людям!
— По-моему, он рассчитывает, что мы купим эту птицу, какой бы она ни была, — прошептал Соклей Менедему.
Капитан «Афродиты» нетерпеливо кивнул.
Из развалюхи донесся голос Хиссалдома:
— Уже иду, хозяин!
Покряхтывая под весом огромной тяжелой деревянной клетки, раб-кариец вышел из пакгауза и поставил свою ношу на землю рядом с Химилконом.
— Вот она.
Менедем и Соклей присели, чтобы заглянуть между прутьями. Очень большая птица со сверкающими синими перьями и удивительным хохолком уставилась на них бусинками черных глаз. Она открыла бледный клюв и выдала еще один вопль, куда более устрашающий, чем все предыдущие, потому что крик этот прозвучал совсем близко.
Потирая ухо, Менедем посмотрел на Химилкона.
— Такого создания я никогда еще не видел!
Хиссалдом выдал наконец забытое хозяином эллинское словцо:
— Это павлин.
— Правильно, павлин! — подтвердил Химилкон с гордостью, которая выглядела бы куда внушительней, если бы ему не приходилось перекрикивать птичьи вопли.
— Павлин! — хором воскликнули Менедем с Соклеем — и возбужденно, и недоверчиво одновременно.
Менедем покрутил пальцем перед клювом птицы и процитировал Аристофана, своего любимого драматурга:
— «Кто ты, птица или павлин»?
— Это самый настоящий павлин. И мой раб может подтвердить это, — заверил братьев финикийский торговец, который, вероятно, никогда не слышал о комедии «Птицы». — И поосторожней машите руками. Он клюется.
— Откуда он? — спросил Соклей.
— Из Индии, — ответил Химилкон. — С тех пор как божественный Александр двинулся туда во главе эллинской армии, на берегах Внутреннего моря появилось столько этих птиц, как никогда раньше. У меня есть павлин и пять пав — они в клетке в пакгаузе. Самки ведут себя тише самца, хвала Ваалу.
— Неужели из Индии? — Соклей озадаченно почесал затылок. — Но в «Истории» Геродота ничего не говорится о том, чтобы в Индии жили павлины. Он пишет об одеждах, сделанных из древесных волокон, об огромных муравьях, которые добывают золото, о самих индийцах с черными головами; кстати, семя их тоже черное. Но ни слова о павлинах. Если бы павлины водились в Индии, Геродот наверняка бы об этом упомянул.
Химилкон пожал плечами.
— Я никогда не слышал об этом эллине, кем бы он ни был. Но мне прекрасно известно, откуда берутся павлины. И если этот твой Геродот ничего о них не говорил, держу пари, он просто о них не знал.
Менедем со смехом сказал:
— С этим не поспоришь, Соклей.
Ему очень нравилось поддразнивать двоюродного брата, который, как порой казалось Менедему, не знал настоящей жизни, черпая свои представления из сочинений различных ученых. Еще раз взглянув на птицу, Менедем спросил торговца:
— А что там за масса перьев? Не похоже, чтобы они росли у него из спины.
— Нет-нет-нет! — Финикиец энергично замахал руками. — Ничего подобного! Это хвост. Просто клетка чересчур маленькая, в ней слишком тесно.
— Все эти перья — хвост? — Менедем снова приподнял бровь. — Да ты нас дурачишь.
— Ну что вы, господа. — Химилкон вытянулся во весь рост — ну просто олицетворение оскорбленного достоинства. — Посмотрите сами, если не верите.
Он повернулся к рабу.
— Открой дверь и выпусти птицу, чтобы показать господам. Они могут стать покупателями, э?
Но Хиссалдому было плевать, станут Менедем и Соклей покупателями или нет.
— Хозяин, смилуйтесь! — взвыл он. — Мне ведь потом придется загонять эту тварь обратно!
— А разве ты сейчас чем-то занят? — заявил Химилкон. — Павлин не улетит, у него подрезаны крылья. Давай же, никчемный лентяй!
Бормоча что-то себе под нос, Хиссалдом присел на корточки и принялся возиться с двумя вставленными в петли бронзовыми крючками, которые держали дверцу на запоре. Но даже после того как раб открыл клетку, павлин не торопился выходить.
— Он глупый, — сказал Хиссалдом, посмотрев на двух эллинов. — Я как раз собирался объяснить вам, что это очень глупая птица!
Но тут павлин наконец-то понял, что случилось, и, издав очередной вопль, ринулся вон из клетки. Менедем удивленно вскрикнул. Он и раньше видел, что птица большая, но никак не думал, что настолько огромная: тело павлина было размером почти с тело лебедя, а хвост… Химилкон не лгал — хвост оказался по крайней мере вдвое длиннее, чем выглядел в клетке.
— До чего же красивый, — выдохнул Соклей.
Хвост и туловище павлина поблескивали в солнечном свете голубым и зеленым.
Менедем кивнул.
— И вправду красивый. Мы никогда…
Он хотел сказать, что они никогда еще не видели в Италии таких птиц, но вовремя прикусил язык. Если Химилкон догадается, как они хотят заполучить павлина, цена его мигом взлетит до небес.
— Ох, ну вот, начинается! — возопил Хиссалдом, когда павлин пустился бежать. — Господа, перережьте ему путь и гоните обратно!
Менедем с Соклеем попытались обогнать павлина, но он увернулся от них, как девушка-флейтистка уворачивается от пьяного кутилы, пытающегося потискать ее на симпосии. А потом пустился прочь с прытью скаковой лошади, визгливо крича на бегу.
Его ноги не были похожи на ноги лебедя или гуся, они скорее напомнили Менедему лапы фазана или дрофы. Оба брата мчались за птицей, а за ними, понукаемый проклятиями хозяина, бежал раб Хиссалдом.
Павлин все время пытался взлететь. Летать он не мог: как и сказал Химилкон, его крылья были подрезаны. Однако каждая попытка, сопровождавшаяся трепыханием и хлопаньем крыльев, прибавляла ему скорости.
— Он бегает быстрее… нас… — выдохнул Соклей.
— Ага… — Менедем тоже запыхался. — Мы можем выставить его на следующих Олимпийских играх, и он запросто выиграет забег.
Он возвысил голос:
— Два обола тому, кто поймает птицу, не помяв ее!
Моряки, рабочие и просто проходившие мимо люди уже вовсю глазели на павлина — а может, их привлекал спектакль: трое мужчин, гоняющихся за птицей. Теперь же возможность заработать заставила целую толпу тоже припустить за павлином, и его окружили со всех сторон.
Один из обнаженных моряков схватил беглеца.
— Я его держу! — торжествующе закричал он.
Мгновение спустя моряк закричал снова, на этот раз жалобно:
— О-ей-ей! Помогите!
Павлин ударил его большими когтистыми лапами и ободрал кожу. Потом начал бить крыльями. И наконец сильно клюнул бедолагу.
— О-ей-ей! — снова завопил моряк, выпустив свою добычу.
— А ведь Химилкон предупреждал, что эта тварь может оттяпать палец, — сказал Соклей Менедему.
— Парня клюнули не в палец, — ответил Менедем. — И ему еще повезло, что ему этоне оттяпали!
Теперь, казалось, никто не горел желанием приблизиться к павлину. Стоявший у дверей своего пакгауза Химилкон закричал:
— Гоните его сюда, обратно!
Люди просто горели желанием это сделать. Вопя и размахивая руками, швыряя в павлина галькой — однако оставаясь при этом на почтительном расстоянии, — они ухитрились завернуть птицу, так что теперь она бежала к финикийскому торговцу, а не от него.
— Этот урод вознамерился поймать павлина сам! — сказал Менедем, все еще несясь по пятам за птицей.