— Здесь? — Швецов кивнул на стойку.
— Пройдем лучше в зал, — сказал Евгений Евгеньевич.
Они разделись и заняли столик на двоих.
— Мешать никто не будет, — буркнул Евгений Евгеньевич.
Подошла официантка — белокурая стандартная красавица с ярко накрашенными губами и со следами пудры на полных щеках. Швецов бросил на нее любопытный взгляд и вытащил ваньку-встаньку. Тот немедленно стукнулся лбом об стол и пошел раскланиваться направо и налево.
— Он рад, что вы не заставили нас ждать, — заметил Швецов официантке. — И будет отвешивать вам поклоны еще битый час после нашего ухода.
Девушка улыбнулась, бойко спросила:
— Что будете пить?
— Этот негодяй, — Швецов указал на продолжающего раскачиваться дурачка, — не пьет.
— А вы?
— А мы, к сожалению, пьем. Триста коньяка, лимон, кофе, черный, естественно, и закуску… Евгений Евгеньевич?
— Жюльен.
— Два, — сказал Швецов. — И боржоми.
…Швецов сидел как на иголках. Он понимал, что идет по лезвию бритвы, понимал, что что-то должно случиться, произойти, и в ожидании этого события, как боксер после хитроумного финта противника, напружинился, на всякий случай прикрыл подбородок. Но его ударили ниже пояса.
— А теперь расскажи мне, что у тебя произошло в Прибалтике с Сопиным? — спросил Евгений Евгеньевич.
— Я не понимаю вас, — сказал Швецов, как ни в чем не бывало продолжая помешивать ложечкой кофе.
— В двух словах поясню. — Евгений Евгеньевич выпустил колечко дыма и, не глядя на Швецова, негромко проговорил: — На это дело мне наплевать, меня это не касается, я ничего не видел и ничего не слышал, но… Есть маленькое «но»… Игорь иногда оказывал мне мелкие услуги. Теперь его нет… Будем считать, что он утонул… И его функции выполнять некому. И мне бы хотелось…
— Я не знаю, какие функции выполнял Сопин, — тихо и спокойно проговорил Швецов. — И не интересуюсь этим. В Прибалтике я с ним никогда не был и, признаюсь, удивлен вашей лжеинформацией.
— Ты мне не веришь на слово?
— Нет.
Евгений Евгеньевич достал бумажник и протянул ему фотографию, на которой Сопин и Швецов преспокойненько потягивали пиво на станции Булдури. Что это именно Булдури, а не какая-нибудь подмосковная Малаховка, свидетельствовала надпись на портале здания.
Швецов повертел фотографию в руках и вернул хозяину.
— Как вам это удалось?
Евгений Евгеньевич упер локти в стол и с подкупающей откровенностью проговорил:
— Игорь был нечистоплотен в отношениях, и я решил его проверить. Так в поле моего зрения попал ты. Ну, а теперь расскажи мне, как все было на самом деле?
— Я отдыхал в Майори и там случайно встретился с Игорем.
— Случайно?
— Абсолютно.
Евгений Евгеньевич подался вперед.
— Ты, наверное, из тех детей, что называют трудными.
— Может быть.
— Тогда несколько наводящих вопросов. У Сопина хорошо работал мыслительный аппарат?
— Не очень.
— А человек, который научил его мыслить, имеет право получить причитающиеся ему пятьдесят процентов?
— Не понимаю.
— Тогда еще один вопрос. Ты сумеешь доказать свою непричастность к убийству Сопина?
— К убийству?! — переспросил Швецов, и по тому, как отлила у него от лица кровь, Крайников понял, что наконец-то угодил в десятку.
— Да, дорогой мой, так думают работники милиции. И не только думают, но и установили.
— Странно… — Швецов повертел в руках фужер, затем вылил в него остатки коньяка и залпом выпил.
VI
Родин лежал на диване и думал. Вернее, читал и думал. Но мысли забивали прочитанное, мешали вдумываться и смысл фраз. В конце концов он так замусолил страницу, с которой не мог сдвинуться, что ему стало жаль книгу.
В столовой мать гремела тарелками. Для нее такой день — праздник: вся семья в сборе. Поэтому обед обещал быть отменным. На кухне с самого утра кипит, шипит, жарится, и по всей квартире, по всем ее закоулкам, разносится острый, дразнящий запах еды. Отца нет. Ушел пропустить кружечку пивка. И Славки нет. Но будет. Обещал нигде не задерживаться и ровно в два сидеть за столом на президентском месте. Славка — полная противоположность старшему брату — вдумчивому, серьезному, собранному.
Карьеру Славка делал ногами, а знаменит был тем, что играл за дубль «Спартака» и был лично знаком с Игорем Ларионовым. В свободное от тренировок время он исправно посещал лекции. Но, вообще, он был славным малым, и Родин-старший относился к нему уважительно. Добился этого Родин-младший своим поступлением в университет. Правда, после зачисления не удержался и съехидничал: «И в хоккей можно с головой играть».
В комнату заглянула мать. Родин закрыл глаза и сделал вид, что дремлет. Нина Григорьевна постояла, вглядываясь в черты сына, и вдруг неожиданно, словно знала, что он не спит, проговорила:
— Сходил бы прогуляться, аппетит лучше будет.
— Твои обеды в меня и без аппетита влезают.
— Тебе Лена звонила.
— Кто еще? — спросил Родин, пытаясь уйти от щекотливого разговора.
Но мать было трудно сбить с мысли. Если уж она за что-то цеплялась, то намертво.
— Славка, наверное, скоро женится, — с печальным вздохом обронила она.
«Провокация, — подумал Родин. — Желает ускорить мои отношения с Ленкой».
— Неладно это, когда младший брат раньше старшего женится, — продолжала Нина Григорьевна. — Плохая примета.
— Мама, я же не виноват, что Лена нравится тебе больше, чем мне. — Родин отложил в сторону книгу. — Ты насчет Славки серьезно?
— Конечно, серьезно. Это только ты ничего вокруг себя не замечаешь.
— Что надо — замечаю. Кто она?
— Алена.
— У него этих Ален…
— Было, было… Но эта такая заноза попалась… Не приведи господь!
Щелкнула входная дверь, и в прихожей кто-то завозился.
— Славка, ты? — крикнул Родин.
— Я, — ответил Славка.
На кухне что-то грохнуло и упало.
— По кастрюлям полез! — изумилась Нина Григорьевна, стремительно выскочив из комнаты.
— Я же не виноват, что они такие вкусные, — услышал Родин Славкино оправдание. — Дай еще один, Сашке.
— Он потерпит.
— Не понимаю, почему он должен терпеть?
Славка влез к нему в комнату с пирожком в руках, довольная улыбка сияла на его круглой, резко очерченной физиономии.
— Привет, старик! Ты наконец-то понял, что лежать гораздо удобнее, чем сидеть.
— Отдай пирог, — сказал Родин.
— Я же говорил ей, что ты мой брат, — взвыл Славка. — А она не дала.
— Врешь, — сказал Родин. — Дала.
— Может, и дала, — согласился Славка, откусил кусок пирога, а вторую половину протянул брату.
— Ну, как успехи? — спросил Родин.
— Ничего, — сказал Славка и почесал в затылке.
— У тебя, говорят, новая девочка?
— Классная девочка.
— Где ж ты ее зацепил?
— На улице, но… — Славка оживился. — Понимаешь, стою я у автомата, а она названивает. Я от нечего делать деталировкой занимаюсь. Ну, не единого дефекта! А ноги… Я не выдержал и говорю: «Девушка, у вас изумительные ноги». А она: «А у вас — нет». Но я-то знаю, что у меня ноги в порядке. «Вы ошибаетесь», — говорю. А она: «А вы — нет». Вышла и застучала — так и буравит своими шпильками асфальт. Я — за ней. Два квартала топал. Наконец она не выдержала, остановилась, смотрит на меня и в упор не видит. У меня язык одеревенел.
— Не поверю, — усмехнулся Родин.
— Честное слово, — поклялся Славка. — Стою и слова из себя не могу выдавить.
— Ну и чем же ты ее очаровал?
— Подфартило мне. Понимаешь, мне вдруг показалось, что я ее где-то видел. Ну я ей, конечно, и сказал. А она: «Посвежее ничего придумать не могли?» И испарилась. А на следующий день я ее встречаю у себя на факультете. Оказывается, она тоже журналистка. Мы с ней на одном курсе учимся, только в разных группах.
— Она москвичка?
— Из Одессы.
— А как зовут?
— Алена. Алена Войцеховская. Звучит?
Родин, вспомнив, что племянница Крайникова из Одессы и что фамилия ее Войцеховская, с трудом подавил волнение. Ведь это уму непостижимо, как сплетаются иногда нити человеческих судеб! С одной стороны — уголовное дело, с другой — любовь. Дело распутывает он, Родин-старший, на любовном костре горит Родин-младший, и оба, независимо друг от друга, встречаются с… Евгением Евгеньевичем Крайниковым. Ну как здесь не воскликнуть: «Абракадабра». «Нет, такое даже в романах не бывает, — подумал Родин. — А в жизни…» Года три назад судьба занесла Родина в Дудинку (он расследовал дело о незаконном отстреле и продаже песцов), и в тундре он носом к носу столкнулся со своим давним приятелем Димой Корсунским, с которым вместе учился в университете. «Ты как сюда?» — оторопев, спросил Родин. «А я каждый отпуск здесь провожу — оленей отстреливаем, — ответил Дима. — А ты?» — «А я по делу».
Еще раз подивившись превратностям судьбы, Родин прикинул, что он может иметь от столь неожиданного Славкиного знакомства. Информацию? Вряд ли. Откройся он брату… Кто даст гарантию, что Славка не наломает дров? На таких делах горели даже профессионалы, профессионалы самой высокой пробы. «Не пойдет, — решил Родин. — Что же делать? Запретить ему с ней встречаться? А с какой стати? Да и не послушается его Славка. Он уже не мальчик. Пошлет куда подальше, и будет прав. Значит… значит, пока пусть все остается на своих местах».
— Она тебе нравится? — спросил Родин.
Славка иронично улыбнулся.
— Старик, ты до сих пор не разучился задавать глупых вопросов. Скажи, с какой стати мне бегать по улицам за девчонкой, которая мне безразлична?
— Виноват, — сказал Родин. — Я хотел спросить: на какой стадии ваш роман?
— До сегодняшнего дня мы борт о борт летели на всех парусах к экватору.
— А сегодня сели на мель?
— Разругались.
— Из-за чего?
— Она курит.
— Нынче многие курят.
— Понимаешь, когда он курит и она курит, это куда ни шло, но когда она курит, а он… В общем, мне неприятно, когда от нее табачищем прет, мне даже целоваться не хочется…
— Ты ей так и сказал?
— Так и сказал.
— А она?
— Заявила, что я деспот.
— Обиделась?
— Я тоже обиделся.
— Правильно. Пошли ее…
— Не могу, старик. Неделю назад мы подали заявление в ЗАГС.
Родин чуть не выронил книгу.
— Ты серьезно?
— Понимаешь, старый, ее дядька, Евгений Евгеньевич, нас застукал…
— И заставил тебя жениться?
— Нет, он человек современный и на эти вещи смотрит как на нечто само собой разумеющееся, он нас ни словом, ни взглядом не упрекнул, но… — Слава замялся. — В общем, наши отношения стали достоянием общественности, и в университете на Алену кое-кто поглядывает как на девочку… легкого поведения. Ей это не нравится. Мне — тоже.
— И ты решил жениться?
— Да.
— Ну что ж, поступок, достойный джентльмена.
— Не иронизируй.
— Я тебе вполне серьезно говорю: ты поступил, как настоящий мужчина.
— В таком случае ты мне должен помочь.
— Деньгами?
— Это само собой, — улыбнулся Слава. — Я хочу, чтобы ты достойно представил наше семейство.
— То есть?
— Представился Евгению Евгеньевичу.
Такого расклада Родин никак не ожидал. Не зная, что ответить, он сел и, положив книгу на журнальный столик, прихлопнул ее ладонью.
— Но почему именно я?
— Ты у нас самый элегантный, значительный, контактный.
— А родители… Ты что, стесняешься, что у тебя отец простой рабочий, а мать домохозяйка?
— Нет, но… Вам легче будет понять друг друга. Я уверен, что ты ему понравишься.
— Я не девка, чтобы нравиться.
— Значит, отказываешься?
Родин помолчал, нервно постукивая костяшками пальцев по полированной крышке стола.
— Евгений Евгеньевич знает о моем существовании?
— Пока нет.
— Я подумаю, — сказал Родин, облегченно вздохнув. — Я подумаю.
Славка кивнул и выкатился из комнаты.
Красин считал, что из всех опасностей самая неприятная, которую заранее ожидаешь, Кажется, чего бы лучше, обстоятельства дают тебе возможность взвесить все «за» и «против», но если при этом взвешивании оказывается, что почти все «против» и почти ничего «за», а вместе с тем назад пути нет, вот тут ждать становится трудно. Однако и к этому человек может себя приучить.
Красин еще раз перелистал дело Швецова, собрал в кулак факты и, приплюсовав к ним еще один, который подкинули рижане, понял, что ждать больше не имеет смысла — глупо ждать, когда у тебя на руках улики, полностью изобличающие преступника. Он взял телефонограмму, которую час назад получил из Риги, и еще раз внимательно изучил текст. Оплеуха была хоть и дружеской, но приличной. Рижские коллеги не только нашли доказательства виновности Швецова, но и тактично намекали, что, мол, готовы оказать помощь при его задержании.
Красин поправил галстук, что было признаком волнения, и придвинул к себе телефон.
— Не по мою душу названиваешь?
Красин положил трубку и медленно, всем корпусом, повернулся. В дверях стоял полковник Скоков, стоял и улыбался, по-кошачьи округлив свои неопределенного цвета — не то серо-зеленые, не то желто-карие — глаза.
— Здравствуйте, Семен Тимофеевич. — Красин все-таки растерялся, но, представив, как взовьется под потолок полковник, когда он сунет ему под нос телефонограмму аз Риги, взял себя в руки, и на лице его заиграла легкая, беспечная улыбка.
— Мы уже сегодня виделись, — улыбнулся в ответ Скоков.
— Виделись, но…
— Что «но»?
— Я говорил с прокурором. Он может дать санкцию на арест Швецова.
— А почему вчера не дал?
— Оснований не было.
— А сегодня есть?
— Есть.
— И серьезные?
— Утром мне звонили рижане… Этот капитан Брок оказался расторопным парнишкой…
— А кто его торопил?
— Наверное, начальство. Убийство-то на их шее висит.
— Сопина?
— Сопин, по мнению экспертов, утонул — вода в легких.
— Но перед этим-то его избили.
— Ни один удар опасности для жизни не представлял.
— Ловко! — Скоков прошел к столу и сел в кресло напротив. — С больной головы да на здоровую. Я думаю, водяной им этого не простит.
— Какой водяной? — Красин насторожился. Он понял, что Скоков располагает информацией более существенной. Иначе чем объяснить эту непринужденность, игривость тона?
— Тот самый, что людей на дно затаскивает. Угости сигаретой.
Красин бросил ему пачку «Явы» и нанес последний, решающий удар.
— Капитан Брок нашел двух свидетелей, которые видели, как Швецов надевал на Валду Круминь акваланг.
— Ну и что?
— Это статья — преднамеренное убийство.
— А про универмаг ты забыл? Он на нашей шее висит. — Скоков вытащил из кармана и бросил на стол фотографию. — Как тебе сей товарищ?
Красин взял фотографию, пристально взглянул на нее. По залитой солнцем улице шагал, улыбаясь, почтенный, седеющий человек благородной внешности. Собранный взгляд, прямой, с гордо очерченными ноздрями нос, светлые аккуратно зачесанные волосы. Костюм серый, тщательно отутюженный, явно не фабричного производства, сидел безукоризненно. Элегантные ботинки, со вкусом подобранный галстук… В общем, весь он состоял как бы из одного куска, без малейшего изъяна, без самой малейшей трещинки.
— Да-а! — восхищенно протянул Красин. — Аристократ, воспитание чувствуется, внешность — безукоризненная.
— Настолько, что вызывает подозрение, — усмехнулся Скоков.
— Кто такой?
— Некто Крайников. Евгений Евгеньевич Крайников. Окончил Плехановский институт, работает в Министерстве торговли курирует ряд магазинов «Мосодежда».
— Вы на него через Швецова вышли?
— Да.
— Ну и чем он вам показался?
— Крайников посещает школу верховой езды. На первый взгляд странного в этом ничего нет, но… Вместе с ним скачут: Барбара Крегер — сотрудница посольства ФРГ, Джон Смайлз — работник дипломатического корпуса США, Фрэнк Корн — представитель австрийской фирмы «Арго». Крайников и Корн знакомы. И, видимо, давно. Часто беседуют.
— Ну, и что в этом криминального? — помолчав, спросил Красин.
— Надо бы проверить.
— Проверим. Дальше.
— По службе Крайникову несколько раз предлагали повышение, но он отказывался, ссылаясь на плохое здоровье… Но здоровье у него отменное: в парилке по два-три часа торчит. И плавает прекрасно.
Скоков полез в карман за спичками — у него погасла сигарета, и Красин, воспользовавшись паузой, сказал:
— Сейчас многие плавают — это хороший тренинг.
Скоков выпустил колечко дыма, пропустил сквозь него второе и, когда они оба где-то под потолком растаяли, сказал:
— Виктор Андреевич, я так же, как и ты, прекрасно понимаю, что если мы будем подозревать каждого, кто знаком или имеет какое-либо отношение к Швецову, то дело нам это не закрыть, как говорится, до второго пришествия, но… Третьего дня случилось неожиданное — у Стеблева угнали машину.