«Куда вы едете?» — хотела закричать Ондайн. Неожиданно ее охватила ярость, сердце забилось. «Наверняка он поехал к любовнице!» — раздраженно подумала она. Разве не для этого он женился на ней, «висельной» невесте? Ни одна благородная женщина не потерпела бы мужа, который каждую ночь покидает супружеское ложе ради утоления ненасытной похоти.
Ондайн вернулась в тёплую постель и изо всей силы ударила кулаком в подушку. И что она так страдает? Ведь он даровал ей жизнь, обеспечил средства к существованию. Но она все равно страдала. Она боролась со своей яростью, с глупой болью, которая, казалось, поселилась в ней навсегда.
— Тысячу раз будь проклят, лорд Уорик Четхэм! — неистово шептала она, с трудом удерживая слезы.
Вдруг раздался легкий стук в дверь. Она замерла и прислушалась.
— Девочка, с тобой все в порядке? Он вернулся! Это его голос!
— Да… да! — выдавила она. — Все… в порядке.
Он не сказал больше ни слова, но Ондайн облегченно вздохнула и уже через минуту спала.
Глава 6
Ондайн разбудил стук в дверь. Это была Лотти, которая приготовила для нее ароматную ванну и завтрак. Ондайн, обрадованная мыслью о ванне, блеснула улыбкой и заторопилась в туалетную комнату, на ходу сбрасывая пеньюар.
Обмотав волосы вокруг головы и попробовав ногой воду, она осторожно погрузилась в ванну и откинулась на спину, нежась в благовонном банном масле. Через минуту она открыла глаза и с удивлением увидела Лотти, которая в ожидании стояла перед ней и держала большое полотенце. Поймав взгляд хозяйки, девушка вспыхнула и поклонилась.
— Лотти, что ты здесь делаешь? — мягко спросила Ондайн.
— Не знаю… — Она запнулась и потупилась. — Видите ли, миледи, меня назначили горничной только сегодня.
Ондайн добродушно засмеялась, стараясь не обидеть девушку. Ей нравилась Лотти — ее широкое лицо, открытая доверчивая улыбка и ярко-вишневые щеки.
— Ну хорошо, Лотти. Открою тебе секрет, — сказала Ондайн с ободряющей улыбкой. — Я и сама немножечко нервничаю, так что давай учиться вместе. Если не возражаешь, я бы сначала выпила чашечку чая, а полотенце ты подашь мне потом.
Лотти понимающе кивнула. Ондайн снова закрыла глаза, а девушка стремглав побежала через хозяйскую спальню на кухню. Вскоре она вернулась с чашкой чая.
— Милая, не подвинешь ли поближе вон тот столик? Я поставлю на него чашку, — попросила Ондайн. Лотти ревностно исполнила и это приказание, более походившее на просьбу.
Когда Лотти двигала столик, Ондайн заметила, как сильно девушка дрожит. Стараясь скрыть озабоченность, Ондайн поставила чашку и спросила:
— Что с тобой, Лотти? Неужели ты меня боишься?
— Совсем нет, вас я не боюсь… Вы такая добрая! — поспешила ответить девушка, не переставая дрожать.
— Тогда в чем же дело, Лотти? — спросила Ондайн настойчивее и начиная раздражаться.
Лотти с опаской взглянула на дверь в спальню хозяина, как будто боялась, что кто-нибудь ее подслушает. Она опустилась на колени рядом с ванной и, глядя на свою госпожу широко открытыми от испуга глазами, сказала:
— Я боюсь за вас!
— За меня?! — повторила Ондайн в изумлении. — И почему же? Она почувствовала, как ее пронзил необъяснимый ужас. Так значит, этот красивый тиран, этот лжец, женившийся на ней, скрывал нечто большее, чем она подозревала?
Лотти снова бросила взгляд на дверь и с испугом спросила Ондайн:
— Вы их слышали?
— Кого их?
— Волков… Сохрани Иисус! Как они выли прошлой ночью! Ондайн засмеялась и расслабила напрягшееся тело.
— Лотти! Волки всегда рыскают по лесам и часто воют на луну. Лотти энергично затрясла головой и прошептала:
— Леди, я боюсь за вашу жизнь! Покойная графиня до смерти боялась… Бедное нежное создание!
— Лотти! Кого боялась? Мужа?
— Ах нет, леди! Хотя многие так думали! Горничная Женевьевы, девушка из Йоркшира, рассказывала на кухне, что ее хозяйка безумно боится…
Ондайн почувствовала, как холодеют ее конечности, но постаралась держать себя в руках. С одной стороны, она не могла показаться совершенно несведущей в делах мужа, с другой — должна была воспользоваться благоприятным случаем, чтобы побольше о нем выведать.
— Чего же она боялась? — осторожно спросила Ондайн.
— Привидений.
Лотти объяснялась так невразумительно, что Ондайн не оставалось ничего другого, как расхохотаться от чистого сердца.
— Лотти, не бойся за меня, потому что я не боюсь никаких духов. — Она ослепительно улыбнулась. — В любом замке живут привидения, Лотти. Когда-то мой отец, самый дорогой и обожаемый мною человек, сказал, что привидения — это самые безобидные существа; они единственные, кто наверняка не причинит тебе никакого вреда.
Но слова Ондайн, кажется, совсем не успокоили Лотти.
— Лотти, а отчего умерла графиня? В родах?
— Нет-нет, моя леди! Все считали ее немного странной… все, кроме графа…
— Странной?
— Ну да, сумасшедшей! Но это не так! Просто она была хрупкая и… запуганная. С детства ее готовили к монастырю, но ее отец на смертном одре со слезами просил графа взять ее в жены и… — Лотти осеклась. — Как же можно отказать в такой просьбе! Вот они и поженились…
— Лотти, а почему она умерла?
— Она слышала голоса. Голоса привидений.
Ондайн начала терять терпение, но продолжала расспрашивать, видя, как до смешного серьезна Лотти.
— Каких привидений?
— Ну конечно, бабушки его сиятельства. Той, что упала со старой деревянной лестницы в церкви и разбилась. Все из-за любовницы старого лорда, которая и сама вскоре умерла. И Женевьева погибла так же. Бедная леди, такая благородная! Она выпала из башни в королевском дворце. Говорят, ее позвали какие-то голоса!
— Лотти! — раздался с порога возмущенный и испуганный голос.
Обе девушки — Ондайн и Лотти — в замешательстве обернулись. В дверях стояла Матильда с мертвенно-бледным лицом, схватившись одной рукой за сердце, а другой опираясь на дверной косяк.
— Лотти, дрянная девчонка! Как ты смеешь расстраивать графиню глупыми сплетнями!
Лотти от испуга и неожиданности повалилась на пол. Ондайн, раздраженная, что ее побеспокоили в ванне, попыталась возразить:
— Я совсем не расстроена! Я сама ее расспрашивала. Она только… Не дослушав Ондайн, Матильда подошла к Лотти и сердито схватила ее за руку.
— Я хотела как лучше! — вскричала Лотти.
— Ужасный ребенок! Тебя нужно было оставить на кухне!
— Нет! Этому не бывать! — заявила Ондайн, желая поставить Матильду на место. — Я требую… — начала она, но ее слова покрыл мужской голос, властно прогрохотавший:
— Ради всего святого… Что здесь происходит?
На этот раз в дверях стоял Уорик в камзоле и панталонах для верховой езды; высокая шляпа и ботинки довершали его наряд. Глаза с золотыми искорками метали молнии. Он поглядел на Ондайн, уверенный, что именно она послужила причиной домашней неурядицы.
Ондайн почувствовала, как в ней закипает ярость. Она оказалась жертвой: униженная грубым вторжением, голая, вынужденная сидеть в ванне среди лопающихся пузырей. Ей захотелось закричать и выгнать их всех! Особенно невыносимым ей казалось присутствие Уорика, который бесстыдно осматривал ее на глазах у других женщин.
— В чем дело? — повторил свой вопрос Уорик.
Ондайн подтянула колени к груди и сделалась пунцовой от стыда и негодования, но постаралась ответить в самой сдержанной манере, на какую была способна:
— Ничего особенного, милорд. Матильда недовольна поведением Лотти. Мне же, напротив, все нравится. Единственное, о чем я прошу, — оставить меня…
— А вы что скажете? — обратился Уорик к экономке, бесцеремонно перебив Ондайн.
— Я… милорд… Мне не очень понравилось, что девочка передавала графине какие-то дурные сплетни.
— Ох! — Лотти лежала на полу, спрятав голову в кольце рук, и сдавленно рыдала. — Я хотела как лучше, правда! Я…
— Ничего дурного и не случилось! — огрызнулась Ондайн. Она мечтала поскорее покончить с этим, выпроводить Матильду и особенно Уорика и вылезти из ванны. — Могут ли меня наконец оставить в покое наедине с моей горничной…
Уорик как будто не слышал ее слов. Он широкими шагами вошел в комнату и наклонился над обезумевшей от рыданий Лотти.
— Иди, девочка! — Он помог ей подняться на ноги.
— Ее нужно наказать! — постановила Матильда.
— Ни за что! — крикнула Ондайн в гневе.
— Матильда, Лотти, я вас отпускаю, — сказал Уорик примирительно. — Матильда, никаких наказаний! Так просит графиня.
Матильда вместе с Лотти, которая шла на подкашивающихся от страха ногах, направились к выходу. Ондайн быстро сообразила, что вот-вот лишится горничной и изменить ситуацию нужно прямо сейчас, в присутствии мужа.
— Милорд, мне потребуется помощь Лотти. Лотти, ты останешься здесь…
Лотти остановилась.
— Уходите, — спокойно сказал Уорик. Лотти молча поклонилась и убежала, а Ондайн усвоила преподанный урок: приказы ее мужа всегда будут иметь большую силу, чем ее собственные, каким бы елейным голосом она их ни отдавала.
Женщины удалились. Уорик закрыл за ними дверь, прошелся по комнате, затем поставил ногу в сапоге на стул и оперся локтем о колено.
— Милорд, если не возражаете…
— Возражаю. Извольте объяснить, что все это значит?
Он сверлил ее взглядом. От его близости и собственной незащищенности Ондайн потеряла душевное равновесие и затряслась от негодования.
— Вы спрашиваете, что это значит? — прошипела она, откидывая назад голову и неосторожно показывая из воды шею и вздымавшуюся грудь. — Это значит, милорд, что хотя я по вашему желанию играю роль графини, вы не предложили никакого текста для этой роли! Вы даже не сочли необходимым предупредить меня, сэр, о своем вдовстве и о том, что слуги обвиняют в смерти вашей жены какие-то привидения!
Уорик помолчал, прошелся по комнате и остановился у резной створки гардероба. Ондайн не понимала выражения его лица. Этот человек казался одновременно далеким и близким, знающим о ней каждую мелочь и совершенно равнодушным.
— Графиня, — в разговорах с ней он всегда титуловал ее с иронией, — надеюсь, вы не верите во всю эту чепуху.
Конечно, она не верила, но страстно желала узнать, почему этот разговор состоялся только теперь и почему Уорик так встревожен.
— Разумеется, — ответила Ондайн, — но уже появилось достаточно поводов, лорд Четхэм, чтобы вы что-нибудь мне объяснили!
Он пожал плечами, и недобрая улыбка тронула уголки его губ.
— Я думал, что вы до смерти испугаетесь рассказов о привидениях и сбежите из замка, где залы эхом откликаются на вой волков.
— Мой господин! — В голосе Ондайн прозвучала насмешка. — Если вы уверены, что я нахожусь полностью в вашем распоряжении, к чему такая трогательная забота о моих чувствах?
Он едва заметно улыбнулся:
— Ошибаетесь, графиня. Мне необходимо заботиться и о ваших чувствах… и о вашем настроении. Но если, моя дорогая, вы не боитесь привидений, — он понизил голос, — почему же вы дрожите, как былинка на ветру?
— Меня устрашает полное отсутствие у вас хороших манер, сэр! — яростно выкрикнула Ондайн. — Вы объявили меня хозяйкой дома, но я принуждена покорно сносить не только перебранку слуг в моем присутствии именно в тот момент, когда я принимаю ванну, но и ваше бесцеремонное вторжение!
Его глаза заблестели. Он покачал головой и безудержно расхохотался:
— Но, моя леди, я ваш муж! Если не я, то кто же, скажите на милость, может беспокоить вас во время купания?
— Я хочу выйти, — произнесла Ондайн ледяным тоном.
— Пожалуйста, выходите, графиня, — сказал он, галантно отвешивая ей низкий и вежливый поклон.
Она не двигалась и не находила достойного ответа, сконфуженная его насмешкой. Ее лицо и грудь порозовели от стыда и негодования. Она с трудом справлялась с собой, и граф не преминул это отметить:
— Сегодня, вы говорите, натерпелись ужасов, леди? А мне припоминается, что вы никого и ничего не боитесь. Разве не так?
— Убирайтесь! — крикнула Ондайн.
Но вместо того чтобы удалиться, Уорик направился прямо к ней. Он снова поставил ногу на стул, рукой уперся в колено и, низко наклонившись над ванной, четко выговаривая каждое слово, произнес:
— Мадам, раз и навсегда отучитесь мне приказывать. Тем более выгонять меня из комнаты, которая в любом случае принадлежит мне. Я нахожусь там, где считаю нужным, и мне не требуется для этого вашего разрешения.
Он говорил приятным голосом, но с таким подчеркнутым высокомерием, что ее ярость вспыхнула с новой силой. Она вполголоса осыпала его проклятиями и настолько забылась, что высунула руку и со всей силы шлепнула по воде.
Уорик, все время наблюдавший за ней, мгновенно поймал ее запястье. С улыбкой на губах и упрямо стиснув челюсти, он схватил другую руку и вытащил Ондайн из ванны. Она остолбенела. Не обращая внимания на воду, ручьями стекавшую на пол, Уорик одной рукой взял ее за щиколотки, вторую замкнул на запястьях и запрокинул девушку за спину, словно убитую на охоте лань.
Ее груди плотно прижимались к его спине, и он наверняка чувствовал их через намокшую рубашку.
— Леди! К сожалению, я вынужден постоянно напоминать вам, как ничтожны ваши обязанности! Но вы с завидным упорством по пустякам испытываете мое терпение, хотя в вашей власти избежать этого!
Ей вдруг показалось, что пальцы Уорика нежно зарываются в ее мокрые волосы, гладят затылок, ласкают шею. Ондайн не любила просить прощения даже тогда, когда этого требовало чувство долга, а у Уорика — тем более. Но почему-то сейчас ей очень этого захотелось.
Еле живая от страха и возбуждения — это последнее она проклинала больше всего, — Ондайн как будто превратилась в расплавленное серебро.
— Прошу простить меня, — жалобно простонала она, но прощение запоздало.
Уорик склонил голову и губами запечатал ей рот. Ондайн замерла от неожиданного прикосновения, но ответила на поцелуй. Он был ласкающим и одновременно требовательным, похожим на сладкое вино, которое вливалось в нее горячей струей, ослабляя и лишая сил для сопротивления. Ее обжигали прикосновения блуждающего языка. Каждое его движение наносило сокрушительный удар ее воле. Но вдруг все происходящее показалось ей нелепым. Ондайн отвернулась, резко дернув головой и пожертвовав прядью волос, а затем отнюдь не в лестных выражениях описала поведение графа.
Уорик засмеялся, опустил ее на пол и, обнимая еще крепче, проговорил:
— Моя дорогая, я только напомнил вам, что хочу очень немногого: внимания к моим словам, хотя вообще-то у мужа есть и другие права на жену.
В его сладком голосе слышались нотки предупреждения. Насмешливо улыбаясь, он игриво провел пальцами по ее позвоночнику и пошлепал по ягодицам.
— Будь проклят, грубый мужлан, мошенник, мерзавец… — начала Ондайн.
— В своем перечислении вы пропускаете «муж» и «милорд», — напомнил он, проводя костяшками пальцев по ее бедрам и талии и ласково накрывая ладонью грудь. По ее телу с новой силой пробежал огонь. Она не отрывала от него глаз и наконец выкрикнула:
— Тиран, варвар, негодяй… чудовище!
— Разумеется! И сердце у вас бьется, как у зайчика, на которого чудовище охотится, леди! Вот и хорошо. Хорошо, что вы научились хотя бы немного уважать хозяина этой игры.
Он резко отстранился, пересек комнату, взял полотенце и бросил ей. Ондайн схватила спасительную ткань и торопливо закуталась, ожидая привычной ироничной усмешки. Но ее не последовало; напротив, глаза его смотрели очень напряженно, а за бесстрастным выражением лица явно скрывалось живое чувство.
— Мадам! — сказал он хрипло. — Обещаю более вас не беспокоить.
Затем граф галантно поклонился, махнув перед собой шляпой, и чуть ли не бегом покинул комнату.
Ондайн смотрела ему вслед, содрогаясь то ли от ярости, то ли… от странного испепеляющего жара. Наконец она пришла в себя и вернулась в спальню. Прикрыв дверь, Ондайн стала торопливо одеваться, думая о муже и обещая когда-нибудь отплатить ему сполна.
Спустя некоторое время она поймала себя на том, что пристально рассматривает свою комнату. Или комнату Женевьевы? Конечно, это так.