Уорик нахмурился. Он вовсе не собирался влюбляться в ершистую маленькую воровку.
Он посмотрел в окно, решил, что еще довольно рано, и в одних чулках вышел за дверь. Потоптавшись на лестничной площадке, граф крикнул вниз Мэгги, чтобы принесли горячую воду для мытья и завтрак.
Через несколько минут в комнату вошел слуга с корытом и водой, а веселая Мэгги принесла поднос с едой. Ондайн спала. Уорик пожалел будить ее, хотя твердо решил больше не думать о ней, не восхищаться ею и тем более не желать ее.
Он снял чулки и панталоны и забрался в корыто, морщась от пара. Откинувшись назад, он закрыл глаза и принялся размышлять над тем, поможет ли его брак вывести на свет Божий убийцу Женевьевы.
Его раздумья прервал стон, донесшийся с кровати. Конечно, это Ондайн. Ее сон больше не казался мирным. Она крутилась волчком, путаясь в простынях, и как будто с кем-то боролась. До него донеслось ее сбивчивое бормотание:
— Господи, ты убил его! Ох Боже правый! Нет! Нет! Я никогда не прощу тебя! Предатель! Чудовище! Лучше мне умереть!
Озабоченный и смущенный, Уорик вылез из воды, подхватил с пола полотенце и, обмотав им бедра, заторопился к девушке. Он присел на постель и слегка потряс ее за плечо. От его прикосновения она впала в ярость.
— Нет! Нет! Убийца! Твои руки в крови! Нет! Я отомщу тебе…
— Девочка! — Он потряс ее настойчивее и не успел увернуться, когда она, взмахнув рукой, угодила ему в челюсть.
От удивления он выпустил ее, потирая пострадавшую щеку, затем обнял обеими руками и прижал к груди.
— Девочка! Ради Бога, скажи, с кем ты дерешься? Это я, твой… муж! Голова Ондайн запрокинулась, и она открыла глаза, огромные, лучезарно-голубые, как море в летний солнечный день.
— Ах! — вздохнула девушка. Он улыбнулся и мягко сказал:
— Тебе что-то приснилось.
— Да? Извините… — Она замолчала, заметив необычные обстоятельства своего пробуждения. Он — со стекающими по телу струйками воды и облаченный в одно только полотенце и она — в его объятиях, мокрая, с полуобнаженной грудью. Тревога промелькнула в ее глазах, прежде чем она успела ее скрыть, а Уорик невольно расхохотался:
— Прошу прощения, если мой вид выводит вас из равновесия. Хотя, моя госпожа, именно вы вытащили меня из воды.
Ондайн окинула взглядом стоявшее в отдалении корыто, лежавшие рядом панталоны и опустила ресницы. Уорик, проследив за взглядом девушки, как будто прочитал ее мысли. Слепое и безжалостное пламя опалило его; все в нем заныло от желания дотронуться до ее округлых, налитых грудей, провести большим пальцем по припухшим соскам, познать это юное и прекрасное тело…
Уорик резко поднялся и повернулся к ней спиной, проклиная свою наготу и полотенце, едва прикрывавшее вопиющий ответ его тела на чувственную красоту девушки.
— Спи дальше, если хочешь! — грубо огрызнулся он и, не заботясь более о производимом впечатлении, сбросил полотенце и вновь залез в корыто. Его раздражало ее молчание. В довершение всех бед у него из рук выскользнуло мыло. — Там, на подносе, еда, — бросил он через плечо, неуклюже развернувшись.
— Спасибо, — пробормотала девушка.
— Не стоит благодарности, — отозвался Уорик. — С моей стороны, леди, это не любезность, а своего рода забота о собственном спокойствии — на сытый желудок тяжелее бежать.
Он слышал, как она поднялась с постели, поспешно набросила одежду, но направилась не к подносу с едой, а к окну. Опершись локтями о подоконник, Ондайн выглянула наружу.
— Вам больше нет нужды за меня беспокоиться, — сказала она.
— Ох… Это почему же?
— Я… м-м-м… по достоинству оценила свое положение. Вы совершенно правы. Если вам нужна молодая женщина… годная, как вы удачно выразились, на роль вашей жены, я с удовольствием ее сыграю. Что может быть лучше для меня?
— Гм, — промычал он, любуясь ее грациозной осанкой, тонкими руками, упершимися в подоконник, и изящным профилем, и неожиданно спросил: — Интересно, за кого вы меня приняли?
— Что? — Озадаченная, она повернулась к нему, но тут же, вспыхнув, закрыла лицо руками. — Что… вы имеете в виду?
— Когда спали, в вашем сне. Вы с кем-то дрались. И дрались отчаянно. С кем?
— Я… — Ее голос сделался невероятно вкрадчивым. — Я что-нибудь говорила?
— Госпожа, я первый задал вопрос.
Ондайн пожала плечами, как будто хотела исчерпать вопрос этим движением.
— Наверное, с палачом. Или ньюгейтским стражником.
— И обвиняли их в предательстве и убийстве? Она подняла голову и сверкнула глазами.
— А почему бы и нет? Посидите немного в Ньюгейте, дорогой сэр, вместе с вашим драгоценным королем, и тогда вы, может быть, лучше меня поймете!
Его терпению, кажется, пришел конец.
— Изволите шутить, моя леди! Учтите, вы ищете неприятностей на свою голову! Если вы еще хоть раз позволите себе насмехаться над королем, я за себя не ручаюсь. Вы, мадам, не знаете короля.
Она поспешила скрыть неожиданно выступившие на глазах слезы. Это она-то не знает короля?!
Искреннее участие, которое Карл проявлял к своим подданным, остроумие и галантное обращение с женщинами придавали ему невыразимое обаяние. Но Ондайн знала, что тяжелые годы, проведенные им в изгнании, кровопролитная многолетняя борьба за корону наложили на монарха неизгладимый отпечаток. Король доверял только себе; никто не догадывался, какие планы зреют в его голове. Он ненавидел жестокость, хотя не было на свете воина храбрее его. Он не выносил дуэлей и питал отвращение к казням, хотя и посылал изменников на эшафот, потому что как король был вынужден подписывать смертные приговоры, когда это требовалось. И в глазах Карла — как и всех тех, кто пришел насладиться казнью в тот незабываемый для нее страшный день, — она была преступницей.
— Я не имею ничего против моего короля, — сказала она громко, убедившись, что терпение мужа лучше не испытывать.
В комнате воцарилась напряженная тишина.
— Принесите мне мыло, если не сочтете мою просьбу оскорбительной, — наконец процедил Уорик сквозь зубы. — Я уронил его из-за вашего крика. Оно где-то около ваших ног.
Ондайн посмотрела на мыло и смутилась оттого, что ей придется приблизиться к Уорику, особенно принимая во внимание его настроение и отсутствие одежды.
— Ничего не видно, леди. Ваша исключительная щепетильность не пострадает.
Ондайн стерпела насмешку, потому что решила никогда больше не позволять ему вывести себя из равновесия. Она подобрала мыло, подошла к корыту и, сладко улыбаясь, уронила его в воду.
— Ошибаетесь, сэр. Я не так щепетильна, как кажется на первый взгляд. Если вы помните, я побывала в Ньюгейте.
Уорик подхватил кусок мыла и с царственным видом наклонил голову, подавляя страстное желание обнять ее и проверить на практике справедливость этого высказывания. Разозлившись, он напомнил себе обещание держаться от нее подальше. Но как же трудно его исполнить, когда она стоит рядом, чертовски уверенная в собственной неприкосновенности только потому, что он ночью дал ей слово! Ах, женщины… В этот момент ему показалось, что нет на свете большего удовольствия, чем выпрыгнуть из корыта и, предоставив ей полный обзор произведенного ею эффекта, забраться с ней в мягкую постель. Но он ограничился тем, что сильно сжал ее запястье и предостерегающе сверкнул глазами.
— Ондайн, разве никто не говорил тебе, что играть с чудовищами опасно?
Она даже не пыталась высвободить руку и не отрываясь смотрела на него. Но вдруг ее ресницы опустились, а на щеках показался румянец, поскольку в поле ее зрения попало несколько больше, чем она ожидала.
— Я… хочу есть, — пробормотала она в смущении. Уорик разжал пальцы.
— Иди ешь.
Ондайн направилась в другой конец комнаты, к подносу. Он закрыл глаза и неожиданно почувствовал грусть. Никогда раньше с ним не случалось ничего подобного. Он был очарован этой девушкой почти против своей воли.
«Значит, война! Война между рассудком и сердцем!» — решил он и с яростью принялся тереть ногу.
— Из-извините меня, лорд Четхэм, — позвала Ондайн.
— Что еще?
— Я только хотела спросить… В вашем доме мы тоже будем жить в одной комнате? — Голос ее звучал слабо и немного дрожал.
Уорик с облегчением выдохнул:
— Нет. У тебя будет своя комната, сразу за моей. — Он немного помолчал. — Комната, которую ты будешь держать все время запертой. Поняла?
Последние слова он произнес резким, подчеркнуто командным тоном, не предполагающим возражений. Команда прозвучала сурово и была повторена, когда не последовало немедленного ответа.
— Ты поняла?
— Да!
— Правил, которые тебе придется соблюдать, немного, но соблюдать неукоснительно. Обещаю никогда не напоминать тебе о Ньюгейте, хотя после дурацкой ночной выходки тебе там самое место.
— Я просто хотела…
— Меня это не касается. Отныне и впредь у тебя нет прошлого. Ты сказала, что твой отец был поэтом. Мы слегка подправим твою родословную. Пусть он будет обедневшим французским дворянином. Впрочем, нет, постой… — Он со вздохом потер подбородок. — Не годится. Тогда ты должна говорить по-французски.
Ондайн немного подумала и сказала:
— Я говорю по-французски.
Она скорее почувствовала, чем увидела удивленный взмах его бровей.
— Моя… мать была француженкой. Обедневшей французской дворянкой. — Девушка поморщилась от того, с какой изумительной легкостью родилась у нее эта ложь. Оставалось только молиться, чтобы не забыть свои собственные выдумки.
— Ну что ж, это гораздо лучше объясняет твою правильную речь, — пробормотал Уорик, вдруг снова раздражаясь непонятно отчего.
Ондайн взглянула на поднос, где минуту назад был завтрак, и обнаружила, что съела все до последней крошки. Краска стыда и страха залила ее лицо. Ей не хотелось показаться откровенно вульгарной, и она сказала виновато:
— Извините, на самом деле я…
— Что там еще?
— Завтрак…
— Завтрак на подносе, ешь! — нетерпеливо отозвался он.
— Но я ничего вам не оставила…
— Госпожа, если я захочу есть, то закажу еще.
— Тогда…
— А теперь я спущусь вниз и посмотрю, что этот мошенник Джек делает в общем зале. Я хочу уехать отсюда. Немедленно.
Последние слова прозвучали почти как рычание. Ондайн, обрадовавшись поводу, быстро вскочила на ноги.
— Я сама позову его! — пообещала она и в ту же секунду скрылась за дверью.
Уорик с облегчением вздохнул, вылез из воды и, проклиная все на свете, принялся натягивать одежду.
Мэгги провожала их, стоя на пороге. В то время как настроение молодоженов оставляло желать много лучшего, Мэгги и Джек казались совершенно довольными и счастливыми.
Перед тем как Уорик подсадил Ондайн в карсту, Мэгги теплой м мягкой рукой обняла девушку за талию:
— Не забудь, деточка, он сделал тебя графиней!
Ондайн попыталась улыбнуться, но ее усилия оказались тщетными. Она хотела крикнуть, что когда-то сама была полноправной герцогиней и в лучшие времена дала бы графу от ворот поворот, но смолчала. По герцогине, соучастнице заговора против короля, плакала тюрьма. Лучше все-таки играть роль графини, пока невиновность герцогини не доказана.
В карете Ондайн ехала одна. Уорик, крепко захлопнув дверцу, сел с Джеком на козлы.
Впереди были долгие часы пути, чтобы поразмышлять над прошлым и будущим. Будущее представлялось безрадостным. Ей не удастся выпутаться, если она не придумает что-нибудь необыкновенное. В каком-то смысле во время отчаянной борьбы за выживание в лесу и даже в дни, проведенные в Ньюгейте, она была более счастливой, чем в своем нынешнем положении. Тогда по крайней мере она утешалась тем, что неодинока в своем несчастье. Теперь же у нее осталась единственная подруга — собственная грусть.
Начало смеркаться. Коляска остановилась. Уорик спустился с козел и сказал, что у них есть немного времени, чтобы размять ноги и подкрепиться холодной дичью, вином и сыром, которые Мэгги дала в дорогу.
Растрепанная и усталая, Ондайн согласно кивнула. Она не возражала, когда Уорик вынес ее из кареты, и поспешила к видневшейся неподалеку роще. Отыскав ручей, девушка умыла лицо прохладной водой и почувствовала себя намного лучше.
На обратном пути Ондайн замешкалась. Уорик и Джек расположились на придорожной траве и, постелив скатерть, опустошали корзину с едой. Джек сидел, скрестив ноги, и, весело поблескивая глазами, вгрызался в огромный кусок мяса; Уорик полулежал, опершись на локоть и вытянув перед собой длинные ноги. На нем была широкополая шляпа, украшенная по роялистской традиции красным броским плюмажем. Вообще он производил вызывающее впечатление, но ее заставил остановиться его смех, добродушный и непринужденный, от которого лицо Уорика делалось еще привлекательнее. Чувственная полнота губ, блеск глаз возбуждали невольный интерес. Он лежал, как праздный шевалье, и ел яблоко.
— Как, вы никогда об этом не слышали? — усмехнулся Джек. — Как же вы пропустили такую историю, а еще считаетесь приближенным к его величеству!
— Я тебе не верю!
— Святая правда! Нелли Гвин, которую поймали вместе с шайкой разбойников, а потом отпустили, так и сказала: «Я никогда не стану подстилкой для католиков! Я — протестантская шлюха!»
— Насколько я знаю Карла, ему бы понравилась эта история. — Уорик откусил яблоко и помахал десертным ножом. — У меня тоже есть кое-что для тебя. Нелли однажды сказала Карлу, что знает, как очистить его королевство. Во-первых, выслать всех французов во Францию, во-вторых, вернуть ее на сцену и, в-третьих, запереть свой стручок!
Джек засмеялся, но потом вдруг вздохнул:
— Что-то скажет его величество о вашей женитьбе? Уорик пожал плечами:
— Я же ни у кого не украл невесту.
— А если он кого-нибудь уже подыскал для вас? Уорик отрицательно покачал головой:
— Карл не стал бы распоряжаться моей судьбой без моего ведома. Я слишком долго сражался за него, так же как делал до меня мой отец. Карл умеет ценить преданность. Думаю, король останется доволен. Он ни разу не препятствовал мне с тех пор, как Женевьева…
— Да, Женевьева! — пробормотал Джек, когда Уорик замолчал. — Вот в чем загвоздка, милорд, именно в этом! Мне очень нравится эта девушка, и я бы не хотел, чтобы ей навредили. Если бы вы только видели, как она шла на виселицу! Прямо как безгрешный ангел! И разрази меня гром, если она не самая писаная красавица, какую только можно себе вообразить. Кроме того, она смелая, сэр, по-настоящему смелая и решительная. Она не… слабая, не из тех, кого легко взять на испуг…
— Да, Джек, она ничего не боится. Я вижу.
— Дай-то Бог. Но, сэр, не считая грозящей ей опасности, думаю, ваш вчерашний свадебный трюк удался на славу! Она отменно хороша собой, сладкая, как…
— Сладкая… Черт побери! — чертыхнулся Уорик. — Не доверяй прелестным личикам, Джек! — добавил он и задумался.
— Да я и не видел их столько, сколько вы, сэр! — парировал Джек. — Возьмите хотя бы леди Анну! Бьюсь об заклад, что у нее ангельское личико, но сердце каменное. Конечно, фигура у нее великолепна, но больше всего на свете она хочет вонзить в вас свои коготки. Я готов отдать все мои сбережения, только бы посмотреть, с каким лицом она примет новость. Уорик снова пожал плечами и отрезал яблоко.
— Я никогда не собирался жениться на Анне, и она об этом знала.
— Нет… это вы знали. Но не…
— Тсс!
Уорик резко поднял голову и прищурил глаза, вглядываясь в заросли. Затем он рывком поднялся и широкими шагами двинулся сквозь кустарник. Он схватил Ондайн прежде, чем она успела убежать, и, еле сдерживая гнев, потащил за собой.
— И долго вы здесь стоите?
— Я только что пришла…
— Ложь. Леди, я однажды уже предупреждал вас, что не потерплю, чтобы за мной шпионили! Ни вы, ни кто-либо другой.
— Да вы и не стоите того, чтобы за вами шпионить! — высокомерно ответила Ондайн, но тут же вспыхнула, увидев Джека. Ей нравился слуга Уорика, и она смутилась, что он оказался свидетелем некрасивой сцены.