И Джеффри Чарльз остался. Тем вечером после ужина Элизабет наткнулась на Морвенну, занятую шитьем в зимней гостиной.
— А, Морвенна, я хотела кое о чем поговорить с тобой. Это правда, что вы ездили на пляж Хендрона?
Девушка отложила шитье. Для этой тонкой работы ей не требовались очки.
— Да. Джеффри Чарльз сказал вам?
— Не нарочно. Я нашла песок у него в кармане и спросила.
— Да, — ответила Морвенна. — Мы были там несколько раз. Это неправильно?
— Не неправильно. Но выходит далеко за рамки того, что я себе представляла.
— Простите. На самом деле это гораздо ближе, чем когда мы ездим в другую сторону. Но если вы не хотите, мы больше туда не поедем.
— Как вы добираетесь? Через Нампару?
— Нет. Судя по вашим словам, я поняла, что вы этого не одобряете. Поэтому мы объезжали вокруг через Марасанвос и песчаные дюны, которые, как мне кажется, принадлежат мистеру Тренеглосу.
— Кейгуин ездит с вами?
— О да. Хотя иногда Джеффри Чарльз хочет погулять пешком, и тогда мы идем одни.
— Он упрямый мальчик. Ты не должна позволять ему брать над собой верх.
— Не думаю, что это так, Элизабет, — улыбнулась Морвенна. — Но он не столько упрямый, сколько умеет убеждать.
Элизабет улыбнулась в ответ и, коснувшись рукояти своей старой прялки, слегка ее покрутила. Уже больше года она не подходила к ней. Морвенна сказала:
— Среди невысоких скал есть святой источник, примерно на полпути вдоль берега. Вы его не видели?
— Не видела.
— Джеффри Чарльз был бы очень рад отвести вас туда, я уверена. А за ним есть несколько совершенно изумительных пещер. Будто попадаешь в огромный монастырь. Только повсюду течет вода. Жутковатый и волшебный вид. Почему бы вам как-нибудь не съездить туда вместе с нами, Элизабет?
Глаза Морвенны сверкнули причудливым блеском, как показалось Элизабет. Возможно, это обман зрения, вызванный свечой.
Она ответила:
— Может быть, когда-нибудь. Следующим летом. Но сейчас, когда дни стали короче и есть опасность сильных приливов, я чувствовала бы себя гораздо лучше, если бы вы в этом году не ходили больше на тот пляж.
— Мы очень осторожны.
— Я бы предпочла, чтобы для подобной осторожности не было причин.
— Хорошо, Элизабет. Джеффри Чарльз будет крайне разочарован, но, конечно, мы сделаем, как вы скажете.
Что-то в словах Морвенны не вязалось с ее обычным спокойным голосом, в них чувствовался некий вызов. Чуткая Элизабет это уловила, но пока решила не придавать большого значения. Она заметила, что Джеффри Чарльз тоже ведет себя загадочно, так что при необходимости секрет можно вытянуть из него.
Морвенна вернулась к шитью.
Жутковатый и волшебный, вот как можно было описать этот день. В десять они встретились с Дрейком, который как-то смог улизнуть с работы. Прекрасное утро и тучи на горизонте, обещающие дождь после обеда. Прогулка в милю длиной. Ноги утопают в сверкающем желтом песке, настолько мягком после прилива, что далеко за спиной остается дорожка глубоких следов. Джеффри Чарльз носится у воды, которая щекочет его босые пятки, и хохочет от восторга. Юноша и девушка не торопясь идут и разговаривают, смеются над Джеффри Чарльзом, словно наконец нашли общий предлог выразить радость от ощущения жизни и друг от друга. Море едва успело отступить из огромных пещер, к которым они направлялись, и капли все еще струились по стенам, а вход преграждал широкий залив. Джеффри Чарльз подтянул панталоны как смог — и вовсю шлепал по воде, а Дрейк предложил перенести Морвенну. Она отказалась. Вместо этого она зашла за камни, сняла ботинки и чулки, и, приподняв подол, прошла по колено в обжигающе холодной воде. Несколько гнилушек — и готов огонек, дымят свечи на старых шахтерских шляпах, которые захватил Дрейк. По скользким водорослям, мимо коряг и мусора, нанесенного сюда приливом, они шли все дальше и дальше вглубь пещеры и слышали эхо. Морвенна всегда боялась замкнутых пространств, и эта пещера не стала исключением. Ее пугал и пенный прибой, ревущий совсем близко, и коварный прилив, который мог внезапно нагрянуть и отрезать их от выхода.
Но эти страхи только подогревали интерес и совсем не мешали, ведь их можно было разделить с кем-то, особенно с Дрейком. В минуты здравомыслия она не могла принять подобное положение вещей и мириться со своей симпатией к этому молодому грубоватому плотнику; но ничто, ни разница в происхождении, ни религия, не могли ей помешать искренне наслаждаться этим утром.
Элизабет что-то сказала.
— Извините, я замечталась. Простите.
— С наступлением осени я не рекомендую вам далеко уходить, даже в сопровождении Кейгуина. Деревенские жители чтут закон, и, в любом случае, они знают и уважают вас. Но урожай нынче выдался плохой, а это приведет к еще большей нищете и беспорядкам. Чем дальше вы уходите, тем больше шансов нарваться на неприятности. Вообще с наступлением плохой погоды лучше вам не выходить с Джеффри Чарльзом за пределы наших земель, так безопаснее. Помните, что для него это первый год относительной свободы, и мы не должны заходить в этом слишком далеко.
Этим утром они определенно не зашли слишком далеко, хотя осмотром пещер дело не ограничилось. Когда они вышли из пещеры, солнце нещадно палило, а с севера на синее полуденное небо наползала цепочка угольно-черных туч. Дрейк сбросил рубаху и в одних штанах нырнул в высокие волны, с грохотом бьющиеся о песчаный берег. Не желая отставать, Джеффри Чарльз скинул с себя всю одежду вопреки протестам Морвенны и припустил к морю нагишом. Морвенна подошла к кромке воды и глядела на них, а вокруг ее ног пузырилась пена. Затем они лежали за скалой и обсыхали под обжигающим солнцем. Приличия ради Джеффри Чарльз прикрылся нижней сорочкой. Зашли ли они слишком далеко? Неужели это восхитительное удовольствие — нечто плохое и запретное?..
— Морвенна! — резко окликнула ее Элизабет.
— Я правда прошу прощения, Элизабет, я задумалась. Еще раз извините меня.
— Как я говорила, надеюсь, что во время моего отсутствия вы будете налегать с мальчиком на учебу. Через год-другой мистер Уорлегган намерен отправить его в школу, возможно, в Бристоль, или даже в Лондон. Поэтому сейчас ему необходимо отнестись к занятиям со всем вниманием, особенно к латыни.
— Я сделаю все возможное для того, чтобы он занимался, — ответила Морвенна.
***
Уилл Нэнфан был крупным мужчиной с довольно редкими и седеющими русыми волосами. Он держал несколько овец на своем небольшом земельном участке и этим да еще кое-какими занятиями с трудом зарабатывал себе на жизнь. Он приходился дядей Джинни Картер и мужем высокой блондинке Шар, которую как-то возжелал Джуд Пэйнтер. Однажды вечером Уилл пришел к Россу рассказать об одном человеке, с которым познакомился в Роскофе — некоем Жаке Клиссоне. Этот торговец ездил по полуострову и скупал кружево и шелковые перчатки, после чего привозил их в порт на продажу англичанам.
Нэнфан сказал, что этот человек как никто другой из тех, кто готов открывать рот за деньги, в курсе всех дел. Если верить Клиссону, шесть-семь сотен англичан сидели в Брестской тюрьме, еще несколько — в Понтиви и Ла-Форсе, но пока основная часть находилась в местечке под названием Кемпер, хотя на заумном французском это произносится как К-у-и-м-п-е-р. Там находилось три-четыре тысячи англичан всех родов и званий, женщин и детей, моряков торгового флота, матросов, офицеров, больных и здоровых — в одном огромном женском монастыре, переделанном под тюрьму. Судя по карте Тренкрома, которую Нэнфан захватил с собой, Кемпер находился всего в нескольких милях от бухты Одьер, где затонул «Тревейл», так что всё указывало на то, что если хоть кто-то выжил — их точно забрали туда.
Нэнфан спросил Клиссона, какую информацию тот сможет добыть о названиях кораблей и узниках — в особенности офицерах, и предложил пятьдесят гиней за полный список имен офицеров, спасенных с «Тревейла», если такие были. Клиссон ответил, что сделает всё возможное, но это очень опасно и, скорее всего, займет немало времени.
Росс поднял глаза от карты и выпрямился.
— Этот человек сказал хоть что-нибудь о том, как там обращаются с пленными?
— Не очень хорошо. Плохо, если честно. Жак говорит, там всем заведует всякий сброд, а не нормальные люди. От таких приличий не дождешься.
— Как ты встретишься с Клиссоном, если дата следующего рейса еще не определена?
— Раз в неделю он бывает в Роскофе. С четверга до понедельника ездит за товаром. В понедельник возвращается домой верхом с вьючной кобылой и товаром, купленным для англичан.
— Он говорит по-английски?
— О да. Иначе я б его не понял.
— В детстве я немного выучился французскому, Уилл, когда пару раз плавал с отцом. Но сейчас не уверен, знаю ли хоть слово. Ты помнишь моего отца?
— О да, сэр, — улыбнулся Нэнфан. — Я хорошо его помню. Помню, как видел и вашу мать однажды, хоть и было это давненько, я тогда был совсем мальцом. Она ехала верхом рядом с вашим отцом. Такая высокая. И худая, как... ну, в общем, худая, с длинными темными волосами.
— Да, — ответил Росс. — Да, у нее были длинные темные волосы...
На мгновение он снова превратился в девятилетнего мальчика, переживающего всю боль и тяготы болезни матери. Это был беспросветный мрак: рыдающая женщина, мази, бальзамы и торопливые шаги. Страдания, гнетущие запахи, старая сиделка и бледное как полотно лицо отца. Дым отбрасывал тень, а тенью была сама смерть. Он поморгал и выбросил этот образ из головы. С тех пор прошло уже двадцать пять лет, у него прекрасная жена и ребенок, а разъедающий всё и вся червь покинул этот дом.
— В далеком прошлом, когда я мальчишкой ходил в рейсы с отцом, — сказал он, — мы не занимались торговлей как таковой. Мы плавали на Гернси только за тем, чтобы наполнить собственные погреба бренди, ромом и чаем... Даже в те времена Британское правительство пыталось положить конец торговле на Гернси. Роскоф ничем не отличается, полагаю?
— Нет. Но Роскоф — исключительный город и к тому же весьма процветающий. Там сейчас два новых постоялых двора строят и полно английских, голландских и французских торговцев — у всех дела идут хорошо.
— И даже революционеры не вмешиваются?
— Нет, не вмешиваются. Можно сколько угодно свободно разгуливать по городу, но, сдается мне, стоит выйти за его пределы — и тебя тут же сцапают.
Уилл принялся сворачивать карту. Хруст бумаги разрезал тишину безмолвной комнаты.
— Имейте в виду, обстановка в Роскофе неспокойная. Все там ради того, чтобы поторговать, но глаза и уши повсюду. Шпион на шпионе, так сказать. Одни люди исподтишка поглядывают на других. Даже женщины начеку. Надо быть осторожнее с Клиссоном, потому как если кто прослышит о том, что он водит дела с английскими дворянами, это будет всё равно что донести на него — так они это называют — донести на него, после чего его заберут в Брест и обезглавят.
Росс кивнул.
— Значит, если бы я туда поехал, было бы лучше представиться человеком, занимающимся простым добропорядочным делом — чем-то вроде торговли, а затем случайно встретить Клиссона?
— Так было бы благоразумней. И одетым, как один из нас. Если б вы решили ехать, это было бы как раз кстати.
— Повидаюсь с мистером Тренкромом, — ответил Росс.
Глава десятая
В 1760 году, когда задумали построить молельный дом в Грамблере, после одного из религиозных собраний методистов, проходившего поблизости, Чарльз Полдарк, в то время решительный, крепкий и деятельный мужчина сорока одного года, преуспевающий и осторожный, решил выделить кусок земли, пригодный для строительства маленького дома. И хотя он не любил методизм, как и любое отклонение от норм, с сомнением относясь к нему как к сопернику власти помещиков, но его убедила новая жена, в то время еще двадцатилетняя, но уже мать двоих детей, предоставить им участок земли, граничащий с широко раскинувшейся деревней Сол. Юная миссис Чарльз, хотя никогда и не признавалась в этом мужу, еще девочкой, услышав проповедь Уэсли, сама чуть не обратилась в методизм.
Чарльз, как человек предусмотрительный, не подарил землю, а отдал в аренду, оформив договор на срок жизни трех арендаторов. Однако в конце договора он дописал, что «новый договор аренды на последующих трех арендаторов может быть предоставлен бесплатно на усмотрение моих наследников».
Когда в 1790 году последний из тех трех человек, указанных в договоре, умер, число последователей методизма в Грамблере упало, как и шпиль церкви в Бодмине, но отец Уилла Нэнфана, в ту пору единственный оставшийся в живых основатель этого сообщества, помнил достаточно, чтобы взять двух других старейшин и навестить Фрэнсиса с просьбой о продлении договора.
Фрэнсис же, поглощённый собственными мыслями и совершенно непрактичный, махнул рукой и сказал: «Забудьте об этом: земля ваша». После соответствующих благодарностей, старый Нэнфан пробормотал что-то о составлении документа, на что Фрэнсис ответил: «Я позабочусь об этом». Этого он так и не сделал, но так как он был еще молод, казалось, что нет нужды настаивать.
Танкард, поверенный Джорджа Уорлеггана, каждую неделю приезжал из Труро, с тех пор как Уорлегган переселился в Тренвит. Танкард определял, где начинаются и заканчиваются границы владений Полдарков, просматривал старые соглашения на добычу руды и в целом подчищал результаты многолетнего пренебрежения к делам предыдущего владельца. Когда возникали какие-то вопросы, касающиеся прав, Джордж приказал решать все неопределенности твердо, где бы они ни возникли, но проявлять великодушие. Джордж не испытывал желания создать себе репутацию прижимистого помещика, да и необходимость в этом отсутствовала. Уорлегган всегда хорошо платил своим слугам и наемным работникам, намного выше среднего: в денежном измерении это стоило немного, но за это он требовал и получал качественные услуги без глупостей и сантиментов. Однако он не любил туманные договоренности, незаконченные дела и неписанные правила. У него был четкий и рациональный ум, и нерациональность других его раздражала.
Часто вопросы были достаточно просты, чтобы решить их без участия Уорлеггана, но однажды перед возвращением в Труро Танкард сказал:
— Тот молельный дом прямо на краю деревни. На прошлой неделе я видел, как там чинят крышу, поэтому просмотрел имеющиеся документы и обнаружил, что срок договора аренды истек. Этим утром я заходил, чтобы встретиться с ними. Я нашел только троих и обрисовал им ситуацию с договором аренды, после чего старший из них, некто Нэнфан, сказал, что договор истек четыре года назад, и мистер Фрэнсис Полдарк подарил им эту землю. Я осведомился о наличии подтверждающих документов, на что Нэнфан ответил, что это было устное дарение. Мистер Фрэнсис Полдарк просто сказал: «Вы можете распоряжаться этой землей» и оставил все как есть. Из трех людей, присутствующих при этом, двое, в том числе отец Нэнфана, впоследствии умерли, так что остался только один свидетель. Я сказал, что передам это дело на ваше рассмотрение.
Джордж посмотрел на карту, висевшую на стене рабочего кабинета, которая показывала границы и детали имения.
— Здесь? Точно. Они даже называют эту улицу переулком Молитвенного дома, это было одобрено временем. Оформите официальную дарственную. Найдите кого-нибудь надежного с другой стороны, чтобы подписать ее. Пусть это будет сделано должным образом.
— Хорошо, займусь этим на следующей неделе.
— Минуточку... Это те сектанты, которые надоедали нам в церкви, да? Оджерс, этот жалкий священник, повздорил с ними. Он запретил им ходить в церковь, но говорит, что они посещают службу в Марасанвосе и устраивают собрания в Грамблере во время службы. В прошлое воскресенье наша церковь была на треть пуста.
Танкард покорно ждал на полпути к двери
Джордж стукнул по карте.
— Оставьте это. Пусть земля побудет бесхозной до следующей недели. А я тем временем встречусь с Оджерсом и узнаю его мнение.