Герои романа вымышлены, и любое сходство с людьми живущими или умершими — результат случайного совпадения.
Легче было покорить Восток, чем понять, что же с ним делать.
Горацио Уолпоул, четвертый граф Орфордский
Историческая справка: Британской эскадрой, обстрелявшей форты Дагу, командовал сэр Джеймс Хоуп, а армией, дошедшей до Пекина, — сэр Джеймс Хоуп Грант.
Откуда знать, чего нам опасаться,
Когда никто не бросит вызов нашей силе?
Вильям Шекспир. Макбет
Глава 1 ВЛАСТЬ И СЛАВА
— Десять минут, мистер Лич. Капитан Гауэр повернулся к штурману.
— Есть, — отозвался тот. — Убрать грот! Старший рулевой, так держать!
Марсели были уже убраны, так же как фок и бизань. Оставшись лишь под кливерами, двухсотфутовый «Лев», парусник Ост-Индской компании с шестьюдесятью четырьмя пушками на борту, плавно скользил к берегу.
За «Львом» следовали еще пять кораблей, почти не уступающих размерами своему флагману. На топ-мачтах развевались флаги Святого Георга и Соединенного Королевства и рядом с ними — вымпелы Ост-Индской компании.
В широком заливе, который, по словам мистера Баррингтона, носил название Чжилийского[1], эти суда не были одинокими. Перед ними, заслоняя едва выступающую над водой каменную дамбу, покачивалась на волнах армада джонок и сампанов под калейдоскопическим разноцветьем флагов, которому не уступала яркостью красок и россыпь фейерверков: ракеты по дуге взмывали в небо, над верхними палубами бешено раскручивались огненные «колеса», вспыхивали и гасли бенгальские огни.
— Если бы не ваши заверения в дружелюбии этих людей, я бы решил, что нас вот-вот атакуют, — заметил Гауэр, когда особенно громкий разрыв поднял в воздух стаи морских птиц.
Мужчина, стоявший рядом с ним, улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд капитана.
— Они не нападут на вас, если вы не нападете на них, — сказал он. — Китайцы не ввязываются в схватку первыми по той простой причине, что не верят в существование достойного их противника.
Гауэр фыркнул и отвернулся. Он с трудом выдерживал своего собеседника. Совсем не джентльмен, да и на бывалого морехода не очень-то похож. Правда, штурманское свидетельство у него имелось, но судном он никогда не командовал. И ссылка на молодость — Баррингтону исполнилось всего тридцать три — скорее уж оправдывала эту его привычку самонадеянно задевать других, демонстрируя свою ученость.
В свою очередь, не обращая больше внимания на капитана, Роберт Баррингтон принялся рассматривать берег. Как он и ожидал, береговая линия оказалась низкой, да и река Вэйхэ, с трудом переваливавшая через свои собственные песчаные наносы при впадении в море, тоже не воодушевляла. Ну-с, по крайней мере приятно, что имеющаяся у него информация до сих пор подтверждалась. А если приближающаяся флотилия и впрямь проявит вдруг враждебность… в таком случае наконец найдется работенка для орудий большого калибра внизу, на шкафуте, и еще ниже, на орудийной палубе.
При этой мысли Роберт Баррингтон усмехнулся. Высокий, шести футов и двух дюймов ростом, крепкого сложения — сто восемьдесят фунтов костей и мышц, — он производил впечатление уверенного в себе человека; о том же говорили резкие черты открытого лица. От природы честолюбивый, он тем острее переносил обиды, ощущая себя белой вороной в кучке собравшихся на судне именитых лордов и прочей знати, ученых писак и фанатичных церковников. Они олицетворяли собой устои английской государственности, его же присутствие терпели лишь потому, что он знал иностранный язык. Но если перед ним и вправду лежали все сокровища земли, то будь он проклят, если не завладеет хотя бы частичкой этих богатств.
— Китай… Само это слово дышит империей! — обронил лорд Макартни. Он стоял у борта на корме корабля.
Его светлости достопочтенному «Пэру Джорджу, Нашему Любимому Кузену и Советнику, Барону Лиссанурскому, Ко Антрим и Виконту Макартни Дервокскому, Члену Тайного Совета Ирландии, Рыцарю Наипочетнейшего Ордена Бани и Наидревнейшего Королевского Ордена Белого Орла, Послу Чрезвычайному и Полномочному» этой осенью 1793 года исполнилось пятьдесят шесть лет. Это был человек среднего роста, с добродушным лицом, с венчиком волос вокруг обширной лысины. Его бордовый мундир был изрядно поношен, а чулки и галстук отчаянно нуждались в стирке. Треуголка защищала чело его светлости от солнца, парик же он снял и держал в левой руке, готовый нахлобучить при появлении высокой встречающей стороны. А между тем он имел репутацию храбреца, как и полагается ирландцу, который некогда дрался на дуэли со своим подчиненным, генералом Стюартом, из-за некоторых разногласий, возникших во время его губернаторства в Мадрасе. На той дуэли он получил тяжелое ранение, но полностью оправился от него и выполнял теперь самую важную в жизни миссию, несравнимую даже с его пребыванием в молодые годы в России в качестве чрезвычайного посланника при дворе императрицы Екатерины.
В самом деле, разве могла Россия сравниться с маньчжурским Китаем, со всеми его сокровищами, которые предстояло здесь найти? Так, во всяком случае, считали все.
Он перевел взгляд с приближающейся флотилии на высокого моряка, стоявшего рядом с ним.
— Не дадут нам от ворот поворот, Баррингтон?
— Не дадут, милорд, — заверил Роберт.
Его уверенность легко передавалась другим, потому что в самой личности Баррингтона заключалось нечто неоспоримо притягательное. Макартни знал, что многие не одобряли его выбор на пост главного переводчика в столь важной миссии. Но именно ее важность и определила выбор. Лорд Макартни был одновременно и практиком и прагматиком. Его послали в Китай для переговоров о торговом договоре с Сыном Небес, о договоре, который, как надеялись, послужит на благо и Ост-Индской компании, и Великобритании… и позволит оставить с носом голландцев и португальцев, хоть они и первыми вторглись в эти воды.
Он почти ничего не знал о людях, с которыми собирался вести переговоры. Китай был известен Западу уже около двух тысяч лет; в Англии некоторые ученые, чьи фантазии подогревались возникшим в последнее время интересом к событиям древней истории, утверждали, что существовали регулярные торговые связи еще между римлянами и китайцами. Если так, то в средние века эти связи оборвались. Позже бесстрашным искателям приключений вроде венецианца Марко Поло выпало на долю возродить легенду о «Небесном Королевстве Катэй», которое размерами и мощью намного превосходило все другие известные христианам страны.
Многое из того, о чем поведал Марко Поло, сочли за вымысел. Легенда обернулась явью лишь с рискованными путешествиями испанцев и португальцев, за ними голландцев и затем англичан по Тихому океану. Оказалось, что действительно существует мифическая нация желтокожих мужчин и женщин, населяющая восточную половину Азии, самый многочисленный на земле народ, подчиняющийся воле одного человека. Означало ли это, что китайцы были наиболее могущественной на земле нацией? У Макартни такое предположение вызывало улыбку. Но, возможно, это была самая богатая нация…
Английские авантюристы впервые появились в китайских морях полтораста лет назад, но лишь в последние пятьдесят торговля с Китаем приобрела важное значение. Британцы последовали примеру и совету своих португальских конкурентов и по Жемчужной реке, которая уходила в глубь южного Китая на семьдесят с лишним миль, добрались до огромного порта — Кантона. Там, и нигде больше, утверждали португальцы, разрешалось торговать с Небесной империей «внешним варварам», и каким бы унизительным ни казалось это прозвище подданным Георга III, короля Великобритании, Франции и Ирландии, оно приклеивалось ко всем без исключения пришельцам с запада. Но виконт Макартни со своими шестью кораблями продвинулся намного севернее устья Жемчужной реки и достиг залива Чжили.
С приближением китайских судов шум становился все громче. Британцы уже стояли спокойно на якоре, но их пушки были выдвинуты: по двадцать орудий на каждом корабле приготовили к стрельбе холостыми зарядами, остальные зарядили ядрами и зажгли порох на запалах — на всякий случай. Капитан Гауэр, коммодор эскадры, слыл осторожным человеком.
Теперь, когда паруса на шести судах были убраны, синесюртучные офицеры все как один направили свои подзорные трубы на надвигающиеся джонки и сампаны. Джонки оказались на удивление большими, некоторые даже трехпалубными и к тому же неожиданно хорошо вооруженными; в открытых орудийных портах виднелись жерла пушек. Английских моряков не пугало численное превосходство, как-никак уже сотню лет они претендовали на морское господство — благодаря великолепному сочетанию искусства мореплавания и артиллерийского мастерства, и все-таки волей-неволей каждый прикидывал, сколько же китайцев толпилось на палубах джонок и обступивших их сампанов.
Экипажи китайских судов работали что есть сил. Легкий ветер с моря лишь слегка прижимал стоящих на якоре остиндцев, зато китайской флотилии приходилось идти прямо против него, и кто бы осмелился предположить, что прямоугольные посудины с такими же прямоугольными парусами могли выполнять этот маневр столь искусно. Правда, для продвижения к цели китайцы использовали не паруса, а мускульную силу. Англичане в подобной ситуации спустили бы на воду свои шлюпки и двигались на буксире, китайцы же даже самую большую из джонок гнали вперед огромными веслами (по пятьдесят гребцов на каждом борту), проходящими через уключины размером с корабельные амбразуры; лопасти уходили в воду, чтобы некоторое время спустя появиться снова, а гребные команды тем временем спешили назад к корме, чтобы опять занести весла.
— Вам приходилось видеть подобное, Баррингтон? — полюбопытствовал Макартни.
— Приходилось, милорд. На Жемчужной. В этой стране человеческий труд — самый дешевый товар.
Роберт Баррингтон хорошо знал Жемчужную реку. За двадцать лет плавания на Востоке он несколько раз участвовал в рискованных путешествиях вверх по реке в качестве помощника капитана на торговом судне. До самого последнего времени это делало его одним из немногих избранных. Англичане были слишком заняты Индией — огромным, неудержимо влекущим сокровищем, случайно попавшим в их когти с крушением империи Моголов. Именно в Индии можно было сколотить состояние. О тех же, кто в погоне за китайским шелком считал необходимым идти на дополнительный риск и устремлялся в кишащий пиратами и наводненный голландцами Малаккский пролив, говорили, что они хотят слишком многого.
Словом, это было уделом одиночек. Набобы начали возвращаться в Англию с неправедно нажитыми капиталами и закладывать основы великого множества вошедших в историю семейных состояний, а между тем сама Ост-Индская компания погружалась в финансовую трясину. Каждая битва, каждая победа, каждая присоединенная или взятая под административное управление территория стоила безумных денег, а продажность чиновников была такова, что никаких полагающихся налоговых поступлений ожидать не приходилось. Возникла необходимость искать добычу где-то еще.
Взяться за Китай показалось блестящей идеей, возникшей в какой-то мере случайно. В Европу чай впервые привезли португальцы в середине XVII века. Чайные листья предстали тогда причудливой новинкой, что только с ними ни делали — разве что бутерброды. И только когда кому-то пришло в голову заваривать их и пить полученный настой, чай стал популярным напитком. В Англии и других странах со схожим климатом быстро поняли, что чашка горячего чая так же бодрит, как кружка эля, но при этом еще и голова остается свежей. За последние полвека потребность в чудесных листьях возросла неимоверно.
Торговцам чаем в Англии казалось, что Ост-Индская компания напала на золотую жилу. Но только в самой компании знали реальное положение дел. Ей требовалось все больше и больше чая для выполнения полученных заказов… Между тем китайцам, выращивающим чай, явно не требовалось ничего из того, что компания могла поставить взамен, — ничего, кроме серебряных слитков.
Тогда компаний обратилась за помощью к родному правительству, имея для этого веские основания, так как ее акционерами являлись многие влиятельные англичане. Правительство издало указ, по которому чай в розничной продаже облагался дополнительным налогом. Полученные средства шли на возмещение расходов компании. Любителям чая в Англии ничего не оставалось, кроме как платить налог, чтобы и впредь наслаждаться обожаемым напитком. А вот любители чая в американских колониях отказались платить дань, последовавшая война за независимость стоила Великобритании половины ее империи — и компания вновь откатилась на прежние позиции. Спасти положение должно было соглашение с Сыном Небес. Так возникла нужда в Макартни и его посольстве, снарядить которое, как утверждали, стоило около ста тысяч фунтов.
Шум стал совершенно оглушительным. Джонки и сампаны вплотную приблизились к стоящей на якоре Британской эскадре, обошли ее по правому и левому борту, а также со стороны моря и сомкнули кольцо вокруг возвышающихся над ними остиндцев. Громыхали барабаны, гремели трещотки, пронзительное пение труб прерывалось треском рассыпавшихся в небе шутих. Струйки дыма поднимались над судами, проплывали меж трепещущих знамен, смешиваясь с благовонными облачками ритуальных свечей, курившихся на шканцах каждого корабля.
Но вот по сигналу с китайского флагмана шум стих, и в заливе воцарилась полная тишина, слышалось лишь посвистывание ветра в корабельных снастях.
— Капитан Гауэр, поприветствуйте этих джентльменов, — распорядился Макартни.
Гауэр кивнул старшему помощнику, и английский торговый флаг скользнул вниз и замер на середине флагштока. Остальные суда последовали примеру флагмана.
— Можете начинать, мистер Морли, приказал Гауэр.
Флагман содрогнулся от приветственного залпа, тут же подхваченного орудиями остальных судов эскадры. При первых мощных разрывах и клубах дыма гул волнения и тревоги пронесся над китайской флотилией, в какой-то момент показалось, что она готова открыть ответный огонь. Но тут же китайцы сообразили, что выстрелы холостые, и не успело еще смолкнуть эхо британской канонады, как вновь загремели фейерверки и все утонуло в душераздирающей какофонии.
Китайцы спустили на воду шлюпки, и те устремились ко «Льву».
— Баррингтон, вы будете говорить с этими людьми, — распорядился виконт. — Желательно, чтобы на борт поднялись не все сразу.
Пробил час Роберта Баррингтона, ради этого его и взяли в посольство. Он не претендовал на равное положение с посольскими чинами, с войсковыми и флотскими офицерами, не располагал финансовой поддержкой для сближения с торговыми представителями компании. Еще меньшее отношение он имел к посланцам английской церкви или миссионерских обществ, сгрудившимся сейчас на шканцах. Но… Роберт Баррингтон мог говорить по-маньчжурски.
В Индии Макартни уверяли, что в подобной роскоши нет никакой необходимости. В Китае дела вели, объясняясь либо на местном диалекте, либо на общеупотребительном наречии, и в Калькутте было достаточно много знатоков и кантонского и общепринятого китайского.
— Но разве я буду общаться не с маньчжурскими чиновниками? — поинтересовался виконт. — Ведь они правят страной.
— Совершенно верно, милорд. Однако они будут говорить на китайском.
— Да, со мной и моим переводчиком. А между собой?
— Как вам сказать… э-э, надо думать, на маньчжурском.
— Вот именно. Значит, я не буду знать, о чем они переговариваются. Мне нужен рядом человек, знающий язык маньчжуров, раз уж именно с ними мне предстоит встречаться.
Найти такого переводчика оказалось непросто. В калькуттском генерал-губернаторстве вынуждены были даже дать об этом объявление, и самые худшие опасения правительственных чиновников сбылись, когда одним-единственным откликнувшимся на него добровольцем стал не кто иной, как Роберт Баррингтон.