Они остановились около двери. Охранник отворил засов, пропуская русского в камеру. Белинский вздрогнул, когда за ним захлопнулась кованная дверь. Его взору предстал бледный заросший человек, который мало походил на поручика Репнина. Белинский снял шляпу, сделав несколько шагов в глубь камеры.
Репнин сначала не обратил внимания на открываемую дверь. Он был доведен до отчаяния и уже давно перешагнул ту черту, когда человек надеется на что-то хорошее. Но потом все же человеческое любопытство взяло над ним верх. Он не сразу узнал вошедшего. Тот был в гражданской одежде, а Николай привык видеть его в военном мундире.
"Адъютант его высочества. Что все это значит", - промелькнула мысль. Николай поднялся с постели, настороженно посматривая на гостя.
-- Поручик Репнин, - разорвал Белинский пугающую тишину.
Его голос прозвучал так громко, что больно резанул по воспаленным нервам поручика.
-- Не надо так кричать, граф, - произнес он едва слышно и сам напугался собственного голоса. Он показался ему каким-то чужим. Сколько времени он здесь провел, Николай не знал. Он ждал казни, как спасения. В мозгу постоянно был страх, что он просто сойдет с ума. "А может, они того и добиваются? - Постоянно думал он. - Почему они забыли обо мне? Почему не приходят? Что им нужно?" Он с нетерпением ждал охранника, чтобы просто поговорить с ним. Репнин знал, что тот не понимает его. Но ему было необходимо услышать человеческую речь, пусть даже чужую. Иногда попадались нормальные люди, и ему удавалось перекинуться парой фраз. Но чаще его просто игнорировали. Ставили миску с пищей и молча уходили. А сейчас перед ним стоял человек. И не просто человек, а русский.
-- Ужасно выглядите, - произнес адъютант, понижая голос.
-- Вы заметили, - усмехнулся Николай, - да, здесь не дворец. Присаживайтесь. - Пригласил он гостя сесть, указывая на лавку.
-- Благодарю, но я постою.
-- Понимаю. Вы пришли, чтобы помочь мне? - С надеждой в голосе спросил поручик.
В этот момент Белинский понял, что уговорить Репнина не составит труда. Тот был готов на все, чтобы вырваться отсюда.
-- Это будет зависеть от вас, - спокойно ответил адъютант.
-- От меня? У вас ко мне предложение от его высочества. - Усмехнулся молодой человек. - Ну, и каковы его условия?
-- С чего вы взяли, что от его высочества?
-- Но вы же адъютант Романа Александровича. Человек для деликатных поручений. Если бы это была воля императора, приехал бы кто-нибудь другой.
Белинский бесстрастно смотрел на поручика:
-- Хорошо. Я рад, что вы все понимаете. Это облегчает дело. Вы правы, я к вам с особым поручением от его высочества. И я думаю, что вы догадывайтесь с каким.
-- О, ну, конечно, - нервно рассмеялся Николай. Конечно, он понимал. Что ж тут непонятного. Всем его планам конец. Всем мечтам и надеждам. А взамен он получит жизнь. Но какую? - Но я дам вам самому возможность сказать мне об этом.
-- Как вам будет угодно. - Белинский подавил в себе жалость к поручику и, добавив в голос побольше металла, произнес: - Вы должны навсегда забыть об Анне Романовне и об обещании, которое вам дал его высочество.
-- Обещании? Его обещание ничего не стоит! Это пыль! Дым! Оно развеется, как только он того пожелает. - Разозлился Николай. Но его злость была направлена не столько на Романова, сколько на самого себя. Да, он злился, потому что знал, что согласится.
Адъютант ничего не ответил на эту вспышку гнева, лишь плотно сжал губы.
-- А вы не многословны. Что же вы не скажете, как я смею, как я могу говорить такое? А?
-- Я жду вашего ответа, поручик, - холодно произнес Белинский.
Николай схватился руками за голову, взъерошив и без того неприбранные волосы. Если бы этот человек появился здесь сразу же после его ареста, он бы просто рассмеялся ему в лицо. Он бы выгнал его и с вызывающей презрительной улыбкой сказал нет. Но сейчас все изменилось. Николай знал, что не вынесет, если останется здесь один.
-- Я согласен, - тихо прошептал он.
Белинский молчал, словно не расслышал ответа Репнина.
-- Я согласен! - Тогда крикнул Николай.
-- Это еще не все.
-- Не все? Ну, говорите. Что, что вам еще от меня надо?!
-- Вы должны покинуть Петербург и больше никогда не попадаться на глаза ни его высочеству, ни его дочери.
-- Покинуть Петербург? - Эта новость была для него страшнее, чем новость о том, что он больше не должен видеться с Анной. Он понимал, что она была, не так уж и нужна ему. Ему были нужны Петербург, Зимний дворец, служба при дворе, блистательная карьера. И теперь он всего этого лишится. Всего. Тогда зачем вообще жить? Зачем дышать? Зачем страдать? - Он зашагал взад вперед по камере. - Нет, - упрямо произнес он.
Наблюдая за молодым человеком, адъютант ощутил доселе неведомое чувство брезгливости. Он считал, что Репнин влюблен в девушку, но волею судьбы обречен, быть в разлуке с ней. И что же на самом деле? От княжны он отказался с легкостью, а от Петербурга не желает.
-- Что ж. Тогда нам больше не о чем говорить. - Высокомерно произнес он. - Прощайте. - Он сделал несколько шагов к двери, прежде, чем его остановил голос Николая.
-- Постойте! Как прощайте! - Ужас в этот момент охватил поручика. Он просто не мог остаться здесь. Вдруг так захотелось жить, дышать свежим воздухом, снова увидеть солнце. И к черту Петербург, к черту карьеру. Просто жить где-нибудь в тиши с Викторией и наслаждаться жизнью. - Не уходите! Я согласен!
Белинский остановился и снова посмотрел на Николая.
-- Замечательно. Я сейчас уйду, а вам еще какое-то время придется побыть здесь. Но не беспокойтесь, сегодня к вечеру вы будете свободны.
-- К вечеру? А сейчас... - Николай не хотел оставаться здесь ни минуты, но в то же время понимал, что придется потерпеть.
-- Сейчас десять часов утра.
-- Сколько я здесь?
-- Двадцать восемь дней, - произнес Белинский, стукнув в дверь. Та тут же открылась, выпуская адъютанта из подземелья.
-- Двадцать восемь дней, - прошептал Николай. - Двадцать восемь дней украденной жизни.
Начальник тюрьмы пил свой утренний кофе, когда к нему пожаловал неожиданный гость. Он вскочил со стула, застегивая мундир и вытягиваясь перед его высочеством.
Роман Александрович лениво обвел взглядом кабинет. Ему было не приятно находиться здесь и появилось желание поскорее разобраться с делами и уйти.
-- Ваше высочество. Я... я так ... рад, - мялся офицер.
-- Оставим. Оставим любезности. - Роман прошел к столу. Он бросил на него свернутый лист бумаги, перетянутый лентой и скрепленный печатью государя.
Офицер, как завороженный смотрел на документ, не понимая в чем дело.
-- У меня мало времени. Я очень спешу, - надменно произнес Романов. - Он бросил беглый взгляд на офицера и тут же отвернулся.
-- Конечно, ваше высочество. Все, что вы потребуете, - подобострастно произнес военный.
Роман бросил на офицера насмешливый взгляд.
-- Это приказ об освобождении графа Ростопчина. Приведите его немедленно.
-- Графа, - побледнел начальник тюрьмы. Рука потянулась к вороту.
Роман сразу же сбросил свою медлительность, настороженно посмотрел на собеседника.
-- Графа Ростопчина. Надеюсь, вы знаете, кто находится в вашем ведении.
-- О, конечно, ваше высочество. Я. Я знаю. Но...
-- Что?
-- Я. Я еще сегодня ночью отправил донесение во дворец.
Роман почувствовал, как ледяной холод прошел по его телу.
-- Я думал, вы знаете. - Офицер смотрел на Романова, но, не дождавшись ответа, произнес: - Он повесился. Сегодня ночью. В камере. - Начальник тюрьмы продолжал смотреть на его высочество, на его холодное не проницаемое лицо. - Он записку оставил. Для супруги.
-- Выйдите. - Металлически произнес его высочество.
-- Что?
-- Выйдите вон. - Снова повторил он, не повышая голоса.
Офицер спорить не стал, и тут же выскочил из комнаты.
Роман несколько минут просто стоял на одном месте, прикрыв глаза. Словно вся жизнь пронеслась перед ним в этот момент. Почему на душе так гадко? Так мерзко? Кто ему этот человек? Никто. Только через некоторое время, почувствовав боль в руках, он пришел в себя. Он поднял руки, до боли сжатые в кулаки, к своему лицу. Пальцы посинели от напряжения, и Роману потребовалось огромных трудов разжать их. Он увидел, что руки ужасно дрожат, совершенно не слушаясь его. Он провел ими по сюртуку, словно пытаясь стереть невидимую кровь. Роман Александрович инстинктивно подошел к столу и сел на стул. Рука потянулась к маленькому самодельному конверту. Роман повернул его и прочел слова, которые обожгли его безумным огнем. Стало нечем дышать. Он ослабил узел, пытаясь вдохнуть свежего воздуха.
"Моей любимой жене Вере Петровне, - снова прочел он надписанный конверт. Роман взял его обеими руками, желая развернуть записку, но тут же остановился. "Моей любимой жене Вере Петровне" - эти слова больно врезались в его мозг. Он бросил письмо на стол и смотрел на него так, как будь-то, оно представляет для него угрозу.
Его высочество снова вдохнул побольше воздуха, пытаясь привести чувства в порядок. Но в душе поднялась такая буря, которая не желала успокаиваться. Роман взял в руки приказ императора, развернул его, пробежал глазами.
-- Глупец, - прошептал он, - какой глупец. Мальчишка. - Он с силой закрыл глаза, мечтая оказаться подальше отсюда. Когда открыл их, взгляд устремился на пламя свечи, которая разгоняла дневной полумрак этой неприятной комнаты. Рука, державшая приказ, сама потянулась к ней. Его высочество с какой-то одержимостью наблюдал, как пламя охватило лист бумаги, которое постепенно превращало его в черные обугленные хлопья. И только когда пламя добралось до его пальцев, Романов пришел в себя. Остатки приказа упали на стол, оставив на сукне черное пятно.
-- Теперь оно вам ни к чему, - снова прошептал его высочество, словно обращаясь к невидимому собеседнику. - Ни к чему. Как глупо.
В этот момент он забыл о сомнениях, всю ночь терзавших его. Забыл, как тяжело ему далось решение об освобождении графа. Он понял, что, не смотря ни на что, считал себя правым. Он думал, что оказывал одолжение Вере Петровне, поднявшись непонятной жалости. А на самом деле, все пустое. Кто виноват? "Я, - безжалостно ответил сам себе Роман. - Я загнал его в петлю. Я разрушил жизнь. Нет. Две жизни. А может больше".
-- Господи. - Если бы можно было повернуть время вспять. - Господи. - Роман обхватил голову руками и тут же вскочил со стула. Он метался по комнате, словно зверь, загнанный в клетку.
-- Глупец. Глупец. - То и дело шептал он.
Через некоторое время он резко остановился. Снова постояв несколько минут, он тут же потянул узел галстука и, схватив со стола прощальную записку Ростопчина, медленно, высоко подняв голову, вышел из кабинета.
Николай не мог дождаться, когда, наконец, его выпустят из этих застенок. Ему казалось, что время тянется очень медленно, и прошло не несколько часов, а несколько дней. Он прислушивался к каждому шороху, к каждому звуку, доносившемуся из коридора. Но все бесполезно. Закралась ужасающая мысль, что Белинский или Канинг передумали и ему придется остаться здесь. Он не мог сидеть, не мог лежать, лишь нервно мерил шагами камеру. И когда он уже был доведен до последней стадии отчаяния, он услышал такой долгожданный звук, открываемой двери. Но в камеру вошел не охранник, а человек, которого Николай никак не рассчитывал здесь увидеть.
-- Вы? - Вопросительно прошептал Репнин.
-- Добрый вечер, Николай Александрович, - улыбнулся премьер-министр. Канинг прошел вглубь и брезгливо посмотрел по сторонам. Потом взглянул на русского. "Да, он сильно изменился и совсем не похож на того человека, который приехал с Александром Романовым в Англию. Этот скорее похож на нищего попрошайку, чем на офицера его императорского величества Александра Павловича". Англичанин нарочно выжидал время, заставляя русского нервничать. Теперь же, глядя на него, он был полностью уверен в своем плане.
-- Вечер? Белинский сказал, что меня отпустят вечером, - обрадовался Николай. Но тут же смутная тревога охватила его. Не спроста сюда заявился Канинг. И он обязательно что-то потребует за свободу. - Но, в прочем, я думаю, что вы здесь ни для того, чтобы сказать, что я свободен. - Насторожился поручик.
Канинг ничего не ответил, только рассмеялся в ответ. Ему очень не хотелось самому ехать в тюрьму, но так было надо. Необходимо было самому оценить обстановку и удостовериться в правильном выборе. Ошибиться второй раз он не хотел.
-- Почему вы молчите, - не выдержал Николай. - Говорите, что вам от меня нужно.
-- А вы сделаете?
Николай мгновение смотрел на англичанина. В этот момент он понял, что выполнит все, что от него потребуется.
-- Я хотел бы услышать ваши требования, прежде, чем ответить на ваш вопрос.
-- Хорошо. - Канинг подошел к лавке и сначала, по-видимому, хотел сесть на нее. Но, проведя пальцем по грубой деревяшке, тут же передумал. Оставшись стоять, он внимательно посмотрел на Репнина. - Вы ведь очень хотите выйти отсюда? - Спросил он, хотя прекрасно знал ответ на этот вопрос.
-- Что вы хотите?
-- Хочу, чтобы вы оказали мне ответную услугу. И если вы согласитесь, то прямо сейчас сможете выйти отсюда.
-- Ну, говорите же! - Нетерпеливо воскликнул Николай.
-- Мне нужно от вас не много. Всего лишь наблюдать и делиться с нами своими наблюдениями.
В глубине души Николай понимал, что его попросят о чем-то подобном, но до последнего момента надеялся, что заблуждается. И вот сейчас ему предлагают стать предателем, доносчиком, осведомителем.
-- Нет. Я офицер, а не предатель, - сквозь зубы прошипел русский.
Канинг ожидавший подобной реакции, снова улыбнулся:
-- Не торопитесь с ответом. У вас есть несколько минут, чтобы подумать. Все очень просто: либо вы соглашаетесь на мое предложение и становитесь свободным человеком, либо вы отказываетесь и остаетесь здесь навсегда. Но зато вы до конца своих дней останетесь офицером. - Последние слова были явной насмешкой.
Николай разозленный, угрожающе сделал шаг вперед.
-- Не делайте глупостей, - предостерег его Канинг. - Не ужели вы хотите сгнить здесь заживо. И ради кого. Ради мальчишки, который считает, что ему все позволено.
-- О чем вы?
-- Как о чем? Разве вы здесь не по вине Александра Романова. Разве не он виноват в ваших несчастьях. Он-то сейчас на свободе, а вы здесь.
-- Я вас не понимаю.
-- Ну, как же. Убитый вами человек был хорошим другом сэра Генри Беннета. Вы же должны понимать из-за кого произошел тот ночной инцидент. - Спокойно проговорил англичанин. Он решил сменить тактику. Нужно было его убедить, а не угрожать.
-- Так вы все знаете. Вы знаете, что на нас напали, и мы защищались.
-- Признаться, мне все равно. Он напал на вас или вы на него, это не важно.
-- А что важно? - Разозлился Николай. Теперь он понял, что во всем и, правда, виноват Александр. Если бы не его большая любовь к замужней женщине ничего этого бы не произошло. Где сейчас Александр? Может быть, уже дома и давно ухаживает за другой дамой.
-- Важно то, что вы убили человека, очень уважаемого и влиятельного. А почему это произошло, меня не интересует.
-- Даже если это так. Я не смогу вам ничем помочь.
-- Да? И что же так?
-- Я знаю, что его высочество Роман Александрович так же просил вас о моем освобождении. Так вот, он тоже выдвинул свои условия. Я больше не должен появляться в Петербурге.
-- Вот как? - Эта новость была для премьер-министра неожиданной. Он считал Репнина неплохой кандидатурой для своих поручений. Если его высочество просил об освобождении поручика, значит, он ему нужен, считал Канинг. А получается все наоборот.