За их спинами грохотал прибой, над головами пронзительно кричали птицы, вокруг безнадежно свистел ветер. Был ясный день, по небу пробегали лишь редкие быстрые облака. На западе солнце освещало холмы, окрашенные осенью в желто-серые тона. Грязевое озеро пузырилось рядом, переливаясь коричневым, самым темным из окружающей гаммы, цветом. Ветер разметал тепло, пар и магический запах озера.
К «мы» приближались незнакомцы. Острые копья покачивались в такт их широким шагам.
Арюк прищурился, глядя вдаль.
— Да, это чужаки, — хрипло сказал он. — Их меньше, чем нас, я думаю. Встали рядом! Быстро!
Чужеземцы приблизились. Но кто это с ними? Женщина?! Одета, как и они, но… ее волосы…
— Дараку! — простонал Арюк. — Дараку, моя дочь, которую они забрали к себе!
Он бросился было бежать, закричал, но повернул назад и замер, дрожа всем телом. Вскоре они подошли. Лицо девушки было худым, и что-то знакомое промелькнуло в ее глубоко запавших глазах. Рядом с нею шел охотник, остальные рассыпались по бокам. Взгляды их светились алчностью.
— Дараку, — прорыдал Арюк, — что это значит? Ты вернулась домой к матери и ко мне?
— Я принадлежу им, — ответила она угрюмо. И указала на мужчину рядом с собой. — Он, Красный Волк, хочет, чтобы я помогла вам в разговоре. Они пока что не выучили наш язык, как следует, но я немного понимаю их речь.
— Как… как ты жила, моя милая?
— Мужчины меня используют. Я работаю. Две женщины бывают добры ко мне, когда мы встречаемся.
Арюк вытер глаза тыльной стороной ладони. Он проглотил комок, подступивший к горлу, и сказал, обращаясь к Красному Волку:
— Я знаю тебя. Мы встречались, когда ты пришел сюда впервые, я был тогда с моей сильной подругой. Но она покинула нас, а ты выследил меня и увел мою дочь. Какой злой дух сидит в тебе?
Охотник небрежно махнул рукой, словно отогнал муху. Неужели понял? И что он думает?
— Ванайимо — Облачные Люди, — ответил он.
Арюк едва различал слова, исковерканные непривычным тягучим произношением.
— Хотеть дерево, рыба. Омулайех… — Он взглянул на Дараку и произнес что-то на своем языке.
Она монотонно перевела, глядя мимо отца и братьев:
— Это я сказала им, что вы собираетесь здесь. Мне пришлось это сделать. Они сказали, что сейчас самое подходящее время прийти сюда и поговорить с вами. Они хотят, чтобы «мы»… чтобы вы приносили им разные вещи. Всегда. Они скажут, что и сколько. Вы должны.
— О чем это они говорят? — выкрикнул Хуок с Берега Выдр. — Они что, голодают? У нас не так много еды, но…
Красный Волк изверг из себя еще одну серию бессмысленных звуков. Дараку облизнула губы.
— Делайте, как они говорят, и они не причинят вам вреда. Сегодня я — их рот.
— Мы можем меняться… — начал Хуок.
Рев оборвал его. Хонган с Болота Кроншнепов был самым смелым среди «мы». Поняв, чего хотят пришельцы, он пришел в ярость.
— Они не хотят меняться. Они просто берут! Разве норка меняет свою шкурку на приманку в капкане? Скажи им «нет»! Гони их прочь!
Охотники нахмурились и взяли оружие наизготовку. Арюк понимал, что должен успокоить своих людей, но руки его налились тяжестью, а горло перехватило. Один за другим его мужчины подхватывали крик Хонгана:
— Нет! Нет!
Кто-то швырнул камень. Другой парень выскочил вперед и набросился на охотника с топором. Так в памяти Арюка запечатлелось то мгновение, когда он позже попытался восстановить события. Он так до конца и не понял, что произошло. Раздался оглушительный рев, началась потасовка, которая тут же переросла в свирепое сражение, — кошмар. А затем «мы» бросились бежать. Рассыпавшись, они оглянулись назад и увидели, что все чужаки целы и невредимы, а с их каменных топоров каплями падает кровь.
Двое мужчин «мы» лежали мертвые, с вывороченными из распоротых животов внутренностями, с разбитыми черепами. Раненым удалось спастись — всем, кроме Хонгана. Проткнутый несколькими копьями, он рухнул на землю и долго стонал, прежде чем замолк навсегда. Дараку всхлипывала, припав к коленям Красного Волка.
1990 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
— Привет, — произнес автоответчик Мэнса Эверарда.
— Говорит Ванда Тамберли из Сан-Франциско. Помните меня? — Голос ее вдруг как-то сник. Оживление явно было наигранным. — Конечно, помните. Хотя… с той поры минуло уже три года. Во всяком случае, в моей жизни. Право, жаль, что так вышло. Время просто пролетело, а вы… Впрочем, ладно.
«Ты не искал меня. Да и с какой стати? У агента-оперативника хватает важных забот».
— Мэнс… сэр, мне неловко тревожить вас, особенно после столь долгого молчания. Я не рассчитываю на какие-то привилегии, но просто не знаю, куда еще обратиться. Не могли бы вы, по крайней мере, позвонить мне и позволить объясниться? Если вы скажете, что я несу чепуху, я тут же умолкну и не буду докучать вам. Пожалуйста. Мне кажется, вопрос серьезный. Может быть, вы согласитесь со мной. Вы застанете меня по номеру… — Далее следовал номер телефона и перечень удобных для разговора часов и дней в феврале. — Спасибо большое даже просто за готовность выслушать меня. На этом заканчиваю. Еще раз спасибо.
Молчание.
Прослушав запись, он остановил пленку и несколько минут простоял в раздумье. Ощущение было такое, словно его квартира из Нью-Йорка перенеслась куда-то в другое измерение. Наконец он пожал плечами, невесело усмехнулся и кивнул сам себе. Записанные автоответчиком прочие послания не были срочными, требующими безотлагательных действий. Как и дело Ванды, впрочем. Тем не менее…
Эверард пересек комнату и подошел к маленькому бару. Пол под ногами казался непривычно голым, прикрытый только ковром, — не было шкуры полярного медведя. Многие из гостей упрекали его за нее. Он не мог объяснить им, что шкура эта из Гренландии Х века, когда не только медведи представляли опасность, но и сама жизнь была совершенно иная. Да и по правде говоря, шкура слишком загрязнилась. Шлем и скрещенные копья остались висеть на стене — никто не мог догадаться, что это не просто имитация бронзового века.
Он налил себе шотландское виски с содовой, закурил трубку и вернулся в кабинет. Кресло объяло его уютом, как старые разношенные туфли. Эверард старался не приглашать сюда современников, не связанных с Патрулем. Когда все же такие гости забредали в его квартиру, они неизменно начинали распространяться о том, что ему необходимо обзавестись компьютером, и рекомендовали знакомую фирму.
Эверард, бывало, отвечал:
— Я подумаю над этим, — и менял тему разговора.
Большинство предметов на его столе представлялись гостем совсем не тем, для чего они служили на самом деле.
— Дайте мне досье на специалиста Ванду Мэй Тамберли, — приказал он в устройство связи своего компьютера.
Изучив данные на экране, Эверард задумался и начал просматривать все, что имело отношение к работе Ванды. Вскоре ему показалось, что он напал на след, и он запросил подробности. В комнату вползли сумерки. Спохватившись, он понял, что просидел у компьютера несколько часов и проголодался. Он даже не распаковал вещи, вернувшись из последнего путешествия.
Эверард решил не выходить из дома — слишком неспокойно было на душе. Он засунул гамбургеры в микроволновую печь, поджарил, соорудил громадный бутерброд, открыл банку пива и проглотил все, даже не поняв вкуса. Синтезатор пищи мог бы произвести что-нибудь поизысканней, но если ты обосновался в обществе, которое еще не знает о путешествиях во времени, то не следует держать под рукой предметы будущего, если в них нет особой необходимости. В противном случае их нужно прятать или тщательно маскировать. Когда он закончил ужин, калифорнийское время подползло к третьему промежутку, указанному Вандой. Он вернулся в гостиную, снял телефонную трубку и сам удивился, как неровно забилось его сердце.
Ответила женщина. Он узнал мелодику ее голоса.
— Миссис Тамберли? Добрый вечер. Это Мэнсон Эверард. Могу ли я поговорить с Вандой?
Ему следовало бы помнить номер ее родителей. Не так много времени из его собственной жизни минуло с той поры, когда он звонил в их дом, хотя оно и было наполнено бурными событиями.
«Хорошая девочка, возвращается к своим, как только появляется возможность. Счастливая семья, таких сейчас мало», — подумал он. Средний Запад его детства до 1942 года, когда он уехал оттуда на войну, походил на мечту, миф, навсегда утраченный — как Троя, Карфаген и невинность инуитов. Много повидав на своем веку, он давно понял, что лучше ни к чему не возвращаться.
— Алло! — воскликнул запыхавшийся молодой голос. — О, я так рада, что вы позвонили! Спасибо.
— Не за что, — произнес Эверард. — Я понял, что у вас на уме и, вы правы, поговорить необходимо. Вы сможете встретиться со мной завтра, во второй половине дня?
— В любое время и в любом месте. Я в отпуске, — сказала она и осеклась — ее могли услышать. — То есть у меня каникулы, я это имела в виду. В удобном для вас месте, сэр.
— Тогда в книжном магазине. В три часа, подходит?
Ее родители вряд ли догадались, что он сейчас совсем в другом месте, — и лучше было оставить их в этом неведении.
— А вечер вы мне можете посвятить? — вырвалось у Эверарда.
— Почему же нет, конечно.
Неожиданно смутившись, они обменялись еще несколькими фразами и повесили трубки.
Эверарду нужно было выспаться, но у него скопилось множество действительно неотложных дел. Когда он вошел в городскую штаб-квартиру, сумерки снова спустились на землю; холодные и серовато-мертвенные, они сгустились вокруг чахоточных фонарей.
Из потайной комнаты подвального этажа он вытащил роллер, вскочил в седло, установил курс и включил контрольную панель.
Подземный гараж, в который он перенесся, был еще теснее. Эверард вышел из замаскированной двери и поднялся наверх. В окна лился дневной свет. Он оказался в престижном и дорогом книжном магазине и тут же увидел Ванду, разглядывающую какую-то редкую книгу. Она пришла раньше. Волосы ее на фоне плотно заставленных полок сияли солнечным светом, платье со вкусом подобрано под цвет глаз. Он подошел и произнес:
— Добрый день.
Она даже вздрогнула.
— О! Как вы п-поживаете, агент… Эверард? — Голос выдавал ее волнение.
— Тес… — оборвал он ее. — Пойдемте туда, где можно поговорить.
Два-три посетителя проводили их взглядами, когда они двинулись по проходу между стеллажами, но скорее из зависти к Эверарду, поскольку все они были мужчины.
— Привет, Ник! — произнес Эверард, входя в кабинет владельца магазина. — Как дела?
Невысокий человек улыбнулся и приветливо кивнул, не сводя с них серьезного взгляда сквозь толстые линзы. Эверард заранее известил его о том, что хочет воспользоваться кабинетом.
В комнате тоже не было ничего особенного. Вдоль стен теснились полки с книгами и громоздились коробки, на полу — кипы бумаг, массивные тома высились на столе, служившем конторкой. Ник был истинным библиофилом. Главной причиной, привлекшей его на службу в Патруле на этом маленьком, но оживленном участке, стала возможность отправляться на поиски книг в другие времена. Последние поступления — судя по переплету, книги викторианской эпохи, — лежали по соседству с компьютером. Эверард взглянул на названия. Он никогда не строил из себя интеллектуала, но книги любил. «Происхождение культа почитания деревьев», «Птицы Британии», «Катулл», «Священная война» — подобные книги некоторые коллекционеры, несомненно, оторвали бы с руками, если бы хозяин не решил попридержать их для себя.
— Садитесь, — предложил Эверард и придвинул Ванде стул.
— Спасибо.
Она улыбнулась и сразу же стала непринужденной, более похожей на себя.
«Хотя невозможно дважды войти в одну и ту же реку. Мы можем перемещаться во времени сколько душа пожелает, но не в силах вырваться из границ собственной жизни», — подумал Эверард.
— Вы по-прежнему старомодно галантны.
— Провинциал. Стараюсь отучиться. Современные дамы готовы оторвать мне голову за то, что я будто бы высокомерен в тех случаях, когда я, на мой взгляд, проявляю всего лишь учтивость.
Эверард обошел стол и сел напротив Ванды.
— Да, — вздохнула она, — куда труднее понять век своего рождения, чем целую цивилизацию прошлого. Я прихожу к такому выводу.
— Как ваша жизнь? Радует ли работа?
Лицо Ванды просветлело.
— Громадное удовольствие. Потрясающе! Прекраснейшая работа. Нет, у меня просто нет слов.
Но в ее глазах промелькнула тень. Ванда отвела взгляд.
— Трудности, как вы знаете, тоже есть. Я уже научилась справляться с ними. До последнего времени, пока не произошла та самая история.
Он решил пока не касаться темы. Прежде всего нужно помочь ей освободиться от страшного напряжения, если, конечно, ему удастся.
— Прошло достаточно времени. Последний раз я видел вас вскоре после окончания Академии.
Тогда они отправились пообедать в Париж 1925 года бродили вдоль Сены по левому берегу весь весенний вечер напролет, а потом зашли выпить в «Две кубышки», и парочка ее литературных идолов оказалась в том же уличном кафе, через два столика от них. Когда он пожелал Ванде доброй ночи и попрощался с ней у дверей дома ее родителей 1988 года, она поцеловала его.
— С той поры для вас прошло почти три года, верно?
Она кивнула.
— Годы напряженной работы для нас обоих.
— Для меня на сей раз не было так долго. Всего два задания, достойных упоминания.
— Неужели? — удивленно спросила она. — Разве вы не вернулись домой в Нью-Йорк в 1988 году, когда завершили работу? Вы же не можете допустить, чтобы ваша квартира пустовала месяцами.
— Я сдал ее, вернее передал в субаренду оперативнице, которой она нужна была для выполнения задания. Вы знаете, в последние десятилетия здесь установили контроль над сдачей жилья. Вечные проблемы с поручителями. К тому же приличного жилья так мало, что для того, чтобы стать владельцем квартиры, надо выложить круглую сумму, а это неразумно для агента Патруля.
— Понимаю.
Тамберли слегка напряглась.
«Оперативнице, вот оно как… Кстати, столь же неразумно для агента Патруля распространяться на подобные темы. Особенно в таких случаях…»
— Послания от моих коллег передаются мне автоматически. Если бы вы позвонили позавчера…
Ее обида или, скорее, укол самолюбия мгновенно забылись. Взгляд Ванды упал на руки, скрещенные на коленях.
— У меня не было повода, сэр, — негромко произнесла она. — Вы чрезвычайно добры, великодушны, но… я не хотела показаться назойливой.
— Я тоже.
«Маститый агент-оперативник совсем засмущал новобранца Патруля. Несправедливо. Она может и обидеться», — подумал Эверард.
— Впрочем, если бы я знал, сколько прошло времени для вас…
Действительно долгий срок, и не потому только, что минуло сколько-то лет, измеряемых ударами пульса, а потому, скорее, что эти годы были полны событий, необычайных приключений, трудностей, побед, веселья, печалей. И романов? Фигура Ванды обрела зрелость, как заметил Эверард, но прибавила не пышности, а твердости. И черты лица стали тверже — события оставили на нем свой след. Но истинная перемена все же трудно уловима. Ванда была девушкой, или, как угодно современным феминисткам, молодой женщиной, совершенно юной. Девушка в ней не умерла, и он сомневался, что это вообще когда-нибудь произойдет. Напротив него сидело источающее молодость создание, но оно стало женщиной в полном смысле этого слова. Сердце у него забилось неровно.
Эверард выдавил смешок.
— Хорошо, давайте прекратим жеманство, — сказал он. — И, пожалуйста, запомните, мое имя — не сэр. Здесь, с глазу на глаз, мы можем вести себя естественно, Ванда.
Она быстро овладела собой.
— Спасибо, Мэнс а рассчитывала на это.
Он вытащил из пиджака трубку и табак.
— А как насчет этого? Не возражаете?
— Нет, дымите. — Она улыбнулась. — Поскольку мы с вами одни.
И про себя: «Дурной пример тем, кому курение смертельно опасно! Медицинская служба Патруля искореняет или излечивает все, что не убивает нас открыто. Ты родился в 1924 году, Мэнс, выглядишь лет на сорок. Но сколько ты на самом деле прожил? Каков твой истинный возраст?»