– Что-то я не вижу его жены.
– Я слышал, что она плохо себя чувствует. Одна моя знакомая, которая только что вернулась из Швейцарии, слышала, что она, получив известие о смерти мужа, пыталась покончить жизнь самоубийством.
– В самом деле! Это должно было очень не понравиться Эдит Бингхэм. Она ужасно не любит, когда нарушается этикет.
– Они всегда считали, что эта женщина заставила Криса жениться на ней.
– Но они не очень-то были довольны, судя по сплетням, и теми женщинами, которыми он увлекался до нее.
Заиграл орган. Все поднялись…
А в это время Ева, погруженная в странное оцепенение, смотрела в окна, выходившие в сад Бингхэмов. Только через три дня она немного пришла в себя, и к ней поднялась свекровь.
– Ну, как ты? – спросила она. Миссис Бингхэм была в черном, очень простом и дорогом платье. Двойная нитка жемчуга заменила все остальные украшения.
Ева ничего не ответила. Она выглядела так, словно старалась из всех сил что-то понять.
– Почему? – спросила она.
– Что «почему»?
– Почему Кристофер умер?
– Это несчастный случай. Поло – опасная игра. Мы должны радоваться по крайней мере, что он при этом не страдал. Он умер в одночасье. – Голос свекрови оставался спокойным, ровным. Она позволяла себе плакать только в полном одиночестве, у себя в спальне.
– Но почему? – продолжала допрашивать Ева.
«Наверное, она все еще не совсем отошла от лекарств», – решила свекровь и проговорила вслух:
– Жизнь не всегда идет так, как нам хочется, и так, как кажется разумным.
– Нет, я хочу знать, – сказала Ева. И на какую-то минуту в ней снова проявилась прежняя Ева, уверенная, решительная, самостоятельная. – На все есть причины, – продолжала она. – Для всего на свете.
– Его лошадь споткнулась, – сказала Эдит Бингхэм. – Он упал и угодил прямо под копыта другой лошади. Вот почему мой сын умер. – Неестественное спокойствие, с которым она произносила эти страшные слова, было частью того, что составляло ее воспитание. Ни один человек не должен показывать другому, что испытывает на самом деле. Потеря сына – страшная вещь. Но она касается только семьи и никого более. Даже вторая жена ее сына – постороннее лицо в этой драме.
– После того как придешь в себя, мы вместе пойдем на его могилу, – вместо ответа сказала миссис Бингхэм. – Тебе хотелось бы узнать, как проходили похороны?
– Нет, – покачала головой Ева. – Я не желаю ничего знать про смерть. Я не принимаю ее вообще. Не было никакого повода, никаких причин для нее.
С того самого момента, когда Ева открыла глаза и поняла, где находится, она пыталась и не могла понять. Почему судьба, которая с такой заботой провела ее сквозь все тернии, через все мели и перекаты, к тому человеку, о котором Ева мечтала, через четыре года забрала его? А Еве казалось, что счастье будет длиться целую вечность. В той программе, которую она наметила, – для смерти не было отведено места. Значит, на то есть какие-то причины. И она должна узнать, с чем это связано.
– Все это ужасно, – сказала Эдит Бингхэм, – и ты все еще так и не пришла в себя.
О том, что и для нее это не менее ужасная потеря, она ничего не сказала, добавив только:
– Но ведь у тебя остался сын, ради которого стоить жить. «В то время, как у меня больше нет сына», – про себя договорила Эдит.
– Где он? – спросила Ева.
– Наверху, в детской. Он не один. С ним еще два малыша Эстер. Он вполне счастлив. – Эдит помолчала. – Мне так жаль, что у тебя случился выкидыш и ты потеряла ребенка. – Это означало, что в семье появился бы еще один Бингхэм по мужской линии. «И это твоя вина», – подумала Эдит.
Ева отвернулась.
– Жизнь продолжается, – вновь заговорила Эдит. Сколько раз за эти дни, отвечая на соболезнования, она объясняла друзьям, что ее невестка в шоке, что она очень эмоциональный человек и не может прийти в себя после случившегося… Теперь свекровь сама убедилась, что говорила чистую правду. Сама Эдит настолько глубоко запрятала свои чувства, что выглядела почти невозмутимой. Но то, что происходило с невесткой, выбивало ее из колеи. Она поняла, что Еву мучит какой-то вопрос, не получив ответа на который она не сможет вернуться в нормальное состояние. Ева – из породы тех женщин, которые не могут принять случившееся, не разобравшись до конца в том, почему это произошло.
Но и у Эдит были свои вопросы, на которые ей хотелось получить ответ до того, как Ева вернется в русло привычной жизни, которое не имело ничего общего с той жизнью, которую вели Бингхэмы.
У тебя есть твоя компания. Кристофер говорил, что твои дела с каждым днем идут все лучше и лучше. Дела компании требуют внимания…
– У меня всегда находилось время для Кристофера.
– Знаю, – Эдит Бингхэм подумала, что второй брак ее сына и в самом деле оказался счастливым. И это заставило ее окончательно принять Еву, несмотря на все свое недоверие к ней. – Он очень гордился твоими успехами. И я чрезвычайно рада, что в такое трудное время у тебя есть чем занять себя. Но в таком случае подумай, не лучше ли будет, если ты оставишь маленького Кристофера у меня? Ведь он Бингхэм…
Ева повернулась лицом к свекрови и прямо встретила ее взгляд.
– Нет, – ответила она, – сын останется со мной.
– Ты сможешь встречаться с ним, когда захочешь.
– Нет.
Эдит помолчала, раздумывая о том, что сейчас Ева Черни осталась вдовой. Богатой вдовой. Стоящей во главе компании. И вряд ли ее вдовство продлится долго. В связи с этим ее очень беспокоила мысль о внуке – единственном Бингхэме по мужской линии, которая насчитывала больше трехсот лет. Но Эдит решила пока не настаивать. «Не исключено, – подумала она устало, – что вскоре все образуется само собой, и Бингхэм V окажется там, где ему и следует быть – в родовом особняке». Ну а пока Ева остается миссис Кристофер Бингхэм, и Эдит осознавала, что ее долг заботиться о том, чтобы все шло, как полагается.
– Ну, я ухожу, дорогая, – проговорила Эдит, вставая.
– Я хочу повидаться с сыном, – сказала Ева. – Пожалуйста, пусть его приведут.
Эдит почувствовала жесткие нотки в ее голосе.
– Разумеется. Я распоряжусь.
Она вышла, и ей опять пришлось выслушать несколько звонков с выражениями соболезнования. Покончив с ними, она подумала, что будет лучше, если Ева займется чем-нибудь. Эдит не хотела повторения того, что произошло в Швейцарии: Шарлотта рассказала ей все в мельчайших подробностях, которые никто не знал и не должен узнать. Эдит уже связалась со своим адвокатом и попросила сделать все, чтобы заставить замолчать тех, кто оказался свидетелем происшедшего, и уберечь внука от последствий этих слухов. Как хорошо, что это произошло в Швейцарии, так далеко отсюда.
Возвращение к нормальной жизни Ева обставила со всей тщательностью, как и все свои значительные шаги. Она сделала все, чтобы это было замечено публикой. Еще неделю после похорон она оставалась в уединении, а потом в траурном наряде пришла на могилу мужа. На следующий же день ее фотография появилась в газете. Свекровь тотчас явилась к ней, чтобы выяснить, каким образом газетчики могли узнать о ее визите.
– Боюсь, это моя вина, – ответила Ева. – Я упомянула о том, что собираюсь пойти на могилу мужа при моем адвокате. Только через него об этом могли прознать журналисты. Больше он, разумеется, не будет работать у меня.
На самом деле, к большому огорчению Евы, ее адвокат решил уйти сам. Со всеми своими обязанностями до сих пор он справлялся безукоризненно. И Ева попросила его найти кого-нибудь, через кого нужная информация «просочилась» бы в газеты.
– Считай, что это моя лебединая песня, – ответил он, когда Ева позвонила, чтобы поблагодарить его за оказанную услугу. – Пресса сейчас начнет творить новый образ Евы Черни.
– Что я буду делать без тебя, Джерри! – воскликнула Ева.
– Справишься. Я уже не могу оставаться. Врачи сказали, что я долго не протяну, если буду продолжать работать. Все-таки мне уже шестьдесят семь лет. А я начал с двенадцати. Мне уже давно следовало отойти от дел, но постоянно находились клиенты, которым я был нужен… Разве тебе недостаточно того, что ты оплакиваешь мужа? Не хватало, чтобы ты еще стала оплакивать своего юриста.
Ева еще раз взглянула на первую полосу газеты, где была напечатана ее фотография. Порыв ветра откинул черную вуаль. Голова ее поднята, плечи отведены назад. «Богиня победы в трауре», – гласил заголовок. «Величие печали», – утверждал другой, помельче. Небольшое сообщение под фотографией начиналось словами: «Королева красоты оплакивает потерю». Ее новый образ уже запечатлелся в умах публики. И это сердило ее свекровь.
– Что тебе было нужно от адвоката? Для чего ты вызвала его? – ледяным голосом спросила Эдит.
– Я хотела спросить его совета относительно завещания Кристофера.
– Но это должны решать наши семейные юристы – Слоун и Рэнсом, – они ведут все наши дела, также как в свое время делали их предки. Твой юрист не имеет представления ни о чем. – Эдит помолчала. – Тем не менее я готова говорить о завещании сына.
Завещание Кристофера прочли несколько дней спустя. Кристофер Бингхэм IV оставлял все свое имущество сыну, но он должен был унаследовать его, когда ему исполнится двадцать пять лет. До того времени его делами и всеми доходами должна была без всяких оговорок распоряжаться его мать.
– Мой внук становится наследником весьма значительного состояния, – сказала Эдит Бингхэм, – и поскольку он является представителем семейства Бингхэмов, мне кажется, он должен остаться здесь, дабы иметь возможность соответствующим образом подготовиться к своему будущему.
– Место сына – со мной, – ответила Ева. – Я постараюсь подготовить его соответствующим образом к его будущему. Ведь он является также и наследником моей компании.
– Не думаю, что их можно сравнивать.
– А почему бы и нет? Кем был Мэттью Бингхэм, когда приехал в Нью-Йорк? Всего лишь простым клерком. Он нажил состояние благодаря тому, что стал вкладывать заработанные деньги в землю. Мое дело не менее прибыльное. Элен Рубинштейн умерла. Сейчас из прежних звезд осталась только Элизабет Арден. Вакантное место должна занять я. Со временем Кристофер возглавит компанию.
– Бингхэм возглавит косметическую компанию? Мы владели банками, железными дорогами, издательствами, телевизионными компаниями, радиостанциями…
– А знаете ли вы, что сейчас косметические компании ворочают миллиардами? Два из них приходятся на американский рынок, а я здесь высоко котируюсь.
Эдит Бингхэм была ошеломлена. Все те доходы, которые получали Бингхэмы, не шли ни в какое сравнение с тем, что давало предприятие Евы. А ведь то, что они имели, создавалось в течение трехсот лет. И в первый раз она по-настоящему осознала, насколько ее невестка независима в финансовом отношении.
– Кристофер в один прекрасный день станет одним из богатейших людей в мире, – резко сказала Ева. – Но не потому, что ему столько оставил отец, а потому что столько заработает его мать.
И она оставила потерявшую дар речи свекровь.
Ева возвращалась в Европу на теплоходе «Королева Мэри», днем играя с сыном, а ночами, пытаясь собрать рассыпавшееся на осколки то, что составляло стройную мозаичную картину ее жизни. Лучшим лекарством для нее была работа, но к этому выводу она пришла инстинктивно. Кристофер мертв. И хотя она безмерно тосковала по нему, Ева понимала, что прошлого уже не вернуть. Судьба не приняла ее попыток покончить с собой. Ей суждено жить дальше. Раны на запястьях уже зажили, превратившись в тонкие розовые рубцы. И глядя на них, она никак не могла поверить, что способна была на такую глупость, чтобы последовать за Кристофером, где бы он ни был, и потребовать у него ответ, в какую странную игру он играет, и вернуть его назад. Но теперь-то она снова стала сама собой, она и сама не понимала, как ею могли овладеть такие чувства… Кристофер умер. А она жива. И она стала миссис Кристофер Бингхэм IV. Все, что он дал ей, все, что ей так нравилось в нем, осталось при ней.
Конечно, ей не хватало Криса. За четыре года она привыкла к нему, привыкла засыпать вместе с ним в одной постели и теперь подолгу не могла заснуть одна.
В то утро она проснулась очень рано – когда светлая полоска едва появилась на небе. Сначала она хотела закрыть глаза и доспать, а потом вдруг поняла: пора обдумать планы на будущее.
Тосковала она и по физической близости с ним. Больше всего она тосковала именно поэтому. Ее тело жаждало его, и перед ней стоял выбор – либо завести любовника, либо попытаться удовлетворить себя. Но первые дни вдовства исключали появление любовника. Это было слишком опасно. Мужчины – хвастуны и не смогли бы удержаться от того, чтобы не поделиться тем, что переспали с Евой Черни. А к мастурбации Ева всегда относилась с отвращением. Она представлялась ей уделом женщин, которые не могли достичь радости в интимной близости другим способом. У нее не было ни желания, ни терпения идти путем феминисток, которые таким образом утверждали свою независимость.
«Что ж, – решила она. – C этим придется справиться, вот и все. Видимо, я слишком сосредоточилась на Кристофере – и вот результат. Больше такой ошибки я не совершу. Надо довериться судьбе. И личная жизнь – дело второе. Мое призвание – это самое главное. Как иначе еще расценить преподанный мне урок?! Возможно, я снова выйду замуж, – подумала она. – Но вся беда в том, что я не могу просто выйти замуж. Будущий избранник должен быть на том же самом уровне, какого я достигла. Или даже выше. Ну хватит, – оборвала она себя. – Что толку сейчас думать о том, чего пока нет? Время все расставит по местам». Ева придвинула к себе блокнот и карандаш и начала расписывать график поездок на ближайшие шесть месяцев.
В Женеву она не вернулась. Вместо этого направилась в Париж, где обратилась к одному из известнейших специалистов по пластическим операциям. Он настолько искусно устранил все следы шрамов на запястьях, что Ева отвалила ему кучу денег и предложила организовать новую клинику на холмах под Женевой, где он мог бы принимать состоятельных пациентов – богатых людей и пожилых дам, которые не желали смириться с настигающей их старостью.
Покончив с этим, она обратилась к визажисту, который должен был тщательно продумать новый облик Евы Черни – вдовы, снова явившейся в мир. Она собиралась проделать это ровно через три месяца, устроив все так, чтобы ее появление опять заметили. Визажист предложил изменить прическу. Кристоферу очень нравились ее длинные волосы, ему нравилось перебирать их, запутываться в них, и она отращивала их для него… Теперь, благодаря стрижке, открылся классический овал ее лица, безупречная линия подбородка, красиво очерченные губы. Она попросила Юбера де Живанши придумать фасон нескольких черных костюмов, которые бы отличались друг от друга по крою, отделкой, цветом пуговиц, подобрать к ним туфли крокодиловой кожи и соответствующие сумочки и шляпы, которые, впрочем, Ева надевала довольно редко.
И снова в газетах появились статьи и фотографии. Она не соглашалась давать интервью, не позировала перед журналистами, но ей всякий раз удавалось все организовать таким образом, что фотографии почти каждую неделю появлялись то в одной, то в другой газете. Все это время она оставалась в Париже, появляясь только на своей фабрике в Невиле, где вела переговоры с заказчиками. Никаких званых ужинов, никаких официальных обедов и приемов она не посещала. Ее уединение стало предметом бесконечных пересудов. «Бедная Ева, – говорили окружающие. – Ей так трудно вернуться в Женеву. Она не в состоянии видеть свой дом без него». Оставалось только удивляться, как фотографии вдовы, живущей столь уединенно, так часто мелькают на страницах газет.
– Уж не появился ли у нее любовник в «Ле Матэн»? – предположил кто-то.
– Или его жене косметику дают бесплатно. – Вы несправедливы, – раздался еще один голос. – Какова бы ни была она…
– Властная…
– Безжалостная…
– Претенциозная…
– Тщеславная…
– Все это верно, и я еще сам кое-что мог добавить к сказанному, но все равно, самое главное, о чем постоянно твердят газеты, что она – вдова. Хотелось бы выяснить, почему они обращают внимание именно на этот факт? Чего она добивается?