— Понимаю, да,— выдавил он.
— Я люблю тебя, Майк.
— Я люблю тебя, Синди.
— Они сказали, что путешествие займет сорок восемь наших лет, даже через гиперпространство, но мне покажется, что прошли всего недели. Ох, Майк! Прощай, Майк! Благослови тебя Бог, Майк!
Она послала ему воздушный поцелуй. На пальцах сверкнули ее любимые кольца — три маленьких сапфировых кольца необычной формы, одни из первых, которые она сделала, когда занялась изготовлением драгоценностей. Он тоже любил их больше других. Ей нравились сапфиры, и ему тоже, потому что они нравились ей.
Сознание Кармайкла заметалось в поисках веской причины, чтобы задержать ее, какой-то новой линии аргументов, которая могла бы сработать. Он почувствовал, как внутри начинает распространяться безмерная пустота, открывается бездна, как будто быстро вращающийся бур выгрызает его изнутри.
Лицо Синди буквально светилось восторгом. Внезапно ему показалось, что перед ним совершенно чужая женщина.
Такая же, как все жители Лос-Анджелеса, одна из здешних девушек, затерявшихся в собственных фантазиях и грезах. Как будто он никогда не знал ее или лишь делал вид, что она была не такой, какой была. Нет, это неправильно, сказал он себе. Она не одна из «этих», она — Синди. Просто она следует своим путем, стремится к своей звезде — как всегда.
Внезапно он почувствовал, что больше не в состоянии смотреть на экран, отвернулся, прикусив губу, и левой рукой сделал отталкивающий жест. Военные в комнате имели сконфуженный вид людей, оказавшихся невольными свидетелями крайне интимного момента и пытавшихся притвориться, будто ничего не видели и не слышали.
— Она не сумасшедшая, полковник,— страстно сказал Кармайкл.— Не хочу, чтобы кто-то думал, будто она не в себе.
— Конечно нет, мистер Кармайкл.
— Но она не собирается покидать этот корабль. Вы сами слышали. Она остается на борту и полетит вместе с ними туда, откуда их черт принес. Я ничего не могу с этим поделать. Вы же видели, правда? Ничего не могу поделать, разве что проникнуть на борт и силой утащить ее оттуда. Но я не в состоянии решиться даже на это.
— Естественно, нет. Надеюсь, вы понимаете, что мы в любом случае не можем позволить вам подняться на борт? Даже ради того, чтобы попытаться увести ее оттуда.
— Понимаю. У меня и в мыслях не было ничего подобного. Я и не мечтал ни о том, чтобы увести ее, ни о том, чтобы отправиться вместе с ней в это путешествие. Я не имею права силой заставлять ее уйти оттуда и уж точно не хочу никуда лететь. Пусть отправляется: это именно то, о чем она всегда мечтала. Но не я. Не я, полковник. Это совершенно не то, что мне надо.— Кармайкл сделал глубокий вдох и почувствовал, что дрожит и что ему нехорошо,— Полковник, вы не будете возражать, если я уберусь отсюда? Может, мне станет лучше, если я вернусь на аэродром и еще разок слетаю на пожар. Думаю, это поможет, точнее, даже уверен. Не возражаете? Вы подбросите меня обратно в Ван-Нуйс?
Он в последний раз вернулся к «ДС-3». Он потерял счет рейсам, которые сделал в этот день. Ему приказали сбросить химикаты вдоль западной стены огня, но он полетел на восток, туда, где стоял космический корабль, и сделал над ним широкий круг. По радио ему велели немедленно покинуть запретную зону, и он ответил, что так и сделает.
Когда он облетал корабль, в серебристом боку открылся люк и появился один из чужеземцев. Пурпурного цвета, казавшийся огромным даже с высоты, он вышел из корабля и растопырил щупальца, словно принюхиваясь к задымленному воздуху. Вид у него был совершенно спокойный.
У Кармайкла возникла смутное желание опуститься пониже и сбросить все химикаты на это создание, утопить его в них — хотя бы таким образом отомстить чужеземцам за то, что они отняли у него Синди. Он покачал головой. Это безумие. Синди пришла бы в ужас, узнав, что он способен даже в мыслях допустить такую возможность.
Но уж какой есть, подумал он. Самый обыкновенный мерзкий, мстительный землянин. Вот почему я не намерен отправляться на какую-то там другую планету, и вот почему она полетит туда.
Обогнув корабль, Майк полетел прямо в аэропорт Ван-Нуйс. Приземлившись, он долго не вставал с места и вообще не двигался. В конце концов вышел один из диспетчеров и окликнул его.
— Майк, с тобой все в порядке?
— Да.
— Почему ты вернулся, не сбросив груз?
Кармайкл бросил взгляд на приборы.
— Разве? Мне казалось, что я все сделал.
— По-моему, с тобой вовсе не все в порядке.
— Наверно, я забыл сбросить. Нет, не забыл. Меня просто это больше не волнует. Не хочу, и все.
— Майк, выходи из самолета. Для одного дня ты налетал вполне достаточно.
— Не хочу, и все,— повторил Кармайкл.— Какого черта меня это должно волновать? Безумный город… В нем не осталось ничего, что нужно спасать.— Он наконец потерял самообладание, и ярость охватила его, словно огонь сухую траву на склоне каньона. Он понимал Синди и уважал ее решение, но это вовсе не означало, что оно ему нравилось. Оно ему совсем не нравилось. Он потерял ее, свою единственную жену, и как-то так получилось, что он проиграл свою войну с Лос-Анджелесом,— Дерьмо. Пусть себе горит. Это безумный город. Я всегда ненавидел его. Он заслуживает такой участи. Я и оставался-то здесь лишь из-за нее. Только она имела значение. Но теперь она улетит. Пусть этот проклятый город сгорит дотла!
Диспетчер вытаращился на него.
— Эй, Майк…
Кармайкл медленно покачивал головой, точно пытаясь стряхнуть непереносимую головную боль. И в конце концов сумел взять себя в руки.
— Нет, это неправильно.— В его голосе больше не было ярости.— Дело должно быть сделано, верно? Независимо от того, что ты чувствуешь. Нужно погасить пожар и спасти все, что удастся. Послушай, Тим, я сегодня еще разок слетаю, ладно? А потом отправлюсь домой и лягу спать. Хорошо? Договорились?
С этими словами он включил двигатель, смутно отдавая себе отчет в том, что не затребовал разрешения на взлет. В наушниках заверещал чей-то голос, но он не обращал на него внимания. В его сторону торопливо устремился маленький самолет-корректировщик, но Кармайкл был уже в воздухе.
Небо окрасилось в черные и красные цвета. Пожар бушевал так яростно, что, казалось, его уже невозможно сдержать. Но нужно продолжать попытки, подумал Кармайкл. Нужно спасать все, что в твоих силах. Он прибавил скорость, хладнокровно пронесся прямо над бушующим огненным адом и сбросил химикаты. Раскаленный воздух снизу ударил в крылья, и самолет перестал слушаться. Ничего толком не видя и даже как следует не осознавая, что происходит, Кармайкл попытался справиться с управлением, но без толку. Бесполезно! Спустя некоторое время он оставил бесплодные попытки и откинулся в кресле, наконец-то обретя спокойствие. Воздушные течения подбрасывали самолет, точно игрушку, все выше и выше унося его вверх… а потом с силой швырнули на замершие в ожидании северные холмы.
В Нью-Йорке вторжение происходило по-другому, менее апокалиптически. Опустошительные пожары, так же как и паническое бегство из города, никогда не были отличительной чертой жизни Нью-Йорка. Отличительной чертой жизни Нью-Йорка всегда было наличие многочисленных неудобств. А потому вторжение так и было всеми воспринято — просто как еще одно проклятое нью-йоркское неудобство.
Это был один из тех славных деньков — голубых с золотом, порождающих настроение необъяснимой светлой радости,— на которые Нью-Йорк бывает щедр в октябре, сразу после сезона липкой, влажной жары, который только что закончился, и перед сезоном холода и грязи, который должен был вот-вот наступить.
Семнадцать человек стали свидетелями вторжения. Местом приземления послужил луг в южной оконечности Центрального парка. Когда появились чужеземцы, на лугу находилось, конечно, гораздо больше семнадцати человек, но большинство из них, похоже, ничего не заметили.
По словам этих семнадцати, сначала примерно в тридцати футах над землей возникло бледно-голубое мерцание. Оно тут же начало быстро вращаться, словно вода, убегающая в водосток. Подул легкий ветер, очень быстро набравший силу штормового,— он срывал шляпы и по спирали уносил их в небо. Одновременно люди почувствовали нарастающее напряжение, что-то вроде очень неприятного ощущения внутреннего разрыва. Все это продолжалось около сорока пяти секунд.
Потом послышались хлопок, стук, гудение и клацанье — все были согласны, что звуки раздались именно в такой последовательности,— и тут же неизвестно откуда возник удивительный чужеземный корабль, по форме напоминающий яйцо. Сначала он парил над травой на высоте около двадцати ярдов, а потом мягко опустился на землю. Это было незабываемое зрелище: мерцающая серебристая поверхность корабля, его бока, под невероятным углом сбегающие от широкой верхушки к узкому нижнему концу, и необычные иероглифы на задней части, которые, если присмотреться пристальнее, словно ускользали от взгляда.
Открылся люк, и из него вышли несколько чужеземцев. Точнее говоря, «выплыли».
Они выглядели странно. Чрезвычайно странно. Там, где у человека ноги, у них была единственная овальная подставка, или подножие, дюймов, может быть, пяти в высоту и около ярда в диаметре. Из этого вполне материального основания вырастало полупрозрачное тело — что-то вроде воздушного шара на привязи. У чужеземцев не было ни рук, ни ног, ни чего-то, хотя бы отдаленно похожего на голову: лишь широкая куполообразная верхушка, истончающаяся до толщины веревки и прикрепленная к подножию. Блестящая бледно-лиловая кожа отсвечивала металлом. Время от времени на ней возникали и почти тут же исчезали похожие на глаза пятна. Никаких признаков рта. При движении странные создания как будто старались не касаться друг друга.
Первое, что они сделали, это схватили с полдюжины белок, трех собак, мяч и пустую детскую коляску. Что они делали дальше, никому не известно, потому что зрителей как ветром сдуло. Парк почти мгновенно опустел.
Все это, естественно, создало немалый переполох в центре Манхэттена. Завыли полицейские сирены. Машины тоже загудели, но не так, как это происходит в других городах,— редкие вежливые гудки (будьте любезны, трогайтесь),— а особые, настырные, ритмические, сугубо нью-йоркские (ох, да проезжайте же, Христа ради!), вселяющие ужас в сердца гостей города. Перепуганные люди выбегали из парка с таким видом, точно из обезьянника в зоопарке только что вырвался Кинг-Конг и собственной персоной гонится за ними, а другие люди с такой же скоростью бежали в парк, как будто им было жизненно необходимо увидеть, что там произошло. Ньюйоркцы, они такие.
Но полиция оказалась проворнее и быстренько перекрыла вход; в результате на протяжении следующих трех часов чужеземцы на лужайке оказались предоставлены самим себе. Позднее в этот же день телевизионщики запустили в парк «летучих шпионов», чтобы сделать запись для вечерних новостей. Чужеземцы терпели их что-то около часа, а потом прихлопнули, точно мух, обдав потоками розового света, которые вырвались из верхней части их корабля.
И все же зрители смогли увидеть призрачно мерцающих чужеземцев, которые бродили в радиусе примерно пятисот ярдов от своего корабля, собирали газеты, стаканчики из-под напитков, брошенные предметы одежды и зубные протезы. Все найденные предметы они засовывали во что-то вроде подушки, сделанной из мерцающего материала примерно той же структуры, что и их собственные тела, и она тут же уплывала со всем своим содержимым к люку корабля.
После того как «летучие шпионы» были уничтожены, ньюйоркцам пришлось довольствоваться информацией, получаемой с правительственных спутников-шпионов, следящих за Землей из космоса, и тем, что удавалось разглядеть владельцам хороших биноклей с верхних этажей домов и отелей, окружающих парк. Ни то ни другое полной картины не давало. И все же вскоре выяснилось, что вслед за первым прибыл второй космический корабль. Хлопок, стук, гудение, клацанье — и он вывалился из какого-то кармана гиперпространства. Из него тоже вышли чужеземцы, но на этот раз их было гораздо больше.
Да и выглядели они иначе: настоящие монстры, чудища какие-то. Описать их можно примерно так: средних размеров двугорбые синеватые горы с ногами. Тела у них были округлые, сплошь покрытые чем-то средним между шерстью и перьями. На одном конце тела видны были три желтых глаза размером с тарелку, а на другом — три жестких пурпурных выступа, из которых торчали восемь ног.
Ноги напоминали слоновьи — толстые, с грубой шкурой, точно древесные стволы,— и при этом обладали способностью почти мгновенно втягиваться в тело. Всего ног было восемь, но в процессе движения по крайней мере одна пара ног всегда оказывалась поджатой. Время от времени и как будто без какой-либо закономерности эта пара опускалась, а другая втягивалась. Иногда чудища втягивали по две пары ног одновременно, в результате чего один конец тела опускался до уровня земли — ну, как верблюд опускается на колени. Складывалось впечатление, что цель этих упражнений еда. Рты у них располагались на животах; если они хотели съесть что-нибудь, то просто втягивали все восемь ног и опускались на потенциальную пищу. Рот был достаточно велик, чтобы за один раз проглотить очень крупное животное — бизона, скажем. Немного позже, когда чужеземцы меньшего размера открыли в зоопарке клетки и выпустили оттуда животных, крупные чужеземцы быстро их сожрали.
Потом, уже глубокой ночью, появились чужеземцы третьего вида, полностью отличные от первых двух: высокие, цилиндрической формы, пурпурного цвета, с рядами мерцающих оранжевых пятен на боках. Их было не очень много, но они определенно были тут самыми главными: во всяком случае, чужеземцы двух других видов выполняли их приказы. К этому времени уже стало известно, что еще раньше в тот же день чужеземцы приземлились в западной части Лос-Анджелеса, причем там были замечены Пришельцы только третьего типа.
Высадки произошли и в других местах Земли. В основном в крупных городах, но не только. Один корабль сел в национальном парке Серенгети в Танзании, на широкой, заросшей травой равнине, где обитали лишь орды хищников и несколько сотен зебр, которые не обратили на корабль никакого внимания. Другой приземлился в эпицентре яростной песчаной бури в пустыне Такли-Макан, в Центральной Азии, и буря внезапно прекратилась. Об этом рассказали озадаченные, но в высшей степени довольные таким счастливым поворотом событий водители китайских грузовиков — больше там никого в это время не оказалось. Приземление в Сицилии, среди заброшенных холмов Катании, вызвало интерес только у ослов, овец и восьмидесятилетнего хозяина хилой рощицы оливковых деревьев, который упал на колени и принялся истово креститься, не решаясь открыть глаза.
Однако основные события происходили в городах: Рио-де-Жанейро, Йоханнесбург, Москва, Стамбул, Франкфурт, Лондон, Осло, Бомбей, Мельбурн… и так далее, и так далее, и так далее… Фактически чужеземцы оказались везде, хотя по какой-то причине проигнорировали такие мегаполисы, как Вашингтон и Токио.
Их корабли выглядели по-разному и были снабжены разными двигателями — от шумных ракетных, как в Лос-Анджелесе, до таинственно, непостижимо беззвучных. Приземляясь, некоторые корабли чужеземцев вызвали мощные пожары, как это случилось неподалеку от Лос-Анджелеса. Другие просто возникали точно из ниоткуда, как в Нью-Йорке. Одни садились в центре больших городов: в Стамбуле, например, это произошло прямо на главной площади перед Голубой мечетью, а в Риме — перед собором Святого Петра, другие — в пригородах. В Йоханнесбурге высадились только те чужеземцы, которые напоминали призраков, во Франкфурте — только огромные чудища, в Рио — только высокие, цилиндрической формы, с щупальцами вместо ног; во всех других местах появлялись все три вида.
Они не делали никаких сообщений. Они не выдвигали никаких требований. Они не издавали никаких указов. Они не предлагали никаких объяснений. Они вообще ничего не говорили.