Подойдя к сыну, Пол положил руки ему на плечи и немного отвел в сторону. Стивен не противился. Он слышал материнский стон.
— Ты нормально себя чувствуешь? — спросил Пол жену.
— Да, — с усилием ответила Дарлин. Она немного изменила свое положение в кровати. — Мне просто не надо шевелить ногой. — Закрыв глаза, она несколько раз глубоко вздохнула, и боль стала отступать.
— Ну и агрегат! — заметил Пол, кивнув в сторону аппарата. — Мы должны признать: нам здорово повезло, что мы попали сюда этой осенью. Иначе лечение нас разорило бы.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что мне не следовало ложиться на операцию?
— Нет-нет, что ты! Я просто думаю, что прежняя страховка не покрыла бы все расходы. Ты же помнишь эти сложные расчеты, когда мы пытались подать иск о возмещении? Так что я рад, что нынешняя страховка все покрывает.
Небольшой эпизод, когда его матери вдруг стало больно, похоже, произвел на Стивена сильное впечатление. Он так испугался, что поверил в то, что ей действительно следует остаться в больнице. И когда Пол спустя несколько минут повторил, что им пора идти, он сразу подчинился.
Неожиданно Дарлин ощутила жуткое одиночество. Днем в коридоре постоянно слышалась какая-то деятельность, но теперь там воцарилась тишина. Никто не сновал мимо ее открытой двери. Она не догадывалась, что у всех дежуривших медсестер и санитарок происходила передача смены. Единственным долетавшим до нее звуком было едва уловимое попискивание кардиомонитора, стоявшего где-то в коридоре.
Глаза Дарлин блуждали по палате, разглядывая нехитрую больничную мебель, принесенные Полом свежие цветы на столике, зеленоватую краску на стенах и репродукцию Моне в рамке. Содрогнувшись от мысли о бесконечной борьбе между жизнью и смертью, свидетелями которой являлись эти стены, она постаралась тут же выбросить ее из головы. Однако это оказалось непросто. Она не любила больницы, и за исключением родов ей никогда не доводилось лечиться. А во время родов все было по-другому. Тогда палату заполняло счастливое ожидание. Теперь же все казалось зловещим.
Повернув голову и посмотрев вверх, она увидела, как из бутылочки капельницы капли беззвучно попадали в расширенную часть трубочки. Этот процесс словно гипнотизировал, и через несколько минут она с трудом отвела глаза в сторону. Ее несколько успокаивало наличие подсоединенного к трубочке капельницы маленького приспособления с морфием — это означало, что в допустимой мере она при необходимости может им воспользоваться. До сих пор она прибегла к этому лишь дважды.
Над кроватью в ногах висел телевизор, и она включила его, чтобы избавиться от одиночества. Шел вечерний выпуск новостей. Она убрала звук, предпочитая просто тихо смотреть; в голове все еще шумело после утренней анестезии и болеутоляющих лекарств. Аппарат продолжал сгибать ее ногу, однако ею владело странное чувство, будто этот процесс происходил не с ней.
В полусне она не заметила, как прошло около часа. Она даже не заметила, что «Новости» сменило шоу Леттермана.
Потом она почувствовала, как ее теребит санитарка. Дарлин чуть не скрипнула зубами от боли, потому что непроизвольно напрягла мышцы бедра больной ноги.
— Вы после операции мочились? — спросила санитарка. Это была полная женщина с рыжими нечесаными волосами.
Дарлин попыталась вспомнить. Но не смогла.
— Думаю, если «да», то вы бы вспомнили. Так что давайте-ка сделаем это сейчас. Я принесу судно.
Зайдя в ванную и вернувшись оттуда с сосудом из нержавейки, санитарка поставила его на край кровати возле бедра Дарлин.
— Да мне вроде не нужно, — сказала Дарлин. Напрягаться из-за судна ей сейчас не хотелось. Одна только мысль об этом заставляла ее трепетать. Хирург предупреждал, что после операции она, возможно, будет испытывать определенный дискомфорт. «Дискомфорт» — как мило сказано!
— Нужно, — приказным тоном заявила санитарка и посмотрела на часы, словно время, отведенное ей на дискуссию, уже закончилось.
Дарлин почувствовала, как в ней растет раздражение.
— Оставьте судно. Я сделаю это позже.
— Нет, дорогуша, вы сделаете это сейчас. У меня указания свыше.
— Вот что: передайте тем, кто там «свыше», что я сделаю это позже.
— Все, я иду за медсестрой. И должна вас предупредить: она не выносит пререканий.
Санитарка удалилась. Дарлин покачала головой. Слово «пререкания» ассоциировалось у нее с дошколятами. Она отодвинула от своей ноги холодное как лед судно.
Дарлин даже вздрогнула, когда через пять минут в палату влетела медсестра в сопровождении все той же санитарки. В отличие от последней медсестра была высокой и поджарой, с экзотическими чертами лица. Она с решительным видом наклонилась к Дарлин:
Санитарка говорит, вы отказываетесь мочиться.
Я не отказывалась. Просто сказала, что сделаю это позже.
— Или вы сделаете это сейчас сами, или мы поставим вам катетер. Уверена, вы знаете, что это такое.
Дарлин могла себе представить, что это такое, и такая перспектива ее нисколько не привлекала. Санитарка, обойдя кровать, встала с другой стороны. Дарлин почувствовала себя словно в осаде.
— Ну так что, сестрица? — продолжала медсестра, когда Дарлин промолчала. — Советую вам все-таки немного приподнять свой зад.
— Вам бы следовало проявлять побольше чуткости, — заметила Дарлин, упираясь двумя ладонями в кровать, чтобы приподнять таз.
— У меня слишком много больных, чтобы каждому демонстрировать свою чуткость, когда я просто прошу помочиться, — ответила медсестра. Пока санитарка подставляла судно, она проверила капельницу.
Дарлин вздохнула с облегчением. Хотя судно и показалось ей обжигающе холодным, взгромоздиться на него оказалось несколько проще, чем она предполагала. Медсестра с санитаркой куда-то удалились. Мочи оказалось больше, чем она ожидала.
Потом ей пришлось ждать. Двигать тазом вверх и вниз она могла, не причиняя себе особых страданий, но для того, чтобы убрать из-под себя судно, ей бы пришлось освободить одну руку, а это неминуемо влекло напряжение мышц больной ноги. Так что ей ничего другого не оставалось. Минут через пять у нее начала ныть спина, и, стиснув зубы, она отодвинула судно в сторону. Словно по сигналу, тут же появились медсестра и санитарка.
Пока санитарка возилась с судном, медсестра предложила Дарлин таблетку снотворного с водой в бумажном стаканчике.
— Я думаю, мне это не нужно, — попыталась возразить Дарлин. От всех принятых в течение дня лекарств у нее мутилось в голове.
— Пейте, — приказала медсестра. — Это указание вашего врача.
Подняв глаза, Дарлин посмотрела ей в лицо. Она не могла разобрать, выражало ли оно наглость, безразличие или презрение, но что бы это ни было, оно выглядело неподобающе. Дарлин недоумевала, почему эта женщина решила стать медсестрой. Она проглотила таблетку, запив водой, и отдала пустой стаканчик медсестре.
— Вы могли бы быть более обходительной, — заметила она.
— Люди получают то, что заслуживают, — ответила медсестра и, взяв стаканчик, смяла в руке. — Я зайду позже.
«Можешь не беспокоиться», — подумала Дарлин, но вслух ничего не сказала, а просто кивнула в ответ. Осознавая свою слабость и беспомощность, она не хотела усугублять положение. Сейчас она полностью зависела от медицинского персонала.
Чтобы успокоить изнуряющую боль в потревоженной ноге, Дарлин приняла небольшую дозу морфия и вскоре ощутила покой и отрешенность. Неприятный осадок, оставшийся после конфликта, стал, постепенно растворяясь, исчезать. Самое главное, что операция уже позади. Все мучившие ее накануне тревоги остались в прошлом. Она была на пути к выздоровлению и, если верить врачу, могла рассчитывать на то, что месяцев через шесть начнет играть в теннис.
Незаметно для себя Дарлин стала погружаться в глубокую, тяжелую дремоту, совершенно лишенную сновидений. Полностью потеряв представление о времени, она вдруг очнулась от резкой боли в левой руке. Невольно застонав, она открыла глаза. Телевизор был выключен, и при единственной, горевшей чуть выше уровня пола слабой лампочке-ночнике в палате царил полумрак. На мгновение Дарлин утратила всякую ориентацию, однако сознание тут же быстро вернулось к ней. Почувствовав, что боль продолжает нарастать, распространяется на все левое плечо, она дернулась, чтобы нащупать кнопку вызова дежурной, но дотянуться до нее так и не смогла: чья-то рука перехватила ее за запястье. Подняв глаза, Дарлин увидела маячивший возле своей кровати белый силуэт с невидимым из-за темноты лицом. Открыв рот, она собиралась что-то сказать, но слова застряли у нее в горле. В глазах потемнело, и все вокруг Дарлин закружилось, унося ее из света в полную темноту.
ГЛАВА 6
— Шелли, осторожно! — кричала Лори. — Стой!
К ее великому ужасу, брат продолжал бежать к заболоченному озеру, со всех сторон окруженному опасной трясиной, способной поглотить и слона. Она не верила своим глазам — ведь она предупреждала! Однако он не послушался.
— Остановись, Шелли! — пронзительно кричала она.
От жуткого отчаяния, что не может предотвратить неминуемую беду, Лори бросилась вдогонку. Она была уверена, что ничего уже не поможет, если брат окажется в трясине, но не могла просто стоять и наблюдать за разворачивающейся трагедией. Уже на бегу она в панике пыталась отыскать глазами какую-нибудь длинную палку, чтобы кинуть брату, когда тот попадет в эту жижу, но, кроме камней, вокруг ничего не было.
Вдруг метра за три до озера Шелли остановился. Обернувшись, он посмотрел на Лори. Он улыбался, будто хотел подразнить ее, как всегда, когда они были детьми.
Лори тоже остановилась с облегчением. Запыхавшись, она еще не могла понять, злиться ей или радоваться. Но тут, прежде чем она успела что-то сообразить, Шелли повернулся и вновь ринулся навстречу гибели.
— Нет! — крикнула Лори.
Однако на этот раз Шелли все же достиг берега озера. Его ноги безнадежно увязли в трясине. Он вновь обернулся, но улыбки на его лице уже не было. Оно выражало ужас. Он потянулся к Лори, добежавшей до края твердого берега. Она снова оглядывалась в поисках чего-нибудь подходящего, чтобы дотянуться до него, но так ничего и не находила. Трясина быстро и неумолимо засасывала его. Лори смотрела в его молящие о помощи глаза, пока они не исчезли в отвратительной жиже. Его все еще остававшаяся на поверхности рука бессмысленно хваталась за воздух, но и ее вскоре поглотила всеядная топь.
— Нет! Нет! Нет! — кричала Лори, но голос потонул в пронзительном звоне, вызволявшем ее из объятий глубокого сна. Она быстро дотянулась и утихомирила свой древний, еще с механическим заводом, будильник. Вновь откинувшись на постель, она уставилась в потолок. Лори тяжело дышала и была в испарине. Старый кошмар, оставивший ее на несколько лет, опять вернулся к ней.
Лори села, свесив ноги с кровати. Она чувствовала себя отвратительно. Накануне вечером она легла слишком поздно, поддавшись желанию отмыть свою запущенную квартиру. Понимая, что глупо было затевать уборку в столь поздний час, она тем не менее сделала это, интуитивно почувствовав, что только это ей сейчас поможет. Следовало убрать паутину, как в прямом, так и в переносном смысле.
Трудно было представить, насколько изменилась ее жизнь за последние сорок восемь часов. Она почти не сомневалась, что их отношения с Джеком останутся неплохими, однако уже не близкими. Ей предстояло трезво оценить свои потребности и его взгляды на действительность. Плюс ко всему появилось беспокойство за мать и тревога за свое собственное здоровье.
Поднявшись, Лори направилась в крохотную ванную, следуя своему обычному утреннему распорядку — принять душ, помыть и высушить волосы и нанести скромный, привычный для нее в последнее время макияж, который сводился к небольшому количеству коралловых румян, подводке для глаз и естественного цвета помаде. Она посмотрела на себя в зеркало. Отражение ее не обрадовало. Она выглядела уставшей и измученной, несмотря на свои попытки как-то это скрыть, — не помог даже маскирующий крем.
Лори всегда была здорова и воспринимала свое здоровье как должное, не считая определенного периода в средней школе, когда она страдала булимией. И вот неожиданная опасность все перевернула. Сама мысль о возможном «генетическом заговоре», тайно зреющем где-то среди триллиона ее клеток, казалась жуткой. У нее была надежда, что исследование проблемы, которое она провела накануне вечером, ее в какой-то мере успокоит. Однако этого не случилось. Да, с научной точки зрения она теперь была основательно подкована и знала о BRCA 1 все: в обычных условиях ген помогает организму, уничтожая раковые клетки, но при наличии мутации все происходит наоборот.
К сожалению, научная информация оказывалась весьма относительным помощником, особенно когда она пыталась как-то увязать полученные сведения со своим желанием иметь детей. Мысль о профилактическом удалении молочных желез казалась страшной, но удаление яичников было еще страшнее: это означало стерилизацию. Ее биологические часы тикали еще громче и быстрее, чем она предполагала.
Все это действовало угнетающе на ее измученный от недосыпа организм. Вопрос стоял так: надо ли ей проходить обследование по поводу наличия мутации BRCA 1? Ответа она не знала. Разумеется, она не согласится на удаление яичников, по крайней мере до тех пор, пока не родит ребенка. А грудь? На это она тоже не пошла бы. Так в чем тогда смысл обследования?
Быстро позавтракав фруктами с хлопьями, она вышла из своей квартиры на пятнадцать минут позже, чем планировала. Миссис Энглер не обманула ее ожиданий. Ее дверь, словно по сигналу, приоткрылась точно в срок, и она, высунув голову, наблюдала своими воспаленными глазами, как Лори нервно многократно нажимала кнопку лифта, будто это как-то могло ускорить его прибытие. Лори, улыбнувшись, помахала женщине, однако миссис Энглер просто захлопнула дверь.
Прогулка по Первой авеню оказалась вполне обычной, разве что на улице несколько похолодало, но Лори не хотелось брать такси. С застегнутой до самого подбородка молнией пальто на подстежке ей было вполне тепло. К тому же ей нравилось включаться в пульсирующую жизнь города. Для Лори динамичность Нью-Йорка казалась не сравнимой ни с одним другим местом на планете, властно отодвигавшей все ее личные проблемы куда-то на задний план. Их место заняли размышления о деле Макгиллина и надежда на то, что она получит сегодня результаты анализов от Морин и Питера. Она поймала себя на мысли, что ей было любопытно, какая работа ожидала ее в этот день.
Лори вошла в ОГСМЭ через главный вход. По сравнению с прошлым утром вестибюль приемного отделения был пуст. Пусто оказалось и в левом крыле, где располагались офисы администрации. Она помахала дежурившей Марлин Уилсон, которая, наслаждаясь одиночеством, листала утреннюю газету. Та одной рукой помахала ей в ответ, а другой нажала на кнопку, чтобы пропустить Лори в комнату опознания. Снимая на ходу пальто, Лори вошла в офис.
В креслах сидели и о чем-то оживленно беседовали старшие судмедэксперты — Кевин Саутгейт и Арнолд Бессерман. Не прерывая диалога, оба в знак приветствия помахали Лори. Она подняла руку в ответ. Лори обратила внимание на отсутствие на своем обычном месте вечно скрывавшегося за газетой Винни Амендолы. Она подошла к столу, за которым Рива разбирала поступившие за ночь дела, отбирая те, где требовалась аутопсия, чтобы распределить их между врачами. Подняв глаза, Рива посмотрела на Лори поверх очков.
— Ну что, сегодня удалось выспаться? — улыбнувшись, поинтересовалась она.
— Не особенно, — призналась Лори. — Почти до двух убиралась в квартире.
— Это мне знакомо, — понимающе хмыкнула Рива. — А как в больнице?
Лори рассказала о самочувствии матери и пару слов об отце, решив, однако, умолчать о проблеме с BRCA 1.
— Джек уже в «яме», — сообщила Рива.
— Я так и поняла, не застав Винни за чтением спортивных новостей.
Рива покачала головой:
— Джек уже рылся в бумагах, когда я пришла, — то есть около половины седьмого. Не рановато ли для него? Мне его даже стало жалко. Я посоветовала ему не растрачивать так свою жизнь.
— Которая и без того просто бьет ключом, — засмеялась Лори.
— Я еще и про твою маму ему рассказала — надеюсь, ничего страшного? Он интересовался, куда ты вчера после полудня делась: видимо, заходил к нам в кабинет, после того как ты уже ушла, а я разговаривала внизу с Келвином.
— Ничего, все нормально, теперь это уже не тайна, — ответила Лори.
— Ну и хорошо, — сказала Рива. — И все же я не понимаю, почему мать ничего тебе не говорила. Джек был просто ошеломлен.
— Он конкретно сказал что-нибудь?