Оставив столик. Дикштейн направился в туалет. Там, убивая время, он старательно вымыл лицо. Через пару минут появился приятель Воротничка. Молодой человек, дожидаясь, пока третий посетитель покинет помещение туалета, причесывался перед зеркалом. И лишь затем обратился к Дикштейну.
- Мой друг хочет, чтобы вы оставили его в покое.
Дикштейн выдавил гнусную усмешку.
- Пусть он мне сам скажет об этом.
- Вы журналист, не так ли? А что, если ваш редактор узнает. что вы посещаете подобные места?
- Я работаю по свободному найму.
Молодой человек приблизился к нему. Он был дюймов на пять выше Дикштейна и, как минимум, фунтов на тридцать тяжелее.
- Вы оставите нас в покое, - повторил он.
- Нет.
- Зачем вы это делаете? Что вам надо?
- Ты меня не интересуешь, красавчик. Тебе лучше пойти домой, пока я поговорю с твоим дружком.
- Черта с два, - и молодой человек огромной ручищей сгреб лацканы пиджака Дикштейна. Другую руку, сжатую в кулак, он отвел назад. Но удара не получилось.
Растопыренными пальцами Дикштейн ткнул молодого человека в глаза. Светловолосая голова рефлекторно отдернулась назад и в сторону. Дикштейн поднырнул под взметнувшуюся руку и нанес нападающему жестокий точный удар. У того перехватило дыхание, и он, отпрянув, согнулся в поясе. Дикштейн еще раз ударил его, и удар пришелся точно в переносицу. Что-то хрустнуло и хлынула кровь. Молодой человек распростерся на изразцовом полу.
С него хватило.
Дикштейн покинул туалет, на ходу поправляя галстук и приглаживая волосы. Уже началась программа варьете, и немецкий гитарист исполнял песенку о гее-полицейском. Дикштейн расплатился по счету и вышел. По пути он заметил, как обеспокоенный Воротничок направлялся к туалету.
Стояла теплая летняя ночь, но Дикштейна колотило. Немного пройдясь, он зашел в бар и взял бренди. Здесь было дымно и шумно, и в углу орал телевизор. Дикштейн отнес свой напиток к угловому столику и сел лицом к стене.
О драке в туалете полиция не узнает. Она смахивает на ссору между любовниками, и ни Воротничок, ни администрация клуба не заинтересованы давать официальный ход такого рода вещам. Воротничок доставит своего приятеля к доктору, объяснив. что тот споткнулся на пороге.
Дикштейн допил бренди, и дрожь прекратилась. Никак иначе не удается быть шпионом, подумал он, если время от времени не поступать подобным образом. Приходится творить зло, чтобы выжить. Дикштейн припомнил, что нацистский врач в концлагере говорил нечто подобное.
Покинув бар, он вышел на улицу, направляясь к дому Воротничка. Он должен воспользоваться своим преимуществом, пока человек чувствует себя подавленным и деморализованным. Через несколько минут он оказался на узкой мощеной улочке и остановился у дома с террасой. В высоких окнах не было ни проблеска света.
Ожидание затянулось. Похолодало. Чтобы согреться, он прохаживался взад-вперед. Европейская погода просто выводила его из себя. В это время года Израиль весь в цвету: длинные солнечные дни и теплые ночи, тяжелая физическая работа днем и веселые дружеские общения по вечерам. Дикштейну захотелось вернуться домой.
Наконец, показались Воротничок со своим приятелем. Голова последнего была в бинтах, видно, ему крепко досталось: он шел, опираясь на руку Воротничка, словно слепой. Они остановились перед домом, и Воротничок зашарил по карманам в поисках ключа. Дикштейн пересек улицу и подошел к ним. Они стояли спиной к нему и. поскольку его туфли не производили никакого шума, не услышали шагов.
Воротничок открыл двери, повернулся помочь приятелю и увидел Дикштейна. Он так и подпрыгнул от ужаса.
- О, Боже!
- Что такое? - заволновался его друг. - Что такое?
- Это он.
- Я должен поговорить с вами, - довольно миролюбиво сказал Дикштейн.
- Звони в полицию, - голос приятеля от гнева дрожал. Схватив друга за кисть. Воротничок попытался втянуть его за порот. Вытянув руку, Дикштейн остановил их.
- Вам стоит впустить меня. В противном случае, я устрою ту еще сцену прямо на улице, - предупредил он.
- Он превратит нашу жизнь в сплошной кошмар, пока не получит то, что ему надо, - сдался Воротничок.
- Ну что ему надо?
- Я изложу это вам в течение минуты, - сказал Дикштейн. Опередив их. он вошел в дом и поднялся по лестнице.
После минутного замешательства они последовали за ним. По лестнице вся троица поднялась до самого верха. Воротничок открыл двери чердачного помещения, и они вошли. Дикштейн огляделся. Здесь было просторнее, чем он прикидывал, и обстановка отличалась элегантностью и вкусом: стильная мебель, полосатые обои, много зелени и картин на стенах. Воротничок усадил своего друга в кресло, затем вынул из ящичка сигарету, прикурил ее от настольной зажигалки и вставил тому в губы. Они сидели, прижавшись друг к другу, ожидая слов Дикштейна.
- Я журналист, - начал тот.
- Журналисты берут у людей интервью, а не избивают их, - прервал его Воротничок.
- Я не избивал его. Я только два раза ударил его.
- За что?
- Он что, не рассказывал вам, как напал на меня?
- Я вам не верю, - возмутился Воротничок.
- Сколько вам потребуется времени на подобные споры?
- Нисколько.
- Отлично. Мне нужна какая-нибудь история об Евроатоме. И отличная история - таковы требования моей карьеры. Итак, в данный момент существует возможность рассказать о гомосексуалистах, которые занимают в данной организации ответственное положение.
- Ты - паршивый подонок, - не выдержал приятель Воротничка.
- Совершенно верно, - согласился Дикштейн. - Тем не менее, я готов отказаться от этой истории, если мне предложат что-то получше.
Подняв руку. Воротничок пригладил свои седеющие волосы. и Дикштейн заметил, что ногти у него покрыты прозрачным лаком.
- Думаю, я догадываюсь, - сказал он.
- О чем? О чем ты догадываешься? - спросил приятель.
- Ему нужна информация.
- Совершенно верно, - согласился Дикштейн. Воротничок явно испытывал облегчение. Теперь самое время проявить некоторое дружелюбие и человечность, дать им понять, что дела не так уж и плохи. Дикштейн встал. На полированном столике сбоку стоял графин с виски. Он разлил его по трем стаканчикам. - Видите ли. вы достаточно уязвимы, и я засек вас, за что. как я предполагаю, вы должны испытывать ко мне ненависть; но я не собираюсь делать вид, что тоже испытываю к вам ненависть. Да, я подонок, и я использую вас - но это и все. Если не считать вашей выпивки. - Протянув им рюмки, он снова сел.
После короткого молчания Воротничок спросил:
- Так что вы хотите узнать?
- Ну что ж, - Дикштейн отпил крохотный глоток виски: он терпеть его не мог. - В Евроатоме имеются данные о перемещениях всех расщепляющихся материалов как в пределах стран-членов сообщества, так и вне их, так?
- Да.
- Уточним: прежде, чем кому-либо будет позволено переместить хоть унцию из точки А в точку В, он должен испросить вашего разрешения?
- Да.
- И имеются исчерпывающие данные о всех данных разрешениях?
- Все данные в компьютере.
- Знаю. При запросе компьютер даст распечатку всех готовящихся грузов, на которые получено разрешение.
- Что регулярно и делается. Ежемесячно в учреждении распространяется такой список.
- Блестяще. Вот что мне и надо - этот список. Наступило долгое молчание.
- Зачем вам нужен такой список? - прервал молчание приятель Воротничка.
- Я хочу проверить все отгрузки за текущий месяц. И предполагаю, что мне удастся доказать существенные расхождения между тем, что делается в действительности, и тем, что сообщают Евроатому.
- Я вам не верю, - вмешался Воротничок. - Вы не журналист. В ваших словах нет ни грана правды.
- Какая разница, не так ли? - спросил Дикштейн. - Можете верить во все, что хотите. У вас нет выбора, кроме как вручить мне такой список.
- Есть. Я могу уйти с этой работы.
- Если вы это сделаете, то я превращу вашего дружка в отбивную, неторопливо сказал Дикштейн
- Мы обратимся в полицию! - воскликнул тот.
- Я исчезну. Может, и на год. Но я вернусь. И найду вас и, скорее всего, убью. Вас нельзя будет опознать в лицо. - Лицо Дикштейна совершенно ничего не выражало.
Воротничок уставился на Дикштейна.
- Кто же вы?
- Неужели для вас так важно, кто я такой? Вы знаете, что я сделаю то, что обещаю.
- Да, - глухо сказал Воротничок и спрятал лицо в ладонях.
Дикштейн подождал, пока молчание окончательно воцарилось в комнате. Воротничка он загнал в угол, и для него оставался только один выход. Дикштейн дал ему время осознать положение. Прошло несколько томительных минут прежде, чем он опять заговорил.
- Распечатка достаточно объемистая.
Воротничок кивнул, не поднимая головы.
- У вас проверяют ручную кладь, когда вы покидаете контору?
Тот покачал головой.
- Распечатки хранятся под замком, к которому надо подбирать ключ?
- Нет. - С видимым усилием Воротничок постарался прийти в себя. - Нет, - устало повторил он, - это информация не является секретной. Просто она носит конфиденциальный характер, не предназначена для публикации.
- Хорошо. Итак, вам потребуется завтрашний день, чтобы обдумать все детали - какую взять копию распечатки, что вы скажете секретарше, и так далее. Послезавтра вы принесете ее домой. Вас будет ждать записка от меня. В ней будет сказано, как состоится передача документа. - Дикштейн улыбнулся. - И после этого вы никогда больше меня не увидите.
- Господи, - сказал Воротничок, - как я на это надеюсь. Дикштейн встал.
- Какое-то время вам бы лучше никуда не звонить. - Найдя телефон, он вырвал из стены шнур. Подойдя к двери, он открыл ее.
Приятель смотрел на оторванный провод. Похоже, он начал что-то осознавать.
- А вы не боитесь, что он изменит свои намерения?
- Бояться следует только вам, - бросил Дикштейн. Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Жизнь - отнюдь не бег по гладкой дорожке, особенно в КГБ. Давид Ростов теперь явно потерял расположение своего шефа и тех сотрудников отдела, которые хранили ему преданность. Феликс Воронцов буквально кипел от гнева, что его обошли - отныне он будет делать все, чтобы уничтожить Ростова.
Ростов предвидел такое развитие событий. Сожалел лишь о том, что оставил пространство для маневра Воронцову. Ему предстояло думать об египтянах и их возможной реакции.
Что само по себе достаточно плохо. У Ростова была собственная небольшая команда из Коли Бунина и Петра Тюрина, с которыми он отлично сработался. Каир же представляет собой сплошное сито: половина из того. что там делается, известно в Тель-Авиве.
И тот факт, что арабом, которого к нему приставили, оказался Ясиф Хассан. может помочь ему или помешать.
Ростов отлично помнил Хассана. В Оксфорд тот попал не из-за своих мозгов, а в силу богатства папаши, что вызывало у Ростова тем большее презрение, что у него-то была голова на плечах. Тем не менее, поскольку он знает этого человека, ему будет легче контролировать его. Ростов планировал начать с того. чтобы дать понять Хассану полную ненужность его в деле, что его присутствие объясняется чисто политическими причинами.
Чертовски двусмысленное положение, но ругать за него он мог только самого себя.
В Люксембурге у него появились определенные сомнения относительно хода дела. Он прилетел сюда из Афин, по пути следования дважды сменив документы и трижды - самолеты.
Конечно, в аэропорту его никто не встречал. Он взял такси и направился в гостиницу.
Каиру он сообщил, что будет действовать под именем Дэвида Робертса. Когда он зарегистрировался под этим именем в гостинице, портье тут же передал ему послание. Оказавшись в лифте, он вскрыл конверт. В записке указывался только "Номер 179".
Дав лифтеру на чаи, он, войдя в свой номер, тут же набрал 179.
- Алло?
- Я в 142-м. Через десять минут приходите, поговорим.
- Отлично. Слушайте, а вы не...
- Заткнитесь! - рявкнул Ростов. - Никаких имен. Через десять минут.
- Конечно, я извиняюсь, я...
Были времена, когда он считал себя суперпрофессионалом, и тогда он потушил бы свет и сел у дверей с пистолетом в руках, ожидая появления другого человека, дабы не попасть в западню. Ныне он считал такое поведение просто идиотским, которому место только в видиках. Это не его стиль. У него даже не было с собой оружия, дабы его не обнаружили ревностные таможенники в аэропорту. Но существовали предосторожности и предосторожности, оружие и оружие: у него была с собой парочка приспособлений, которыми по праву гордился КГБ, включая электрическую зубную щетку, "глушилку", которая могла выводить из строя все подслушивающие устройства, а также миниатюрная фотокамера типа "Поляроид" и удавка, исполнявшая пока роль шнурка для ботинок.