И вдруг понял. Да, так он и скажет. Что бы это не означало для него, пусть даже смертный приговор.
— Мы не можем продолжать встречаться, Лиза. Из-за всего этого. Наши семьи, они… несовместимы. Мы делаем все, чтобы свергнуть Пришельцев, а вы — чтобы облегчить им то, что они тут творят.
Она, не мигая, встретилась с его лихорадочно горящим взглядом.
— И почему это должно иметь значение?
— Имеет. Очень даже имеет. В нашей семье существуют достаточно жесткие традиции. Взять хотя бы моего деда, Полковника. Может, он уже и одряхлел, но временами становится таким, как прежде. И тогда не устает повторять, что нам ни в коем случае нельзя забывать, что такое свобода и какими мы были до появления Пришельцев.
— Я согласна с ним. Думаю, очень важно помнить, что значит быть свободными людьми.
— Да, но он страстно желает этого.
— И я тоже. Но мы не в силах что-либо изменить, не в силах повернуть время вспять. Пришельцы захватили наш мир. Что можно с этим сделать?
Так они ни до чего не договорятся. У Стива возникло ужасное ощущение, точно его вот-вот разорвет пополам.
— Нет смысла спорить об этом,— сказал он,— Я не вижу, как могут продолжаться наши отношения, если твоя семья сотрудничает с врагами, а моя борется с ними. Никакой контакт между нашими семьями невозможен. Ну скажи, о какой совместной жизни может идти речь?
— Не знаю,— ответила она.— Но есть кое-что, о чем я должна тебе сказать, Стив…
— Ох, Господи Иисусе, Лиза! Ты не…
Беременна, да. Старая история Монтекки и Капулетти, правда не со столь ужасным исходом.
Теперь самообладание покинуло Лизу. Да и Стива тоже, если оно вообще у него было. Она заплакала, а он притянул ее голову к своей груди и заплакал тоже. Его восхищала мысль о кареглазом ребенке, созревающем у нее в животе, о невероятности того факта, что такой неуклюжий увалень, как он, оказался способен состряпать младенца; и он знал уже без малейших сомнений, что любит эту женщину и намерен жениться на ней, разделив с ней все, что выпадет на их долю.
Но пришлось похлопотать ради этого, и немало. Он вернулся на ранчо, отозвал Рона в сторону и рассказал ему о новом повороте событий; и Рон помрачнел, задумался, а потом велел ему сидеть тут и помалкивать, а сам пошел переговорить со своей сестрой и матерью Стива Розали. Спустя некоторое время она позвала Стива к себе и принялась расспрашивать его об их взаимоотношениях с Лизой — не в сексуальном плане, а в эмоциональном.
Его поразила откровенность, прямота и вообще взрослость собственных ответов. Он не запинался, не мямлил, не увертывался и не переминался с ноги на ногу, а прямо перешел к делу и заявил, что любит мать своего будущего ребенка, что был счастлив, узнав о нем, и не собирается бросать Лизу.
— Ты останешься с ней, даже если тебе придется покинуть ранчо?
— С какой стати это должно влиять на мои планы?
Странно, но мать, казалось, была довольна его ответом. И замолчала надолго, а лицо ее при этом сделалось грустным.
— Жаль, что все так запуталось, Стив.
Целую неделю в семье обсуждали случившееся. Мать со своими братьями, потом все трое с отцом, Стив с Роном, с Энсом, со своей матерью, с Полем, с Пегги. Он чувствовал, что Рон, который поначалу так жестко и бескомпромиссно настаивал на разрыве с Лизой, теперь занимает более мягкую позицию, возможно под влиянием Пегги; даже мать Стива была настроена более сурово, хотя, скорее, склонялась на его сторону; даже Энс больше злился на Стива из-за того, что оказался втянутым в такое запутанное дело. Пока все это продолжалось, Стива отстранили от участия в работе Сопротивления. На самом деле ему запретили даже приближаться к компьютеру, лишив таким образом возможности связаться с Лизой. Во избежание каких-либо недоразумений отец блокировал систему с помощью специальной команды, и теперь доступ туда был для Стива закрыт; а Стив, сколь бы хорошо он ни разбирался в компьютерах, прекрасно понимал, что взломать поставленный Дугом блок ему не под силу. Да он и не осмелился бы, по правде говоря, в такой-то ситуации.
Хотелось бы ему знать, что сейчас на уме у Лизы. Во время их последней встречи в Вентуре он пообещал ей, что попытается уломать свою семью. Но как? Как?
Это была самая долгая неделя в его жизни. Он провел ее, бродя по горам или целыми часами сидя на той самой скале, где его когда-то нашла Джилл, чтобы использовать для собственного удовольствия. Казалось, это случилось миллион лет назад. Теперь Джилл не обращала на него ни малейшего внимания. Если она и подозревала, в какой переплет он попал, то никоим образом это не показала, хотя он подслушал, как она хихикала со своими братьями Чарли и Майком, и решил, что эти смешки направлены в его адрес.
В конце концов к нему пришел Рон:
— С тобой хочет поговорить Полковник.
Теперь Полковник выглядел на удивление хрупким. Он похудел, никуда не выходил без трости, и у него стали дрожать руки. Но выходил он нечасто; большую часть времени сидел в своем кресле на краю патио, глядя вниз на долину и все время кутаясь в плед, за исключением самых жарких дней.
— Сэр? — Стив в ожидании остановился перед ним.
По крайней мере взгляд Полковника обладал прежней силой. Он устремил его на Стива и смотрел, смотрел целую вечность. Понимая, как нужно держать себя, Стив подтянулся и молча ждал. И ждал… И ждал…
Наконец Полковник заговорил.
— Ну, парень, это правда, что ты собираешься продать нас Пришельцам?
Вот это да! Но что-то во взгляде Полковника подсказало Стиву, что этот чудовищный вопрос задан не всерьез. Или, по крайней мере, Стив от всей души надеялся на это.
— Нет, сэр. В этом нет ни доли правды, и я надеюсь, что никто не рассказывал вам ничего подобного.
— Она ведь квислинг, правда? Она и вся ее семья?
— Да, сэр.
— Ты знал это, когда связывался с ней?
— Нет, сэр. У меня даже в мыслях ничего подобного не было. Я догадался об этом только в тот день, когда она провела меня через контрольный пункт ЛАКОН, предъявив пропуск, которого не должна была иметь.
— А-а… Но она-то все время знала, что ты из Кармайклов?
— Судя по всему, да.
— И завела с тобой шашни, чтобы проникнуть на ранчо и выдать нас Пришельцам, тебе так не кажется?
— Нет, сэр. Абсолютно не кажется. На самом деле вовсе не секрет, что здесь находится штаб-квартира Сопротивления, сэр. Даже Пришельцам наверняка известно об этом. Но в любом случае Лиза ни разу не сказала ничего, что навело бы на мысль о таких подлых намерениях.
— А-а… Выходит, то, что произошло между вами, просто невинная романтическая история?
Стив залился краской.
— По правде говоря, не такая уж невинная, сэр, должен признаться.
Полковник захихикал.
— Ну, об этом нетрудно догадаться. Когда малыш должен появиться на свет?
— Примерно через шесть месяцев.
— И что теперь?
— В каком смысле, сэр?
— Я имею в виду, ты покинешь ранчо, чтобы жить с ней, или надеешься, что мы возьмем ее к себе?
Этот вопрос огорчил Стива.
— Ну, не знаю, сэр. Это семье решать, не мне.
— А если семья скажет, чтобы ты оставил женщину и ребенка и никогда больше не виделся с ними?
Взгляд яростных голубых глаза старика ввинчивался ему в душу. После продолжительной паузы Стив сказал:
— Не думаю, чтобы я пошел на это, сэр.
— Ты так сильно ее любишь?
— Я люблю ее, да. И чувствую свою ответственность перед ребенком.
— В самом деле… Итак, ты готов жить с квислингами, если возникнет такая необходимость? Но примут ли они тебя, вот вопрос? Зная, что ты был агентом Сопротивления.
Стив облизнул губы.
— А если нам взять Лизу сюда?
— Чтобы она шпионила за нами, это ты имеешь в виду?
— Ничего такого я не имею в виду! По ее понятиям, работа есть просто работа. Она вообще не считает, что работает на Пришельцев, просто в телефонной компании, которая, конечно, является отделением ЛАКОН, административной марионетки Пришельцев. У Лизы на уме нет никакой идеологии. Ей не больше нашего нравится, что Пришельцы здесь. Просто ей кажется, что мы ничего не можем с этим поделать, вот она и зарабатывает на жизнь, как может. Если она поселится здесь, ее дальнейший контакт с другой стороной вообще прервется.
— И с отцом? Братьями?
— Думаю, время от времени она будет видеться с ними. Но это вовсе не означает, что она станет рассказывать им или еще кому-то о нашей деятельности на ранчо.
— Получается, ты просишь нас — влюбленный по уши, ослепленный этой любовью,— допустить в свою среду шпионку лишь по той причине, что умудрился сделать ей ребенка,— сказал Полковник.— Я правильно понимаю?
На всем протяжении этого разговора у Стива было ощущение, что с ним играют. Казалось, Полковник, настроенный по отношению к нему вроде бы добродушно, проверяет его, пытаясь понять, как он поведет себя, если окажется под давлением. Занимает то одну позицию, то другую, проявляет то сочувствие, то враждебность, подталкивает Стива то к тому, то к этому, высказывает неприятные предположения, выдвигает немыслимые гипотезы, рассматривая проблему под разными углами. Но на самом деле старик уже сделал свой выбор, и не в пользу Стива. Стоило ли надеяться, что он позволит девушке из семьи квислингов поселиться на ранчо?
Проявлять дипломатичность явно больше не имеет смысла, понял Стив. Сделав глубокий вдох, он сказал:
— Нет, сэр, вы понимаете неправильно. Может, я и ослеплен любовью, да, и все же, мне кажется, я достаточно хорошо знаю Лизу, и я уверен, что она не представляет для нас никакой опасности. Я прошу взять ее сюда, потому что она собирается произвести на свет еще одного члена нашей семьи и, значит, тоже принадлежит ей, потому что ей принадлежу я, и хочу, чтобы моя жена и мой ребенок были со мной. Если оба они не принадлежат ей, то и я тоже. Готов покинуть ранчо в любой момент, как будет принято такое решение.
Полковник не отвечал. Его лицо приняло непроницаемое выражение; возникло ощущение, словно он не слышал ни слова из сказанного Стивом.
Молчание затягивалось. Стиву пришла в голову мысль, что, наверно, он зашел слишком далеко, своей прямотой оскорбил сурового старого воина и тем самым нанес самому себе непоправимый удар. Потом он задумался — может, Полковник просто задремал с открытыми глазами?
— Ну, ладно,— сказал наконец Полковник. Его лицо ожило, в суровых холодных глазах даже замерцал огонек.— Раз так, ты не будешь возражать, если Рон встретится с ней, чтобы составить свое собственное впечатление до того, как мы примем окончательное решение?
Стив от изумления открыл рот.
— Значит, есть надежда, что вы позволите ей поселиться на ранчо?
— Если Рон решит, что именно так нам следует поступить. Да, позволю.
— Ох, сэр! Ох, сэр, сэр, сэр…
— Успокойся, мальчик. Ничего еще не решено, ты же понимаешь.
— Но все получится! Я знаю, так и будет. Рон сразу поймет, что она за человек. Она ему понравится. И вам тоже… Знаете, Полковник, если родится мальчик, мы назовем его вашим именем. На ранчо появится еще один Энсон: Энсон Геннет, вот кто. Энсон Кармайкл Геннет. Обещаю вам, дедушка.
Однако родилась девочка. Сабрина Аманда Геннет — в честь матери и бабушки Лизы. Спустя два года родилась еще одна, и они назвали ее Ирэн, в честь давно умершей жены Полковника, бабушки Стива, которую он никогда не знал. В последующие три года Энсон Кармайкл Геннет так и не появился на свет; это произошло позже, по случайному совпадению как раз в тот день, когда Полковнику исполнилось восемьдесят три, на двадцать первом году после Вторжения.
— Ты станешь величайшим компьютерным гением всех времен,— сказал Стив своему новому краснолицему малышу, который пускал пузыри в объятиях утомленной матери.— И блестящим героем Сопротивления.
Эти слова оказались поразительно пророческими, хотя и не совсем так, как предполагал Стив.
— Глянь-ка на эту штуку, Кен,— сказал Ричи Бек.— Просто фантастика, черт побери! Уму непостижимо.
Они находились в помещении, которое когда-то служило обеденным залом ныне заброшенного ресторана. День только начинался. Аисса ушла куда-то. Отец держал в руках какой-то странный предмет обтекаемой формы, похожий на ружье или, может быть, на пистолет, но все же отличающийся от ружей и пистолетов, которые Халиду приходилось видеть. Длинный, тонкий цилиндр из голубовато-зеленого металла, с расширяющимся дулом, прицелом в средней части ствола и компьютезированным пусковым устройством на рукоятке. Самодельная вещь, но, несомненно, одна из тех, которые составляют предмет радости и гордости их создателя.
— Это оружие, да?
— Оружие? Оружие? А что еще это может быть, парень? Это дерьмо — ружье, из которого можно убить Пришельца. Я только сегодня конфисковал его у целой банды конспираторов из Ворминстера. В эту самую минуту всю компанию сажают под замок, а я прихватил это вещественное доказательство домой, для сохранности. Погляди как следует, парень. Ты когда-нибудь видел что-нибудь похожее?
До Халида дошло, что Ричи предлагает ему подержать ружье в руках. Он протянул руки ладонями вверх и принял его с бесконечной бережностью. Ствол оказался прохладным и очень гладким, а само ружье гораздо легче, чем он предполагал.
— Как оно работает?
— Прикладываешь его к плечу, как обычное ружье. Смотришь в прицел. И нажимаешь вот здесь.
Халид приложил ружье к плечу и навел на камин, глядя в прицел.
В перекрестье прицела появился небольшой участок камина, во всех, самых мелких, подробностях. Поразительная резкость, великолепная оптика. Нажми кнопку, и целая часть дома разлетится на куски. Халид провел пальцами вдоль приклада.
— Это предохранитель,— продолжал свои объяснения Ричи.— Маленькая красная кнопка. Вот здесь. Смотри, не нажми на нее случайно. Фактически, парень, это гранатомет. Бомбометательный механизм. В это трудно поверить, потому что ствол такой узкий, но ружье стреляет маленькими изящными снарядами, которые взрываются с невероятной силой и причиняют огромные повреждения, совершенно из ряда вон. Я знаю, я опробовал его. И пришел в восторг от того, на что эта штука способна.
— Оно заряжено?
— Ох, да, да! Заряжено и готово к действию! Абсолютно дьявольский механизм для убийства Пришельцев, результат многомесячного кропотливого труда целой банды отчаянных головорезов с «золотыми» руками. Странно, что при всем том они такие тупицы… Ладно, парень, давай-ка сюда эту штуку, пока ты не разнес что-нибудь.
Халид вернул отцу ружье.
— Почему тупицы? Ружье ведь хорошо сделано.
— Ну да, я же говорю, они мастера на все руки. Триумф миниатюризации, этакая маленькая пушка. Но даже с таким ружьем им ни за что не убить Пришельца. Разве это кому-то удавалось, парень? Это невозможно. Никто до сих пор не смог и никогда не сможет.
Не в силах оторвать взгляда от ружья, Халид спросил:
— А почему, сэр?
— Черт, да потому, что их нельзя убить, вот и все!
— Даже из чего-то вроде этого? Вы же сами сказали, сэр, что сила невероятная, а повреждения из ряда вон.
— Да, оно способно разнести любого Пришельца на куски — если ты сможешь нанести кому-нибудь из них удар. Но весь фокус в том, чтобы сделать хотя бы один выстрел, парень! Что невозможно. Стоит прицелиться, и они сразу об этом узнают, покопавшись у тебя в голове. Для них наше сознание все равно что открытая книга. И если у тебя в мозгу копошатся мелкие грязные мыслишки насчет них, они тут же это учуят. И — бам! — Подтолкнут хорошенько, и с тобой будет покончено, пиф-паф, и нету. Известно по крайней мере о четырех таких случаях. Я имею в виду попытки убить Пришельцев. Попытки застрелить их, когда они проезжали мимо. Потом рядом с дорогой нашли и тела, и оружие, все вдребезги,— говоря все это, Ричи почти любовно поглаживал ствол.— А это ружье, такое необычно дальнобойное и с отличным прицельным устройством, способно поразить цель на огромном расстоянии. И все равно ничего не получится, готов поспорить. Их телепатия срабатывает на расстоянии до трехсот ярдов. Или до пятисот. Кто знает? Может, и до тысячи. Да, чертовски удачно получилось, что мы вовремя накрыли эту шайку. А то еще умудрились бы каким-то образом использовать это ружье.