3.
ТОЧКА ОТСЧЕТА: СЕГОДНЯ.
ВРЕМЯ «ИКС»: ПЛЮС ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
Ожидая на крыльце дома на ранчо начала ежемесячного заседания Комитета Сопротивления, Полковник уговаривал себя не спать. Но в последнее время его сознание слишком легко соскальзывало из мира солнечного света в царство теней и обратно, и когда он сидел тут, медленно покачиваясь в кресле-качалке и затерявшись в водовороте грез, было трудно различить, где сон, а где явь.
Стоял яркий апрельский день, на редкость ясный и сухой после одного из самых сырых сезонов дождей. Теплый воздух, казалось, трепетал, и холмы покрывала высокая, сочная трава, которой совсем скоро предстояло поблекнуть от летнего зноя.
Плохи дела, так много густой травы. Осенью, когда она высохнет, могут начаться большие пожары. Пожары… Пожары…
Дремлющее сознание Полковника заскользило назад сквозь годы, к тому дню, когда из-за появления Пришельцев в Лос-Анджелесе бушевали пожары. Сцена, которую он видел по телевизору: мрачное, красноватое небо, яростные языки пламени, поднимающийся к небу гигантский, ужасающе черный столб дыма. Дома взрываются, как шутихи,— бим! бам! бум! — квартал за кварталом. И хрупкие маленькие самолеты парят над пожарищем, пытаются подлететь поближе, чтобы сбросить груз воды или химикатов.
Майк на борту одного из этих самолетов… Майк…
Прямо над бушующим пламенем, сражается с ветром и восходящими потоками горячего воздуха…
Будь осторожен, Майк… Пожалуйста, Майк…
— Все в порядке, деда. Я здесь.
Полковник открыл глаза и заморгал. Видение исчезло. Нет пожара, нет дыма, нет маленького самолета, летящего над огнем. Только широкое безоблачное небо, зеленые холмы вокруг и высокий симпатичный подросток с длинным красным шрамом на щеке. Сын Энса, вот кто это. Милый мальчик. Полковник заметил, что обмяк в своем кресле, и раздраженно подтянулся.
— Я что-то говорил, мальчик?
— Ты звал меня. «Майк! Будь осторожен, Майк!»,— вот что ты сказал. Но я ничего такого не делал, просто ждал, пока ты проснешься. Тебе приснился сон?
— Наверно. Так, грезы. Сколько времени?
— Половина первого. Отец послал меня сказать тебе, что заседание вот-вот начнется.
Полковник проворчал что-то в знак понимания и согласия. Но не шелохнулся.
Спустя некоторое время появился сам Энс и медленно побрел к ним по широкому, выложенному плитами патио. Сегодня он хромает больше обычного, подумал Полковник. Иногда он задавался вопросом, не показное ли это, хромота Энса, просто ради того, чтобы под этим предлогом позволить себе пропустить лишний стаканчик. Но Полковник своими глазами видел обломок белой кости, торчащий из плоти Энса, когда тот три года назад упал с лошади на крутой тропе, ведущей к роднику. Не забыл он и то, как они с Ронни очищали рану и соединяли сломанные кости, два хирурга-дилетанта, и притом вынужденные действовать без всякой анестезии.
— Что происходит? — резко спросил мальчика Энс— Разве я не велел тебе отвести дедушку на заседание?
— Ну, деда уснул, и я не решился будить его.
— Не уснул,— возразил Полковник,— просто задремал.
— А мне показалось, что ты спишь. Тебе приснился сон, и ты произносил мое имя.
— Не его,— объяснил Полковник Энсу.— Майка. Я сегодня весь день думаю о пожаре. Вспоминаю.
— Он имеет в виду своего брата,— в свою очередь объяснил Энс сыну.— В честь которого назвали тебя.
— Знаю,— ответил мальчик.— Он погиб, сражаясь с Пришельцами.
— Он погиб случайно, сражаясь с пожаром, возникшим, когда приземлились Пришельцы,— поправил его Полковник.— Это не одно и то же.
Однако он знал, что это бесполезно. Раз возникнув, легенда с годами лишь крепла. Пройдет двадцать, тридцать лет, и никто не отличит факты от вымысла. Ну, ему наплевать, что будет через двадцать лет.
— Пошли,— сказал Энс и протянул отцу руку.— Пошли в дом, па.
Полковник отклонил его руку и поднялся самостоятельно, со всей быстротой, на которую был способен.
— Сам справлюсь,— буркнул он, прекрасно отдавая себе отчет в том, насколько раздраженно это прозвучало.
В последнее время он слишком часто говорил таким тоном, однако ничего не мог с этим поделать. Ему было семьдесят четыре, но он частенько чувствовал себя еще старше. Слишком неожиданно для него. Он всегда чувствовал себя моложе своих лет. Но теперь не было медицины, которая могла для стареющего человека повернуть время вспять, как это было пятнадцать-двадцать лет назад, и практикующие доктора по большей части нигде не учились, а просто прочли те медицинские книги, которые смогли достать, и надеялись на лучшее. Так что теперь семьдесят четыре означало уже настоящую старость, близость к пределу.
Они медленно двинулись к дому, старик, у которого все тело закостенело, и прихрамывающий мужчина помоложе, окруженный, словно аурой, запахом алкоголя.
— Нога сильно беспокоит? — спросил Полковник.
— То лучше, то хуже. Сегодня не самый хороший день.
— И выпивка помогает, наверно? Думаю, из старых запасов немного осталось.
— Хватит еще на несколько лет,— ответил Энс.
Полковник знал, что как-то утром, после того, когда Великий Мор наконец закончился, его сыновья спустились в опустевшую Санта-Барбару — город-призрак, вот во что превратилась Санта-Барбара, все ее население теперь состояло из нескольких вселившихся в чужие дома пришлых — и опустошили те заброшенные винные склады, которые сумели найти.
— Когда ничего не останется, можно будет раздобыть еще. Если, конечно, доживу до этого дня,— с кривой улыбкой закончил Энс.
— Тебе не следует столько пить, сын. Мне хотелось бы, чтобы ты подумал об этом.
Энс ответил не сразу, и Полковник знал, что он борется со злостью. В последнее время злость очень легко овладевала им, но он, похоже, справлялся с ней лучше, чем когда-либо.
— А мне хотелось бы, чтобы многое происходило по-другому, но почему-то так не получается,— в конце концов отрывисто бросил Энс— Каждый делает, что может, чтобы справиться со всем этим… Осторожно, вот дверь, па. Сюда. Иди сюда.
Члены Комитета Сопротивления — они изменили название несколько лет назад; показалось, что Армия Освобождения звучит слишком уж претенциозно,— собрались в столовой. При появлении Полковника все встали — дань уважения доблестному старому председателю. Однако доблестный старый председатель ныне стал жалок, пора его сдавать в архив. Большую часть работы теперь делали Энс и Ронни. Но Полковник все еще оставался председателем, по крайней мере номинально. Он сделал вид, что принимает эту дань уважения за чистую монету, холодно улыбнулся и кивнул каждому.
— Джентльмены… Садитесь, пожалуйста…
Сам он на некоторое время остался стоять. Это еще ему вполне удавалось. С ровными плечами и прямой спиной. Стоя перед ними, он чувствовал себя не стариком, сонно клюющим носом на крыльце, а военным стратегом прошлых десятилетий, энергичным и проницательным, настоящим лидером, врагом самообмана, отсутствия внутренней дисциплины и всех прочих видов мерзкой моральной неряшливости.
Глядя на Энса, Полковник спросил:
— Все здесь?
— Все, кроме Джекмана, который прислал сообщение, что не смог получить разрешение на выезд из Эл-Эй из-за того, что его неожиданно перевели на другую работу. И еще Кварлеса. Его сестра, похоже, завела себе дружка-квислинга, и поэтому он посчитал, что приходить на сегодняшнее заседание рискованно.
— Сестра знает, что Кварлес участвует в Сопротивлении?
— Он не уверен,— ответил Энс— Видимо, хочет сначала выяснить это, прежде чем снова возвращаться к нашим делам.
— Как бы то ни было, кворум у нас есть.— Полковник сел рядом с Энсом.
Присутствовали еще десять членов Комитета. Оба его сына, Энс и Ронни, зять Дуг Геннет и племянник Поль. Ранчо Кармайклов, вознесенного над всеми ужасами прокатившегося по миру мора, почти не коснулись изменения, произошедшие за последние десять лет с заметно сократившимся населением Земли. Ничего удивительного, что местный Комитет Сопротивления в значительной степени состоял из представителей этой семьи.
Конечно, существовали и другие Комитеты Сопротивления, в Калифорнии и за ее пределами, и Армии Освобождения, и Подполье, и прочее в том же духе. Но даже внутри того пространства, которое когда-то называлось Соединенными Штатами, связь была настолько хаотична и непредсказуема, что трудно было поддерживать стойкий контакт с маленькими, неуловимыми группками, а потому с легкостью развивалась иллюзия, будто вы и вот эти несколько человек, сидящие тут вместе с вами, чуть ли не единственные люди на Земле, все еще верящие в сказку о том, что в один прекрасный день Пришельцы будут изгнаны.
Заседание началось. Собрания этой группы проходили в жестком формате — отчасти ритуал, отчасти торжественная обедня.
Обращение к Богу, прежде всего. Такой порядок установился как бы сам собой три-четыре года назад, и никто не выражал желания менять его. Джек Гастингс нараспев произносил молитву: в прошлом деловой партнер Ронни из Сан-Диего, незадолго до Вторжения он испытал нечто вроде религиозного преображения и был — или, по крайней мере, производил такое впечатление — искренне верующим человеком.
Гастингс поднялся. Сложил вместе кончики пальцев, торжественно склонил голову.
— Отче наш, взирающий с Небес на наш несчастный мир, мы молим Тебя помочь нам изгнать из Твоего мира создания, которые лишили нас его.
Слова всегда были одни и те же, ни малейшего сектантского привкуса, и никто против них не высказывался, хотя Ронни дал Полковнику понять, что религия Гастингса была очень странным вариантом неоапокалиптической христианской секты с соответствующими атрибутами — якобы умение говорить на любом языке, изгнание дьявола и все такое прочее.
— Аминь,— громко произнес Ронни.
Вслед за ним то же самое повторили Сэм Бэкон и остальные, включая Полковника. Полковник никогда не проявлял формальной религиозности, даже во Вьетнаме, где похоронные мешки приносили ежедневно; но он ни в коей мере не был атеистом и к тому же понимал ценность формальных ритуалов для сохранения самой структуры жизни в кризисные времена.
После молитвы настала очередь доклада об успехах или, правильнее было бы сказать, доклада об отсутствии успехов. Обычно его делали Дан Кантелли или Энди Джекман. Это был отчет о том, что сделано (или не сделано) со времени прошлого заседания, в особенности в сфере проникновения в компьютерные системы Пришельцев и получения новой информации, которая могла оказаться полезной, если когда-нибудь все же будет предпринята попытка нападения на завоевателей.
В отсутствие Джекмана сегодня докладывал Кантелли. Это был невысокий, полноватый, неунывающий человек лет пятидесяти, который до Вторжения разводил оливы в Долине Санта-Инес и сейчас продолжал заниматься тем же. Вся его семья — родители, жена и пятеро или шестеро детей — погибла во время Великого Мора; он, однако, вскоре женился снова, на мексиканской девушке из Ломпока, и уже обзавелся четырьмя детьми.
В этом месяце, как обычно, достижения состояли в практически полном отсутствии достижений.
— В Сиэтле, насколько мне известно, в этом месяце занимались разработкой средств доступа к особо секретным внутренним сообщениям Пришельцев, с тем чтобы получить возможность скачивать их в компьютерные центры Сопротивления. К сожалению, этот проект потерпел полную неудачу из-за деятельности парочки предателей-боргманнов, которые создали для Пришельцев программное обеспечение, защищающее от попыток проникновения. Хакеры из Сиэтла были обнаружены и уничтожены.
— Боргманны! — с горечью пробормотал Ронни.— Программа, которая будет обнаруживать и уничтожать «их»,— вот что нам нужно!
Полковник недоуменно наклонился к Энсу и прошептал:
— Боргманны? Что еще за боргманны, черт побери?
— Квислинги,— ответил Энс— Самые худшие из всех предателей, потому что они не просто работают на Пришельцев, но оказывают им по-настоящему существенную помощь. И даже подстрекают.
— Компьютерщики, ты имеешь в виду?
Энс кивнул.
— Компьютерные асы. Они показали Пришельцам, как шпионить за нами, и научили их бороться с нашими хакерами. Ронни говорит, это название произошло от фамилии какого-то типа в Европе, который первым сумел проникнуть в систему Пришельцев и предложил им свои услуги. Он показал им, как связать наши личные компьютеры с их большими, чтобы они могли управлять нами более эффективно.
Полковник грустно покачал головой.
Боргманны. Предатели. Они всегда существуют, какую историческую эпоху ни возьми. Неискоренимый порок человеческой природы. Он постарался запомнить это слово.
Сейчас в ходу появляются все новые и новые словечки. Так же как Вьетнам породил слова вроде «хутч»[1], «узкоглазые» и «Виктор и Чарли»[2], которые теперь и не помнил никто, кроме стариков вроде него, так и Вторжение создало целую серию особых словечек. Пришельцы. Боргманны. Квислинги. Хотя последнее, припомнилось ему, возникло во времена Второй мировой войны, но недавно было вытащено на свет и снова пущено в оборот.
Кантелли закончил доклад. Теперь его сменил Ронни, который занимался образовательной программой подполья, чьей целью было исподволь внушать молодому поколению стремление к возрождению человеческой цивилизации. Акция была нацелена на развитие того, что Полковник называл «внутренним сопротивлением»,— возрождение былых патриотических традиций, веры в Провидение Божье, ощущение американских ценностей в прежнем духе, чтобы, когда с Пришельцами в конце концов будет покончено, у молодежи сохранились воспоминания о том, что и как было до появления чужеземцев.
Подумать только! Ронни возглавляет проект, опирающийся на такие концепции, как Провидение Божие и возрождение старых американских традиций. Ну не ирония ли судьбы? Но у Полковника больше не хватало энергии, чтобы справляться с этой работой самому, да и Энс, казалось, не был способен взвалить на себя такое дело, а Ронни вызвался добровольно, демонстрируя энергию и подозрительный энтузиазм. Сейчас он красноречиво рассказывал о том, какие материалы с инструкциями были посланы во вновь организованные группы в Сакраменто, Сан-Франциско и Сан-Диего. И ведь как убежденно говорит, подумал Полковник. Будто и в самом деле верит в то, что все это имеет смысл.
А оно имеет. Имеет! Даже в этом странном новом мире боргманнов и квислингов, где люди, казалось, страстно желают сотрудничать с Пришельцами. Даже в такой ситуации нужно делать то, что считаешь правильным, подумал Пол ковник. Точно как во времена той далекой, уже почти забытой войны. На фундаментальном уровне ее необходимо было вести, потому что, сколь бы бестолковыми ни оказались наши действия во Вьетнаме, они преследовала цель помешать расползанию коммунизма по всему миру.
Заседание продолжалось своим чередом. Теперь выступал Поль, занимающийся вопросами нового бизнеса. Полковник, мысли которого затерялись в 1971 году, в какой-то момент глянул на племянника и нахмурился, только сейчас впервые осознав, что Поль больше не выглядел молодым человеком. Чувство было такое, точно Полковник не видел его давным-давно, хотя последние десять лет Поль жил здесь же, на ранчо. Долгие годы он был поразительно похож на своего отца, Ли, но не теперь: густые волосы подернулись сединой, от лба вверх уходили большие залысины, овальное лицо вытянулось, щеки прорезали глубокие складки — всего это у Ли никогда не было — и, главное, глаза, прежде сияющие жаждой знаний, ныне утратили свой блеск.
Мальчик выглядел таким постаревшим, таким потрепанным жизнью, усталым! Мальчик! Какой мальчик? Полю сейчас по крайней мере сорок. Ли погиб в тридцать девять, навсегда оставшись в памяти Полковника молодым.
Поль говорил что-то о текущих делах Сопротивления: о расписании дежурств, о всемирной переписи, а также о данных, которые собрал о Пришельцах его бывший коллега по работе в университете, где Поль когда-то был блестящим специалистом в области компьютерных наук. Этот коллега из ячейки Сопротивления в Сан-Диего — Полковник прослушал его имя, но это не имело значения — на протяжении последних восемнадцати месяцев собирал, отсеивал, сравнивал и анализировал все донесения о Пришельцах из самых разных уголков мира и пришел к выводу, что в общем и целом на Земле сейчас было…