— Мальчики и девочки, думаю, мы закончили, — сказал он наконец.
Плечи его опустились, тонкая рука упала, и фотоаппарат повис на уровне пояса поношенных синих джинсов, закатанных до колен. Провод не подавал больше энергию творчества, и Стив словно обмяк, улыбаясь Кристе поверх блестящей поверхности моря.
Она улыбнулась в ответ, понимая, что именно он сейчас ощущает, и сама переживая то же самое — эту маленькую смерть искусства после завершения съемки. Она знала, что все прошло хорошо, даже очень, но как получилось это на пленке? Теперь лишь это имело значение, а отпечатки можно будет посмотреть только завтра.
— Думаешь, получилось, Стиви?
— Но ведь делали же мы с тобой! Какие тут могут быть сомнения?
— Никаких.
Криста засмеялась, шагая по воде к нему. Остальные участники съемки оставались еще на своих местах, но для Кристы и Стива уже как бы отсутствовали. У двух старых друзей было что вспомнить. И нынешнее, последнее выступление Кристы в качестве модели тоже вскоре станет воспоминанием. Она поклялась, что больше не будет сниматься. Эта съемка — не «прощальный» бой матадора, не «последний» выход боксера на ринг или «финальное» выступление поп-группы перед будущей толпой поклонников. Это действительно конец пути. И Криста не могла представить себе лучшего финала. Она здесь, в Палм-Бич, где прошло ее детство. И рядом с ней блестящий фотограф, в свое время открывший перед ней огромный мир, который так и не научились понимать чопорные родственники Кристы.
Когда Криста приблизилась, Стив крепко обнял ее. В давние дни, в самом начале, она была его протеже, а он был ее ментором. Но в те дни он тоже копошился на нижних ступеньках своей карьеры. Они росли вместе, учились друг у друга, и теперь трудно было сказать, кто из них главный виновник успеха. Пожалуй, их отношения оказались взаимовыгодными, каждый давал другому нечто существенное, пока все в целом не стало более значительным, чем простая сумма вкладов каждого.
— Как в былые времена, а? — Стив выразил вслух мысли, обуревавшие их обоих.
— Причем ничуть не легче, чем прежде, — криво усмехнулась Криста.
Она была права. Уже в течение многих лет она и Стив сидели в этом деле по уши. Не было такой позы, которую она не испробовала, выражения лица, какого не принимала. А он экспериментировал со всеми возможными установками света и теней, с различными комбинациями линз, пленки, камер. Это была тяжелая работа. Все равно всегда оставались сомнения, удался ли снимок и вся ли красота схвачена и запечатлена на пленке. Это представлялось даже несправедливым. Казалось бы, опыт должен гарантировать, что не нужно слишком уж стараться. Но это была одна из жестких шуток жизни. Едва ты расслабляешься, это сказывается на результате, и, значит, ты достиг вершины, и путь, открывающийся перед тобой, не требует карабканья вверх. Он превращается в крутой обрыв вниз, в забвение на профессиональном поприще.
— Легче только разбазаривать заработанное, — заметил Стив. — Я вспоминаю об этом, когда на ум мне приходят хирурги, делающие пластические операции, педикюрши.
— Стив, ты этого не делаешь! Я имею в виду пластические операции.
— Конечно, делаю, дорогая. Я весь покрыт швами, перевязан крепче, чем почтовый мешок в сан-квентинской тюрьме. А ты как думала?
Стив откинул волосы с висков. Два тоненьких шрама подтверждали, что он не шутит. Криста вгляделась в них. — О Боже! Стив! Но ты ведь совершенно не меняешься!
— Вот ради этого я заложил мой дом, чтобы оплачивать этих проклятых хирургов. Лицо не должно меняться. Я не пытаюсь ускользнуть от смерти и дурачить зрителей «Неразрешенных тайн». Я просто пытаюсь честно бороться со старостью, чтобы не вызывать отвращения среди моих молодых друзей. Это последнее, на что способен старый «обманщик-франт».
— А что это такое?
— Я сам толком не знаю… Это английское выражение для определения парней, которые посылают цветы, от которых слишком хорошо пахнет и которые на ночь от света прикрывают глаза шелковыми масками.
Криста расхохоталась:
— Это больно?
— Не сама операция. А вот счет за нее вызывает ужасные муки.
Они шли по берегу рука об руку, разгоняя бегающих по песку крабов.
— Стив, ты сейчас занят? Как ты относишься к позднему завтраку или раннему ленчу у Грина? Католики должны в это время оттуда уже убраться. Я хотела бы кое о чем с тобой поговорить.
Кристу охватило чувство вины. Согласившись вернуться из своей добровольной отставки ради того, чтобы Питтс мог сделать снимок для «Вог», она действовала не без тайного умысла. Криста хотела смягчить сердце своего старого друга, потому что намеревалась подбросить ему деловое предложение. Беда заключалась в том, что он от этого предложения легко мог отказаться. Чтобы заставить Стива принять предложение, которое она имела в виду, Криста должна была коснуться самых сокровенных глубин их дружбы.
— Только не говори мне, что хочешь, чтобы я использовал этих вышедших из моды старых манекенщиц, которые нанялись в агентство, которое ты затеваешь.
— Стив, не смей так шутить насчет моих девушек!
Криста засмеялась при этих словах, но на самом деле ей было не до смеха. Она готова была вместе со Стивом посмеиваться над чем угодно. Но только не над своим агентством. Это ее самое драгоценное достояние. В течение нескольких лет она выстраивала свою карьеру супермодели, она даже выдержала на редкость успешную, хотя и глубоко разочаровавшую ее экскурсию в джунгли голливудской кинопромышленности, но вся ее жизнь была посвящена достижению победы, и деньги были средством одерживать победы. Работа моделью давала ей кучу денег, но это не может длиться вечно. Приходят новые девушки, более молодые, с более современными лицами и фигурами, которые могут делать то, на что она не способна. Криста поняла одно: чтобы добиться успеха, нужно использовать свои опыт и мастерство. Поэтому она решила уйти из агентства «Элли» и, к ярости ее владельца Джонни Росетти, затеяла собственное дело. Однако она не хотела создавать агентство, копирующее прочие. Годами она вынашивала свою совершенно оригинальную схему, и Стив Питтс был весьма существенной частью ее будущего успеха.
Стая пеликанов, выстроившись, как эскадрилья атакующих истребителей, врезалась в ярко-синее небо, пока Стив внимательно разглядывал Кристу. Для него эта девушка была вроде дочери или сестры, которых у него никогда не было. Она была замечательна во всех отношениях, но могла быть и жесткой, как старый ботинок. Об этом позаботились ее родители. Криста частенько говорила об их главном принципе: «Или ты поступаешь по-моему — или можешь убираться из этого дома». И надо сказать, что такое воспитание способствовало тому, что девочка ставила на первое место свои желания, а не чувства. Если вы перечили ее желаниям, Криста Кенвуд могла оторвать вам ноги, как обламывают засохшие ветки от дерева, и на глазах у нее не выступило бы ни слезинки. Красивая оболочка ее души — мягкая, нежная и чувственная — лгала насчет ее сущности, ибо в глубине сердца Криста была из породы победительниц, которые никому не позволяли встать у себя на дороге.
— Ладно, — сказал он наконец. — Давай позавтракаем. Мои артерии смогут вынести еще один выброс холестерина. У Грина все еще есть «Обеды счастливых дней»?
— Все еще есть, — рассмеялась Криста. — Они переоборудовали помещение в прошлом году. Закрылись на несколько месяцев, а в результате все осталось в точности как раньше. Это как с твоей пластической хирургией, предполагаю.
— Послушай, дорогая, сознавать, что ты не меняешься в то время, как твои враги стареют, это самая сладкая месть. Знаешь, что говорят? «Надо все делать вовремя».
— Ты помнишь, как мы познакомились, Стив? — Кристе захотелось пошутить, вспомнить прошлое.
— Разве можно забыть, как на тебя наехал паровой каток?
— Ну уж и в самом деле паровой каток! Стив, я не была такой тяжелой!
— Поверь мне, дорогая, ты действительно была тяжелой. Ты представляла собой посыпанный сахаром фруктовый пудинг, вся в ямочках, этакий толстенький щеночек, в жизни своей не видел ничего более убийственного.
— Стив! — Криста стукнула его кулаком, смеясь над тем, какой была; она могла себе позволить смеяться, зная, какой стала.
— Ты налетела на меня, дорогая, как раз в ту минуту, когда я фотографировал, и заявила: «Я могу так». Бедная девушка из агентства Форда, ее чуть удар не хватил! Никогда не забуду ее лицо. Оно было вишневого цвета. Такого цвета я не видел ни раньше, ни потом.
— Не может быть! Я сказала что-то вроде: «Мне хотелось бы делать так».
Стив махнул рукой, отметая подробности.
— Беда в том, милая, что ты была так же похожа на фотомодель, как я на идеал добродетели.
— Ты сказал, что я слишком толста, слишком коротышка и слишком глупа, чтобы стать фотомоделью. — В голосе Кристы звучал шутливый упрек.
— Я еще был слишком добр к тебе, дорогая.
— Ладно, признай, что ты был не прав.
— Нет, я был прав. Когда мы познакомились, все обстояло именно так. Просто до встречи с тобой выражение «кто хочет, тот добьется» казалось мне ловушкой для легковерных глупцов. Если бы мы запатентовали диету, к которой ты тогда прибегала, мы с тобой стали бы богачами, а не потели бы на этом прожаренном пляже.
— Я не сидела на диете. Я просто перестала есть.
— Это я могу понять. Вот чего я никогда не пойму, так это как тебе удалось вырасти.
— Это оптический обман.
— Осуществленный благодаря целеустремленности, а не с помощью зеркал.
— Совершенно верно. — Криста сделала на песке пирует. Она чувствовала себя красоткой. Она и была красоткой. Нет, она не была просто красоткой, она была великолепна. И девять десятых этого было достигнуто благодаря силе воли. — Ты помнишь, как снимал меня только до колен, потому что так я казалась выше?
— И нам приходилось затягивать тебе титьки, когда большая грудь была не в моде.
— Но я все же не решилась выдрать себе коренные зубы, когда все прочие модели делали это.
— Пожалуй, это единственное, на что ты не решилась.
— Вроде того как я заявила, будто умею водить машину, вовсе не умея, и когда стали снимать, машина двинулась задним ходом, и пришлось перекручивать пленку наоборот.
— А когда во Франции снимали рекламу сигарет и ты отказалась закуривать, пришлось строить весь сюжет вокруг какого-то журчащего ручейка.
— Это самая удачная реклама сигарет «Житан», какая у них когда-либо была.
— Ты просто Чингис-хан и Аттила, вождь гуннов, в одном лице.
— Я была милой и пластичной.
— Ты была ракетой «Томагавк», окруженной сиянием и с ангельскими крылышками.
— А ты был Господом Богом с похмелья!
— Должен же был кто-то остановить тебя, чтобы ты не завоевала весь мир.
— Неужто я была настолько плоха?
— Настолько хороша, думаю, могла бы ты сказать. За всю свою жизнь я не знал никого, кто желал бы столь многого. Все это из-за твоих родителей, верно?
Стив перестал подшучивать. В былые дни они обсуждали проблемы вроде этих. Впоследствии пришел успех, и эта привычка постепенно исчезла. Но страдания детства никогда не стираются из памяти. Они таятся в темных уголках сознания, и ни один взрослый не может избавиться от этих страданий, и уж, конечно, не Криста и, разумеется, не Стив.
— Мои родители… Мэри… эта катастрофа… Я потеряла все!
Глаза Кристы вдруг наполнились слезами. Она боролась с собой, чтобы удержать их. В ее детстве слезы были признаком слабости, а слабости в семье не поощряли, они не приносили добра.
— Родители — это довольно странные создания, — задумчиво проговорил Стив. — Ты можешь не любить их, но, когда они умирают, ты испытываешь сожаление.
— Оскар Уайльд был прав. Ты начинаешь с того, что любишь их. Потом судишь их. И редко прощаешь. Да, мне их не хватает. Но больше всего мне не хватает Мэри.
— Какая она была?
— Такая, как и все младшие сестры. Очаровательная, живая, надоедливая, и все время крутилась около меня, но я очень любила ее. Она была необыкновенно живой. Я хочу сказать, что мои родители никогда по-настоящему не жили. Они существовали, не испытывая сильных чувств. А Мэри… О, я не знаю, как это выразить! У нее так много было впереди. Видит Бог, как бы я хотела, чтобы она была сейчас со мной! Просто чтобы рассказать ей, что к чему, и показать ей жизнь…
— И после автомобильной катастрофы катастрофа финансовая, — сказал Стив, не удержавшись от красного словца.
— Да, в нежном возрасте, шестнадцати лет, я осталась одна — и без денег. Мама и папа изо всех сих сохраняли видимость, но, как оказалось, доллары уплыли давным-давно.
Стив горько улыбнулся. Он знал, что она испытала. На первый взгляд ее и его детство были совершенно различными. Он рос в обстановке заброшенности, алкоголизма, драк, ругани. А в ее детстве были дорогие наряды, неусыпный надзор, летние лагеря. Однако Криста не меньше Стива страдала от недостатка тепла, и это сделало их похожими друг на друга. Теперь же их мягкие, ранимые сердца были упакованы в броню самоуверенности, которая позволяла им прокладывать безжалостный путь к осуществлению своей мечты, среди других, менее сильных смертных. В теории оба должны были оказаться неудачниками, однако каждый из них предпочел рассматривать свое несчастливое детство скорее как вызов, а не как препятствие. Возможно, поэтому они так любили друг друга.
— Во всяком случае, дорогая, ты довольно быстро пополнила семейную казну. Однако, полагаю, вряд ли твои родители одобрили бы, что ты отказалась от колледжа и проводишь жизнь, крутясь перед фотоаппаратом.
Криста жестко рассмеялась.
— Они были бы в ужасе. Они были так оторваны от реальности. У них даже не было дома в Новой Англии, который помогал бы им, как их друзьям, «окунуться в суету жизни». Ты можешь себе представить, что они вместе ходили в детский садик? Если бы они познакомились с тобой, для них это было бы настоящим шоком.
— Это ты оказалась бы для них потрясением. Бог ты мой, и это после всех тех денег, которые я истратил на твое обучение! Во всяком случае, дорогая, твои родители не могли быть такими уж плохими, если они произвели на свет столь яркое и прекрасное существо, как ты.
— О Стив! — рассмеялась Криста. — Держу пари, ты говоришь такие слова всем своим мальчикам.
— На самом деле, — Стив притворился обиженным, — только ты и могла бы спасти меня. Если бы попробовала на мне свои чары и подарила мне…
— Ты пришел бы в ужас, Стив Питтс, — закончила за Стива Криста, игриво шлепнув его по руке. — Твое отношение к моему телу всегда было чисто коммерческим.
— Порой мне кажется, что грань между коммерцией и похотью довольно тонка, — заметил Стив.
— Порой я готова с тобой согласиться, — рассмеялась Криста.
Некоторое время они шли молча. Криста оглядывалась вокруг. Ничто здесь не изменилось. Время не оказало никакого влияния на Палм-Бич, обычаи тоже остались теми же. Особняки стоимостью во многие миллионы долларов, как и раньше, стоят под морским ветром, облупленные, с оторванными ставнями, хлопающими под ветром, обломки детских игрушек валяются на лужайках. Каждый десятый дом был исключением, подтверждающим правило: новенький дворец, построенный каким-нибудь лишенным вкуса выскочкой, понятия не имеющим, что такое Палм-Бич, и чей бизнес скорее всего лопнет раньше, чем он что-то поймет. Криста улыбнулась, проходя мимо дома Молли Уилмот. Несколько лет назад Молли, проснувшись, обнаружила в своем плавательном бассейне пароходик, который забросило туда ураганом. «Положение обязывает», и ошеломленные кочегары из Южной Америки были приглашены на шикарный завтрак под картиной Пикассо. Это возможно только в Палм-Бич! Криста глянула на море. Какие-то лодки занимались рыбной ловлей, несколько аквалангистов плавали на мелководье вокруг красного флажка. В миле или двух отсюда виднелись небоскребы Сингер-Айленда, отделенные от Палм-Бич узким заливом Лейк-Уорт, с безопасного расстояния напоминающие о том, как выглядит подлинный мир.
Бетонный мол выдавался в море, и Криста вздрогнула от неожиданно нахлынувших воспоминаний. Мол принадлежал Розе Кеннеди, как и потрепанный милнеровский особняк, который они тогда называли «логово Кеннеди». В этом поместье вечно что-нибудь происходило. Твердыня республиканцев, город белых протестантов англосаксонского происхождения ужаснулся, когда католик и член демократической партии Джон Кеннеди получил разрешение построить площадку для вертолетов в имении, которое он использовал в качестве зимнего Белого дома. Гораздо меньший ужас у жителей Палм-Бич вызвало событие, случившееся за несколько месяцев до этого, — когда одна девица обвинила племянника Тедда Кеннеди в том, что он ее изнасиловал. В Палм-Бич господствовало мнение, что девица, которая в четыре часа утра купается нагишом с пьяным Кеннеди, должна быть готова ко всему. Сейчас дверь, выходящая на пляж, ставшая белой от соленого ветра, была заперта от всего мира. Но Криста помнила тот день, когда она была широко открыта…