— Ваша честь, — начала Файнсток, в первый раз за время слушания вставая со своего места. — Народ убеждает суд отойти от залогового плана и назначить сумму в размере двухсот пятидесяти тысяч долларов.
Судья Найберг оторвался от бумаг и посмотрел сначала на Файнсток, а затем, в первый раз, на Гладдена. Показалось, что при помощи осмотра он пытался удостовериться: отчего этого человека оценивают в столь большую сумму при сравнительно небольшом объеме обвинений.
— Почему это, госпожа Файнсток? — спросил он. — Я не вижу перед собой ничего, что побуждало бы к такому отходу.
— Ваша честь, мы полагаем, что в данном случае существует риск бегства от следствия. Обвиняемый отказался дать информацию о месте жительства или хотя бы о месте, где поставил машину. Его водительское удостоверение выдано в штате Алабама, и мы не можем удостоверить его подлинность. Итак, для начала: мы не уверены даже в том, что Гарольд Брисбен — его подлинное имя. Мы не знаем, кто он и где живет, имеет ли он работу или семью, и поэтому считаем, что существует риск его исчезновения.
— Ваша честь, — вскочил со своего места Краснер, — госпожа Файнсток сделала ошибочные заявления. Имя моего клиента известно полиции. Оно подтверждается законно выданным водительским удостоверением штата Алабама, за которым не известно никаких проблем. Мистер Брисбен только что прибыл в город в поисках работы и потому не имел постоянного места жительства. Как только он сможет устроиться, немедленно известит власти. Мой клиент может находиться в контакте с правосудием в любое время, при помощи сотрудников моего офиса, и он также согласен дважды в день подвергаться проверке — мной или любым лицом, которое назначит ваша честь. Как ваша честь знает, отклонение от залогового плана требует оснований, подтверждающих склонность обвиняемого к совершению побега. Отсутствие постоянного адреса никоим образом не является основанием для заявлений о такой склонности. Напротив, мистер Брисбен заявил о своей невиновности и не желает откладывать слушания по своему делу. Он совершенно ясно выразил намерение противостоять обвинениям и очистить свое имя чем скорее, тем лучше.
— Контакт с вашим офисом — это хорошо, но как быть с адресом? — задал вопрос судья. — Где именно он собирается жить? Мне кажется, вам следует отвлечься от своих рассуждений и обратить внимание на тот факт, что до своего ареста этот человек уже пытался обмануть офицеров полиции.
— Ваша честь, мы оспариваем это обвинение. Полицейские были одеты в гражданское платье и никоим образом не обозначили свою принадлежность к полиции. Мой клиент имел при себе весьма дорогостоящее оборудование, фотокамеру, которая к тому же дает ему средства для существования. Он опасался, что может стать жертвой грабежа. По этой причине он и убегал от своих преследователей.
— Очень интересно, — заметил судья. — Вернемся к вопросу относительно адреса.
— Мистер Брисбен снимает комнату в «Холидей инн» на бульваре Пико. Оттуда он отправляется на поиски работы. Мой клиент — фотограф и дизайнер графики, он работает по заказам и уверен в собственных перспективах. Он не планирует уезжать. Как я уже отметил, он собирается опровергнуть эти...
— Именно, мистер Краснер, как вы уже сказали. Какого рода залог вы собираетесь предложить?
— Видите ли, сэр, четверть миллиона долларов при обвинении в сбросе одной мусорной корзины в океан — это весьма странно. Я считаю честным требование залога в пять или даже десять тысяч долларов, что более соответствовало бы характеру обвинений. Мой клиент весьма стеснен в средствах. Истратив все деньги на внесение залога, он не сможет оплатить жилье и юридическую помощь.
— Не забывайте об обвинениях в вандализме и препятствовании действиям полиции.
— Ваша честь, как я уже говорил, он бежал от полиции, поскольку не имел об этом ни малейшего понятия. Он полагал...
— Мистер Краснер, я снова предупреждаю — оставьте ваши аргументы суду присяжных.
— Простите, ваша честь, но прошу, взгляните на обвинения. Совершенно ясно, что этот случай попадает под определение мелкого хулиганства и, следовательно, размер залога должен определяться соответствующим образом.
— Что-либо еще?
— Нет.
— Госпожа Файнсток?
— Да, ваша честь. Народ продолжает убеждать суд отойти от залогового плана. Два основных обвинения, выдвинутых против мистера Брисбена, относятся к уголовным и останутся таковыми. Вопреки заверениям мистера Краснера народ не считает, что обвиняемый избавлен от склонности к побегу от правосудия, и не считает, что его настоящее имя — Гарольд Брисбен. По мнению моих детективов, обвиняемый покрасил волосы примерно в то же время, когда, судя по дате выдачи, получил свои водительские права. Что согласуется с возможной попыткой затруднить идентификацию личности. Мы рассчитываем получить данные с отпечатками пальцев из департамента полиции Лос-Анджелеса сегодня и проверить, не...
— Ваша честь, — прервал ее Краснер, — я должен заявить протест на основании того...
— Мистер Краснер! — повысил голос судья. — Вам предоставят слово.
— Кроме того, — продолжала Файнсток, — арест мистера Брисбена явился следствием иных подозрительных действий, в которых он непосредственно участвовал. А именно...
— Протестую!
— ...фотографирование малолетних детей, часть которых находились без одежды, скрытое от них самих и от наблюдения их родителей. Инцидент...
— Ваша честь!
— ...обвинение по которому уже было представлено ранее, произошел после того, как мистер Брисбен попытался скрыться от офицеров полиции, собиравших изобличающие его факты.
— Ваша честь, — громко произнес Краснер, — не существует никаких тяжких обвинений, предъявленных моему клиенту. Все, что пытается сделать окружной прокурор, — это признать человека виновным до того, как суд вынесет свое решение. Это совершенно неуместно и аморально. Если мистер Брисбен действительно совершил подобные действия, тогда где ваши обвинения?
В зале суда наступила тишина. Выпад Краснера даже заставил остальных поверенных, шептавших что-то своим клиентам, убавить голос. Взгляд судьи медленно перешел от Файнсток на Краснера и дальше — на Гладдена, прежде чем он снова посмотрел на обвинителя и продолжил обсуждение:
— Госпожа Файнсток, существуют ли в настоящее время иные обвинения, расследуемые вашими сотрудниками? Я подчеркиваю: в настоящий момент.
Файнсток помедлила и затем неохотно сказала:
— Нет иной информации, представленной в деле, однако полиция, как я уже сказала, продолжает расследование с целью выяснения настоящего имени и рода занятий обвиняемого.
Судья снова посмотрел в бумаги, разложенные перед ним, и углубился в чтение. Краснер открыл было рот, собираясь что-то добавить, но передумал. Судя по всему, судья уже принял решение.
— Залоговый план требует в данном случае установить сумму в десять тысяч долларов, — сказал судья Найберг. — Я намерен несколько отклониться от него и установить залог в пятьдесят тысяч долларов. Мистер Краснер, я буду готов вернуться к этому решению позднее, если к тому времени ваш клиент сумеет представить окружному прокурору подтвержденные сведения о своем адресе, имени и тому подобном.
— Да, ваша честь. Весьма вам признателен.
Судья объявил следующее по очереди слушание. Файнсток закрыла лежавшую перед ней папку, отложив ее в стопку справа от себя, взяла другую, слева, и открыла ее. Адвокат обернулся к Гладдену, еле заметно улыбаясь:
— Извините. Я полагал, мы поднимемся не выше двадцати пяти. Вся прелесть в том, что она скорее всего просто счастлива. Просила четвертак, а рассчитывала или на гривенник, или на пятачок. Вышел пятачок.
— Ну и ладно. Как скоро я выйду отсюда?
— Сидите спокойно. Я вас вытащу в течение часа.
Глава 11
Около берега озеро Мичиган уже замерзло, а край непрочного еще льда выглядел причудливо-неровным и даже красивым. Верхние этажи высотки с логотипом «Сирз» оказались скрыты за серовато-белой пеленой, окутавшей весь город. Такой вид открывался мне со скоростного шоссе Стевенсон. Утро постепенно переходило в день, и я предположил, что до вечера снег пойдет еще не один раз. А я думал, что в Денвере холодно — пока не вышел из самолета в Мидуэе.
С моего последнего приезда в Чикаго прошло три года. И несмотря на все тот же холод, я уже подзабыл, что это за место. В начале восьмидесятых я посещал здесь школу журналистики и успел полюбить этот город.
Я надеялся остаться здесь по завершении учебы, прибившись к какой-либо из местных газет. Но «Трибюн» и «Санди таймс» сделали ручкой, а беседовавшие со мной редакторы посоветовали уехать, набраться опыта, а затем уж вернуться с собственными сюжетами. Горькое разочарование. Не столько их отказ, сколько перспектива покинуть город. Само собой, что я мог получить место в бюро городских новостей, где подрабатывал в студенческие годы.
Однако редакторы имели в виду совсем иной опыт, а мне была не по душе сама идея работать где угодно, только не в офисе. При том, что платили там словно школяру, которому больше нужен его клип, чем деньги. Потому я уехал домой и поступил на работу в «Роки». С тех пор прошло много лет. Поначалу я ездил в Чикаго минимум два раза в год — повидать друзей и зайти в знакомые мне бары, но со временем и это забылось.
Итак, в последний раз я приезжал сюда три года назад. Как раз тогда мой друг, Ларри Бернард, поступил на работу в «Трибюн» после долгого отсутствия и набрал наконец тот самый опыт, о котором уже сказано. Повидав его, больше я не возвращался. Думаю, теперь я располагал сюжетами, достойными такого издания, как «Трибюн», но посылать их в Чикаго даже не приходило в голову.
Из такси я вышел около отеля «Хайатт», по другую сторону от редакции «Трибюн». Поселиться раньше трех часов дня не удавалось, пришлось оставить вещи у дежурного и поискать таксофон. Недолго помусолив телефонную книгу, я набрал один из номеров департамента полиции Чикаго («Третий район, тяжкие преступления») и произнес имя детектива Лоуренса Вашингтона.
Услышав в ответ его голос, я повесил трубку. Достаточно убедиться, что он на месте. Мой опыт общения с копами, чисто репортерский, подсказывал: не стоит договариваться о встрече. Сделав так, вы лишь укажете точное место, которого им следует избегать, и точное время, когда не надо приходить.
Большинство полицейских не любят разговаривать с нами, а многие вообще предпочитают не светиться в компании с журналистом. А с теми немногими, кто не делает этого, лучше осторожничать самому. Так что приходится извиваться как уж. Это такая игра.
Положив трубку, я взглянул на часы. Почти двенадцать. Оставалось еще двенадцать часов. Рейс на Даллас вылетал ровно в восемь, следующим утром. Выйдя из отеля, я поймал такси и, заставив водителя включить печку, велел ему ехать по Бельмонт и Уэстерн, с намерением добраться в Линкольн-парк. По дороге я вспоминал описание места, где обнаружили тело ребенка. С того момента прошел ровно один год. Я подумал, что место происшествия, конечно, если я его найду, будет иметь тот же вид, что и год назад.
Открыв ноутбук, я загрузил программу и нашел страницу из «Трибюн», что скопировал вчера вечером в библиотеке «Роки». Прокрутив абзацы с второстепенными деталями дела Смазерса, я разыскал описание места, где обнаружили тело. На него наткнулся ученый-зоолог, срезавший путь и направившийся к дому своей подружки прямо через парк.
Мальчик лежал на открытом заснеженном поле, там, где летом проходили состязания международной лиги по игре в итальянские кегли — бочи. В статье говорилось, что в конце Кларк-стрит, около ее пересечения с Висконсин, есть конюшня красного цвета, которая является частью городского зоопарка.
Движение не было напряженным, и до парка мы добрались минут за десять. Я сказал водителю, чтобы тот проехал по Кларк, остановившись у бровки сразу за перекрестком.
Парк оказался укрытым свежевыпавшим снегом, на котором виднелось совсем немного следов. Как я заметил, глубина снега еще не достигала и трех дюймов, судя по боковинам скамеек, расставленных вдоль дорожек. Часть парка, в которой я оказался, выглядела совершенно безлюдной. Выйдя из машины, я прошел на поляну, не предполагая обнаружить ничего и одновременно в ожидании чего-то неизвестного. Не знаю, чего именно я ждал.
Вероятно, это было лишь минутное ощущение. Пройдя половину пути, я наткнулся на цепочку следов, пересекавших мой путь слева направо. Пройдя еще немного, встретил следы еще одной вереницы ног, шедших теперь справа налево. Дети, подумал я. Возможно, экскурсия в зоопарк. Если, конечно, он открыт. Я взглянул в сторону красного цвета строения и только в этот момент заметил цветы, лежавшие возле огромного дуба, на расстоянии примерно двадцать ярдов от меня.
Направляясь к дереву, я инстинктивно понял, что это такое. Цветы отмечали годовщину того дня. И место. Подойдя ближе к дереву, я увидел, что цветы — ярко-красные розы, рассыпавшиеся на снегу словно кровь. Они оказались искусственными и были сделаны из древесной стружки. В развилке самой нижней ветви дерева кто-то оставил маленькое фото, сделанное в ателье.
Улыбающийся мальчик, локтями упершийся в стол и охвативший ладонями свои щеки. На нем были надеты красный пиджачок и белая рубашка с повязанным на шее совсем небольшим синим галстучком. Как я понял, сюда приходила его семья. Интересно, подумал я, почему они не устроили поминание на его могиле?
Пруды около конюшни уже покрылись льдом, и там на коньках катались несколько человек. Никого больше. Посмотрев на Кларк-стрит, я заметил ожидавшее меня такси. На противоположной стороне улицы возвышалось кирпичное здание. Надпись на нависающей части фронтона гласила: «Дом Хемингуэя». Именно оттуда вышел зоолог, вскоре обнаруживший маленькое детское тело.
Обернувшись, чтобы снова взглянуть на фото, вставленное в развилку, я решительно потянулся к снимку и снял его с дерева. Карточка оказалась запечатанной в пластмассу, защищавшую бумагу от осадков. Такой же пластик, как на водительских правах. На оборотной стороне — имя мальчика, и больше ничего. Я опустил фото в карман пальто. Я подумал, что однажды оно понадобится, чтобы продолжить мою повесть.
Такси еще ожидало меня, гостеприимное и теплое, словно жилая комната с камином. Пока мы ехали в Третий район, я продолжал изучать «Трибюн».
Факты казалась столь же ужасающими, как и в случае с убийством Терезы Лофтон. Мальчика похитили с территории обнесенного забором центра отдыха начальной школы, располагавшейся на Дивижн-стрит. Он и еще двое детей вышли на улицу, чтобы поиграть в снежки. Как только учительница заметила, что детей нет в классе, она тут же вышла на улицу и собрала всех.
Не оказалось только Бобби Смазерса. Оба двенадцатилетних свидетеля не смогли рассказать следователям ничего существенного. По их словам, Бобби просто исчез. Отвлекшись от своей снежной забавы, они посмотрели вокруг и больше его не увидели. Заподозрив, что мальчик спрятался и хочет с ними позабавиться, они нарочно не стали его искать.
Тело мальчика нашли на снегу следующим днем. На поляне для игры в кегли, в Линкольн-парке. Несколько недель, с утра до вечера, шло расследование, возглавляемое детективом Джоном Бруксом. Он вел дело с начала до конца и не продвинулся дальше, чем оба двенадцатилетних свидетеля: в тот день Бобби Смазерс исчез с территории школы.
Прочитав, я задумался о сходных со случаем Лофтон деталях. Таких моментов нашлось немного. Девушка взрослая, белой расы. Мальчик — чернокожий и совсем-совсем ребенок. Настолько далеки в словесном описании, насколько вообще возможно. Но они оба исчезли более чем за 24 часа до своего обнаружения, и оба изуродованных тела найдены в городских парках. Наконец, оба в свой последний день находились в детских учреждениях: мальчик — в школе, а девушка — в детском садике, где работала.
Я не имел представления о важности всех обстоятельств, но это единственное, чем реально располагал.
* * *
Штаб Третьего района представлял собой настоящую крепость, выстроенную из ярко-оранжевого кирпича. В этом вытянутом двухэтажном здании находился также городской суд Первого района округа Кук. Нескончаемым броуновским движением здесь кишели люди, сновавшие туда и обратно через стеклянные, мутные от табачного дыма двери.