— А почему бы мне и не гордиться? — возражала Луиза, подбирая волосы перед зеркалом в спальне, чтобы проверить, не пойдет ли ей закрученная вокруг головы коса. Ведь ей, а не кому-то, он рассказал, что пытается изобрести швейную машину. Он и во Францию приехал в том числе для того, чтобы лично посмотреть на машину, которую изобрел мсье Тимонье, хотя Уилл считал, что его собственная кеттельная игла — полезное усовершенствование, благодаря которому шов будет глаже и ровнее. Луиза спорила с ним по поводу этих машин, хотя в жизни не видела ни одной. Она поджала губы, рассматривая свое отражение в зеркале, и продолжила, укладывая волосы по-другому: — У мадам Камиллы все только и делают, что пляшут вокруг Уилла, как будто всю жизнь в монастыре чахли. Я никогда не стану так прыгать вокруг мужчины.
— Поэтому ты ему и нравишься, — пробормотала Катрин. От нее не укрывались взгляды, которые Уилл бросал порой на Луизу, да девчонка и сама это замечает, хотя и не хочет в этом признаваться.
— Что такое? — Луиза повернула голову и посмотрела на Катрин.
— Ничего, — со вздохом ответила Катрин. Когда-то и она не отказалась бы пококетничать с Уиллом Расселлом, но она уже не та, и прекрасно знает об этом. В конце концов, доброта в мужчине — самое главное, хотя нельзя сказать, что Уилл не добр с Луизой. Мужчины всегда из кожи вон лезут, чтобы помочь хорошенькой молоденькой девушке, а дурнушкам приходится самим перебиваться.
Больная мадам Руссо объявила, что увольняется. Очень многим было жаль с ней расставаться, но даже те, кто сначала был рад ее уходу, теперь принял бы ее обратно с распростертыми объятиями. Ее преемница, мадемуазель Нанетт Денев, маленькая темноволосая молодящаяся женщина, оказалась сущим деспотом. Она все устроила по-своему: рассадила старых подруг, чтобы они не могли друг с другом разговаривать, открыла вентиляционные отверстия, несмотря на протесты гризеток, в первую же неделю уволила вздумавших с ней поспорить двух вышивальщиц и затеяла битву с Уиллом. Нанетт Денев вздумала и его подчинить своей власти, он же упорно сопротивлялся и не изменил метод своей работы. Когда она решила по-своему оборудовать его мастерскую, Расселл попросту выставил ее. Тогда она стала критиковать его работу, но кроил он как никогда безупречно и без малейшей задержки. Луиза пала первой жертвой в этой схватке: ей запретили появляться в мастерской. Луиза уже достигла той стадии обучения, когда осмелилась бы попросить мадам Руссо позволить ей скроить целую часть изделия по выкройкам мадам Камиллы и под наблюдением Уилла, но теперь это было невозможно. Луизе было особенно досадно, что Катрин отнеслась к этому без всякого сочувствия.
— Ты же научилась чему хотела, к чему так злиться?
Луиза ходила взад и вперед по квартире.
— Ну и что? Я самой себе хотела доказать, что смогу совершенствоваться в своей работе и научиться все делать безупречно.
Катрин, которая отдыхала, положив на скамеечку обутые в домашние туфли ноги, поправила за спиной подушку.
— Все равно я рада. А то научилась бы, на свою голову, еще чему-нибудь, если б и дальше заходила к Уиллу Расселлу.
Луиза с досадой затрясла головой.
— Ты прекрасно знаешь, что у меня есть голова на плечах. Я не дурочка и не собираюсь рисковать.
Это правда, подумала Катрин, но все же предупреждать ее время от времени стоит. Покойная мадам Вернье поступала бы именно так, а Катрин строго придерживалась взятых на себя обязанностей.
Луиза всю ночь не могла уснуть, а утром решила обратиться к мадемуазель Денев с особой просьбой. Ну не откажет же она, если представить ей очевидные факты? В самый разгар рабочего дня Луиза постучалась в дверь кабинета и услышала позволение войти. Мадемуазель Денев сидела за столом: и, не отрываясь от бумаг, ткнула кончиком пера туда, где следовало встать Луизе.
— Да?
Луиза подробно изложила свою просьбу. Она просит дать ей возможность показать, что умеет кроить в соответствии с теми высокими стандартами, которым обучил ее мсье Расселл.
— Мсье Расселла наняли для того, чтобы он кроил, а не для того, чтобы он поощрял прихоти швеи, вздумавшей пролезть на его место.
Луиза разозлилась — столь несправедливым было обвинение.
— Но это же совсем не так. Мсье Расселл это прекрасно знает, и мадам Руссо знала и поощряла мое стремление. Если бы вы только разрешили…
Под непрекращающийся скрип пера мадемуазель Денев перебила ее раздраженным тоном:
— Выбирайте. Либо вы сию минуту возвращаетесь к вышиванию, либо собираете все свои вещи и навсегда отсюда уходите.
Тяжело сглотнув, Луиза вышла из комнаты. Она была удручена несговорчивостью контролерши. Девушка остановилась на пороге раскройного цеха, чтобы объявить новость, не заботясь о том, что снова нарушает правила.
— Контролерша не дала мне разрешения скроить платье, — с возмущением сказала она. — Даже слушать не захотела.
Уилл распрямил спину.
— Вот как? Ну ничего, не переживай. — Широким шагом он пересек комнату, прислонился к дверному косяку и насмешливо улыбнулся: — Для того, чтобы убить кошку, необязательно ее топить.
Луиза сердито улыбнулась.
— О чем ты?
Но он не успел объяснить. Из кабинета послышался резкий голос, гулом прокатившийся по коридору:
— Мадемуазель Вернье! Почему вы бездельничаете? Вы же знаете правила. Мне снова сделать вам выговор? Мсье Расселл! Немедленно за работу!
Луиза стремительно прошла в вышивальный цех. Она схватила свою работу, не обращая внимания на задаваемые шепотом вопросы, и сидела, вытянув шею и разглядывая раскройный цех. Уилл, к ее удивлению, по-прежнему стоял на пороге, сложив на груди свои мускулистые руки. Послышался разгневанный цокот каблуков, и вот уже разъяренная мадемуазель Денев стояла перед ним, поджав губы.
— Вы что, так же глухи, как и дерзки?
Медленно прикрыв глаза, он без всякого выражения стал что-то напевать себе под нос. Это взбесило ее еще больше. Посыпались оскорбления и угрозы, она несправедливо обвинила его в лени и даже предложила уволиться, как только что Луизе, и ядовито раскритиковала его работу, что делала уже неоднократно. Но ни он, ни все остальные ничего не слышали, потому что длинная тирада мадемуазель Денев потонула в древней песне валлийских долин, от которой, казалось, гулко сотрясались стропила. Затем, продолжая петь, он снова вернулся к своему столу, не обращая на нее ни малейшего внимания. Озлобленная неповиновением, женщина бросилась вслед за ним, и Луиза потеряла ее из виду, но те, кто наблюдал развернувшуюся сцену, после со смехом рассказывали, как мадемуазель Денев, с искаженным от злости лицом, скакала вокруг него, потрясая своими маленькими кулачками, и как ее пышная сборчатая юбка металась при этом взад-вперед. Наконец она сдалась и, гордо подняв голову, удалилась из комнаты, громко стуча каблуками. Расселл немедленно перестал петь, и все, кто находился поблизости, отчетливо услышали яростный возглас Денев. Покраснев еще больше, она гордо прошествовала по коридору к своей двери, на ходу поправляя пряди, выбившиеся из ее всегда безупречной прически. Дверь кабинета мадемуазель захлопнулась. Во всех помещениях тут же раздался взрыв хохота, и лишь страх перед возможными последствиями заставил гризеток придать своим лицам невозмутимое выражение, когда она вышла вновь, чтобы, как обычно, отпустить очередную порцию болезненно жалящих саркастических замечаний по поводу обнаруженных дефектов.
С того дня мадемуазель Денев сделала Луизу объектом своей самой ядовитой критики. Казалось, что после поражения в схватке с Уиллом эта женщина оставила попытки вступать с ним в открытый конфликт, поэтому ей был необходим мальчик для битья, на котором можно было бы выместить свою досаду. Она по-прежнему воевала с ним, не выходя за рамки своих полномочий, но на Луизе, ставшей косвенной причиной ее унижения, вымещала свое раздражение. Во время каждой такой словесной атаки Луиза внутренне кипела и стискивала зубы, но не отрывала глаз от работы. Иногда вечером она приходила домой вся бледная от пережитого. Катрин ей сочувствовала и возмущалась таким к ней отношением.
— Мне приходилось встречать женщин вроде нее. Ревнивые женщины всегда пытаются приуменьшить чужие способности и высмеивают чужие успехи.
— С чего бы ей ревновать ко мне? — набросилась на нее Луиза.
— Раз ты сама не понимаешь, то я ничего не скажу.
Однажды вечером у Луизы появились другие заботы. Когда утром она шла на работу, Уилл нагнал ее у ворот и предложил вернуться сюда вечером, он задержится, ему нужно подготовить к завтрашнему утру кучу работы для швей. Луизе только надо выбрать удобное время. Девушка сияла от радости, Катрин она ничего не сказала, боясь, что та обязательно начнет спорить и возражать.
Возможность уйти из дома представилась. Катрин отправилась поужинать с одним своим приятелем. Луиза, пройдя через кладбище для бедняков, положила на могилу матери букетик цветов, как она делала всегда. Она взобралась на стену, встав на деревянный ящик, который Уилл спрятал в высокой траве. По ту сторону тоже стоял приготовленный для нее ящик, скрытый от глаза консьержа за служебными постройками, и девушка проникла во двор. Быстро, как было условлено, постучала в окно раскройного цеха, обежала вокруг мастерской и оказалась у двери, которую уже отпирал Уилл.
— Вот здорово! — радостно воскликнула она, ринувшись вперед него через слабо освещенные комнаты, на ходу сдергивая с себя шаль, шапочку и перчатки и швыряя их через плечо. В коридоре она насмешливо присела перед запертой дверью пустого кабинета мадемуазель Денев и вплыла в ярко освещенный раскройный цех, проделав восторженные пируэты вокруг двух столов, на одном из которых был уже разостлан малиновый бархат.
— С чего начинать?
Уилл укладывал на табурет ее вещи.
— С самого начала, разумеется. Бери вон из той кучи выкройку и приступай.
Просияв, она крепко стиснула ладони.
— Неужели ты разрешишь мне все сделать самой?
Он одобрительно хмыкнул:
— А иначе какой смысл?
Она сняла с полки первый рисунок. Это было плотно облегающее дорожное платье из серого шелка, обильно украшенное декоративными пуговицами и кистями, с изящными манжетами на рукавах и с многочисленными оборками на юбке. Девушка нахмурилась горестно-насмешливо, не скрывая своего волнения. Фасон оказался непрост, но в нем не было ничего такого, чего бы Луиза не знала, и она намеревалась проделать свою работу с блеском.
Пока он занимался своим делом, Луиза устроилась за выделенным ей длинным столом и стала изготовлять выкройку по меркам клиентки. Оба работали молча. Она делала все ловко и четко, правда, слишком нервничала. Для юбки выкройка вообще не требовалась: она будет сшита из шести полотен ткани, которые по всей ширине посадят на пояс, зато каждую деталь корсажа и рукава требовалось вычерчивать очень тщательно. Она улыбнулась, закончив дело.
— Вот! Готово.
И она еще шире, с гордостью улыбнулась Уиллу. В комнате было душно, плотные ставни закрыты, а вентиляционные отдушины недостаточно охлаждали помещение. Лицо Луизы серебристо мерцало. Она и не подозревала, как часто Уилл с дрожью косился на нее, замечая нежную округлость ее приподнятых грудей, выглядывающих из-под корсажа, когда она нагибалась над столом. У него кружилась голова от ее ароматной неуловимой соблазнительной женственности.
И прежде у него не раз болезненно ныли чресла от ее мучительной близости, но никогда еще так, как теперь, когда они впервые остались наедине.
— Поздравляю, — машинально ответил он, думая, какая Луиза соблазнительная. — С этой первой частью работы ты справилась довольно быстро.
— Мне нужно попить, прежде чем двигаться дальше. — Она прикрыла глаза, изнемогая от духоты, и, изогнув шею, провела кончиками пальцев вдоль горла, как будто надеясь так его остудить.
— В ведрах на кухне должна остаться вода, — довольно грубо отрезал он. — Лампу возьмешь?
— Нет. Дорогу я знаю как свои пять пальцев.
Луна достаточно хорошо освещала кухню, поэтому она без труда разглядела ведра и напилась из ковша, утолив жажду.
Вернувшись к столу, Луиза развернула рулон серого шелка, предназначавшегося для дорожного платья, богатая материя замерцала на столе. Он не стал помогать девушке накладывать выкройку, да она и не рассчитывала на это, хотя не подозревала, что он просто боится малейшего физического контакта с ней. Луиза тихонько вздыхала от удовольствия, когда под ее щелкающими ножницами выкраивалась то одна, то другая деталь. А Расселл мог думать только о том, как она блаженно стонала бы в его объятиях, и он дал себе зарок больше никогда не приглашать девушку в свою мастерскую, чтобы не подвергать себя столь мучительной пытке.
— Луиза!
Она, вздрогнув, повернула к нему голову:
— Да?
Он уже покончил с малиновым бархатом и теперь разворачивал рулон синей мериносовой шерсти.
— Юбку я сам завтра скрою. С этим справится любая ученица, а ты же не хочешь просто так терять время?
— Нет, конечно. Очень мило с твоей стороны. — Она отложила ножницы и пошла было к выходу. — Надо посмотреть на часы.
— Не принесешь заодно еще один рабочий лоток? — напомнил он ей. — Для платья, когда ты его закончишь.
Она кивнула, вышла, оставив узкую полоску света в прикрытой двери, и торопливо бросила взгляд на циферблат висевших над кабинетом часов. Было не так поздно, как она думала, к тому же Уилл сам возьмется за скучную раскройку юбки, и она может спокойно закончить работу, не боясь, что Катрин, вернувшись домой, не застанет ее в квартире. Луиза стала искать свободный лоток. Все лотки были выложены изнутри люстрином на манер бонбоньерок. Вернувшись в раскройный цех, она поставила лоток на место и снова принялась за работу.
Они работали в полной тишине. Доделав все, что было отложено на ночь, Уилл уложил на лоток последнюю скроенную деталь и убрал со стола обрезки, чтобы не заниматься этим утром. Пол он подмел, Луиза же была слишком поглощена своим занятием и лишь машинально переступала, когда половая щетка застучала возле ее ног. Наконец она доделала последнюю оборку и распрямилась. Девушка потеряла всякий счет времени.
— Уже первый час, — сказал он, погасив все лампы, кроме одной. Ему хотелось, чтобы она ушла.
Луиза положила руку на поясницу и выгнула ноющую спину.
— Я тебя задержала, — расстроилась она.
— Нет, напротив. Обычно я работаю до часу или двух. Сейчас я провожу тебя домой, а утром доделаю юбку. Оставляй все как есть.
Уставшая и не помнящая себя от счастья, Луиза потянулись к нему, улыбнувшись ему в лицо, намереваясь всего лишь поблагодарить его, но ничего и не успела сказать. Он больше не мог сдерживаться. С силой прижав ее к себе, он поцеловал ее, от поцелуя у него зазвенело в ушах.
Они отшатнулись друг от друга, тяжело переводя дыхание. Девушка смотрела на него, как внезапно разбуженный лунатик, ошеломленно прижимая к губам пальцы, как будто пытаясь увериться, что он не спалил их в огне своей любовной атаки. Он снова потянулся к ней, и она, как будто догадываясь, что на этот раз он будет действовать нежнее, не отстранилась и не стала отталкивать его руку, которой он обвил ее за талию. Нежно прижав ладонь к ее щеке, он большим пальцем приподнял ее подбородок и поцеловал уже не так настойчиво, но не менее страстно. И на этот раз ее губы осторожно ответили, он крепче обнял ее, Луиза прижалась к нему, обвила шею руками и зарылась дрожащими пальцами в густые завитки волос на затылке. Ни он, ни она не услышали, как звякнуло в отдалении кольцо для ключей, когда консьерж отпер кому-то ворота. Они не слышали, как кто-то прошел по двору. Но от сквозняка, повеявшего по мастерским и коридору, скрипнула и задрожала дверь в раскройный цех, когда кто-то вошел в здание. Несколько секунд они стояли, не шевелясь, как парализованные. Луиза запаниковала:
— Меня не должны здесь обнаружить!
Он высвободил ее из объятий и внимательно прислушался, собираясь с мыслями. Приближались чьи-то шаги, но это была не шаркающая поступь консьержа, а легкая решительная походка, слишком знакомая обоим.