Ганнибал (др. перевод) - Томас Харрис 20 стр.


Карло по природе своей был человеком веселым и энергичным, но присутствие режиссера выводило его из себя. Из-за прихоти этого специалиста по порнографии и по приказу Мейсона Вергера Карло был вынужден изъять прекрасное зеркало из принадлежавшего ему в Кальяри борделя.

Зеркала для Оресте Пини были священными предметами, поскольку он первым начал их применять в съемках порнофильмов. Использовал он зеркало и в единственном настоящем детективе, снятом им где-то в Мавритании. А прочитав однажды предупреждение, напечатанное на зеркале заднего вида своего автомобиля, он начал применять искривленные зеркала для того, чтобы представить предметы больше, чем они представляются невооруженному глазу.

По указанию Мейсона Оресте должен был установить две камеры и хорошую аппаратуру для записи звука. Все дубли были исключены. Кроме того, Мейсон хотел, чтобы в фильме обязательно присутствовали крупные планы лица, и выдвигал еще кучу других требований.

Карло казалось, что они без конца занимаются пустопорожним делом.

— И долго вы намерены стоять и причитать как баба? Может быть, вы все-таки просмотрите тренировку, а потом спросите, если что-то не поймете? — буркнул Карло.

— Я хочу снять вашу тренировку.

— Хорошо. Настраивайте ваше дерьмо, и начинаем.

Пока Оресте размещал камеры, Карло и три других сардинца тоже приступили к подготовке.

Обожавший деньги Оресте был потрясен, увидев, на что можно их потратить.

Брат Карло Маттео вывалил из мешка на длинный, стоящий на козлах стол гору поношенной одежды, а затем выбрал из этой горы рубашку и брюки. Тем временем два других аборигена — братья Пьеро и Томмазо Фальчоне — вкатили под навес грязную, видавшую виды медицинскую каталку, осторожно толкая ее перед собой по траве.

Маттео заранее приготовил несколько ведер мясного фарша, с десяток неощипанных кур, гору гнилых фруктов, над которыми уже роились мухи, а также ведро говяжьего рубца и кишок.

Маттео разложил на каталке пару старых штанов цвета хаки и принялся фаршировать их курами, мясом и фруктами. Покончив со штанами, он взял хлопковые перчатки, тщательно наполнил фаршем и желудями каждый палец и пристроил перчатки к обшлагам брюк. Затем Маттео подобрал для своего ансамбля рубашку и, расстелив на каталке, сложил в нее рубец и кишки. Придав рубашке желаемые формы при помощи хлеба, он застегнул ее на все пуговицы и аккуратно заправил полы в штаны. К рукавам легла еще пара фаршированных перчаток. На используемую в качестве головы тыкву Маттео натянул сетку для волос, подложив под нее немного фарша, а там, где должно находиться лицо, он прорезал два отверстия и вставил в них сваренные вкрутую яйца. Когда труд был окончен, на каталке лежал слегка грузный и немного комковатый манекен, который, впрочем, радовал глаз больше, чем большинство отправляющихся в морг прыгунов из окон. Чтобы придать завершенность своей работе, Маттео обрызгал безумно дорогим лосьоном переднюю часть тыквы и заправленные в рукава рубашки перчатки.

Мотнув головой в сторону помощника режиссера, который, забравшись на изгородь загона, пристраивал выносной микрофон, Карло сказал:

— Скажите своему недоделку, что, если он туда свалится, я за ним не полезу.

Наконец все приготовления закончились. Братья Фальчоне сложили ножки каталки, поставили ее в максимально низкое положение и покатили к воротам в загон.

Карло принес из дома магнитофон и дополнительный усилитель. У него была прекрасная коллекция записей, которые он делал, отрезая у своих жертв уши, чтобы отправить их родственникам. Карло всегда ставил эти пленки во время кормления животных. Когда необходимый звуковой антураж обеспечит реальная жертва, записи не потребуются.

Под крышей навеса к двум столбам была прибита пара изрядно потрепанных уличных динамиков. Сбегающий вниз по склону к лесу луг радовал глаз. Трава под яркими лучами солнца казалась ожившим изумрудом. Прочная, окружающая пастбище изгородь исчезала в лесу. В полуденной тишине было слышно, как под крышей навеса жужжит пчела-плотник.

— Вы готовы? — спросил Карло.

— Начинаем, Джириамо, — сказал Оресте, обращаясь к оператору.

— Готов! — ответил тот.

— Мотор!

Камеры заработали.

— Начали!

Включилась система звукозаписи.

— Снимаем! — выкрикнул режиссер и ткнул Карло в бок. Сардинец нажал на кнопку воспроизведения звука, и тишину разорвал раздирающий душу вопль. Человеческое существо рыдало, стонало, кричало, умоляло. Услышав эти звуки, оператор вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Людям эта адская какофония внушала ужас, но для появляющихся из леса свиных морд она звучала прекрасной увертюрой, предвещающей вкусный обед.

Глава 32

Однодневное путешествие в Женеву.

Самолет ранним утром оторвался от взлетной дорожки аэродрома Флоренции, сделал разворот и под свист своих турбовинтовых двигателей устремился на север по направлению к Милану. Ландшафт при взгляде сверху походил на крошечный макет Тосканы. Но в его цветовой палитре имелись какие-то чужеродные вкрапления. Это были голубые плавательные бассейны рядом с виллами богатых иностранцев. Голубой цвет казался совершенно неуместным среди темных кипарисов и серебристых олив. Бассейны, по мнению глазевшего в иллюминатор Пацци, очень смахивали на бледно-голубые, выцветшие глаза пожилых англичан.

Дух Главного следователя парил столь же высоко, как и самолет, в котором он находился. Пацци знал, что ему не придется стареть в этой дыре и зависеть от капризов начальников, стараясь дотянуть до пенсии.

Он страшно боялся, что после убийства Ньокко доктор Лектер убежит. Но снова увидев доктора в соборе Санта-Кроче, почувствовал облегчение — убийца был уверен, что ему ничто не угрожает.

Гибель цыгана совершенно не нарушила царящего в Квестуре покоя. Поскольку рядом с телом нашли пустые шприцы, все решили, что смерть связана с употреблением наркотиков. Брошенные на улицах шприцы были для города заурядным явлением, так как в аптеках их выдавали бесплатно всем желающим.

Пацци летел в Женеву, чтобы взглянуть на деньги. Он сам настоял на этом.

Ринальдо Пацци обладал абсолютной зрительной памятью. Он ясно помнил, как в первый раз узрел у себя эрекцию, когда впервые увидел свою кровь, как впервые перед его взором предстала обнаженная женщина и как выглядел тот кулак, который когда-то нанес ему первый удар. На всю жизнь он запомнил мумифицированную голову святой Екатерины, покоящуюся в раке в боковом приделе какого-то собора в Сиене, куда он случайно забрел в далекой юности. Больше всего его тогда потряс безукоризненно белый чепец на мертвой голове.

Столь же сильное потрясение Пацци испытал при виде трех миллионов долларов США.

Триста оклеенных бандеролями стодолларовых купюр с разными серийными номерами.

Демонстрация денег была проведена в помещении женевского отделения банка «Швейцарский кредит», в маленькой, очень похожей на часовню комнате. Показ проводил адвокат Мейсона Вергера. Миллионы доставили из хранилища в четырех больших депозитарных сейфах с номерами, выгравированными на медных пластинках. «Швейцарский кредит» предоставил в распоряжение клиентов аппарат для подсчета купюр и умеющего обращаться с этим прибором клерка. Клерка Пацци отпустил. Подсчитывать деньги он не собирался, и только раз возложил руку на толстую пачку банкнот.

Ринальдо Пацци был опытным следователем, и за двадцать лет службы ему не раз доводилось вычислять и арестовывать различных мошенников. Стоя рядом со своими деньгами и выслушивая условия договора, он не уловил ни единой фальшивой ноты. Если он отдаст им Ганнибала Лектера, они отдадут ему деньги.

Главного следователя охватила радостная горячка. Эти люди не станут его дурить. Мейсон Вергер действительно заплатит. В отношении дальнейшей судьбы Ганнибала Лектера Пацци не питал никаких иллюзий. Он знал, что продает его на муки и на смерть. К чести полицейского, следует сказать, что он полностью отдавал себе отчет в своем поступке.

Наша свобода стоит больше, чем жизнь чудовища. Наше счастье дороже его страданий, рассуждал он с холодным эгоизмом обреченного. На вопрос, что имел в виду Пацци, употребляя слово наше — человечество или себя с супругой, — однозначного ответа не было.

В этой выскобленной, чистой, как капор монашки, комнате (такая чистота возможна лишь в Швейцарии) Пацци принял окончательное решение. Отвернувшись от денег, он кивнул адвокату Мейсона мистеру Кони.

Мистер Кони подошел к первому сейфу, отсчитал сто тысяч и вручил их Пацци. Затем, коротко поговорив по телефону, он передал трубку Главному следователю со словами:

— Наземная линия, разговор шифруется.

Пацци услышал голос с американским акцентом. Слова произносились в странном ритме, каждое слово как бы на одном дыхании, с большими паузами между ними. При произношении взрывные звуки терялись. В ходе беседы у Пацци слегка закружилась голова, словно он напрягался, задерживая дыхание вместе с собеседником.

Без всякого вступления последовал вопрос:

— Где доктор Лектер?

Пацци, удерживая деньги в одной руке, а трубку — в другой, не колебался ни секунды.

— Он изучает палаццо Каппони во Флоренции. Он там… хранитель.

— Покажите, пожалуйста, ваше удостоверение личности мистеру Кони и передайте ему трубку. Ваше имя он вслух упоминать не будет.

Мистер Кони извлек из кармана листок бумаги, сверился с записями, произнес какое-то слово, видимо, призванное служить кодом, и вернул трубку Пацци.

— Остальные деньги вы получите, как только он окажется живым в наших руках, — сказал Мейсон. — Вам не придется лично задерживать доктора, но вы должны будете показать его нашим людям и сделать так, чтобы он попал в их руки. Вы возвращаетесь во Флоренцию сегодня? Прекрасно. Сегодня вечером вы получите инструкции о том, как встретиться неподалеку от Флоренции с человеком, который захватит доктора Лектера. Встреча должна состояться не позже завтрашнего вечера. Этот человек сообщит вам дополнительные инструкции. Он спросит вас, не знаете ли вы, где находится цветочный магазин. Вы ответите, что все торговцы цветами — жулики. Вы все поняли? Я хочу, чтобы вы обеспечили ему полную поддержку.

— Я не желаю, чтобы доктора Лектера на моих… Я не хочу, чтобы он оставался во Флоренции, когда…

— Я понимаю вашу озабоченность. Не волнуйтесь, его там не будет.

Трубка умолкла.

Через две минуты бумажной работы два миллиона долларов были условно депонированы в банке на имя Пацци. Мейсон Вергер не имел права забрать их назад, но для того, чтобы их мог получить Пацци, требовалось его разрешение. Сотрудник «Швейцарского кредита», приглашенный для продолжения переговоров, пояснил новому клиенту, что если депозит будет конвертирован в швейцарские франки, то придется уплатить определенную сумму, а сложный процент будет взиматься только с первых трехсот тысяч франков. Представитель банка вручил Пацци копию статьи 47 Федерального закона о банках и сберегательных кассах, гарантирующую тайну вкладов, и согласился произвести телеграфный трансферт всех средств в Королевский банк Новой Шотландии или на Каймановы острова, как только указанные средства будут переданы в распоряжение клиента.

В присутствии нотариуса Пацци, на случай своей смерти, предоставил супруге право распоряжаться счетом. Когда деловая часть встречи завершилась, лишь представитель банка протянул руку полицейскому. Мистер Кони и Пацци избегали смотреть друг другу в глаза. И уже стоя на пороге, мистер Кони пожелал итальянцу счастливого возвращения домой.

На обратном пути из Милана, подлетая уже к Флоренции, самолет попал в грозу. Вращающийся пропеллер через иллюминатор казался черным диском на фоне темно-серого неба.

Над древним городом гремел гром и сверкали молнии, выхватывая из вечернего сумрака купол собора и башню колокольни. Кое-где на улицах начали зажигаться первые фонари. Пацци вспомнил детство и тот день, когда нацисты взорвали мосты через Арно, пощадив лишь Понто Веккьо. На короткий, как вспышка молнии, миг он вспомнил и пленного снайпера, прикованного к статуе Мадонны в Веригах. Снайперу позволили помолиться перед расстрелом.

Вдыхая пахнущий озоном воздух и чувствуя, как от ударов грома трепещет обшивка самолета, Пацци из древнего рода Пацци возвращался в свой столь же древний город, чтобы реализовать извечную, знакомую даже людям древности мечту.

Глава 33

Ринальдо Пацци предпочел бы следить за перемещениями жертвы, укрывшейся в палаццо Каппони, но, к сожалению, такой возможности у него не было. Вместо этого, еще не остыв от созерцания долларов, Ринальдо влез в вечерний костюм, чтобы встретиться с супругой на концерте Флорентийского камерного оркестра. Они давно мечтали об этом вечере.

Сооруженный в девятнадцатом веке театр Пикколомини являл собой вполовину уменьшенную копию знаменитого «Театро Ла Фениче» в Венеции. А его интерьер напоминал ларец для хранения драгоценностей в стиле барокко — золото, бархат и витающие на великолепном потолке вопреки всем законом аэродинамики херувимы.

Красота театра очень помогала исполнителям, часто испытывающим нужду во всесторонней поддержке.

Любители музыки, которых во Флоренции было не меньше, чем в других культурных центрах Италии, имели тенденцию сравнивать исполнительское мастерство оркестров с хранящимися во Флоренции подлинными шедеврами искусства. Это было, конечно, несправедливо, но в то же время неизбежно. В городе остро ощущалась нехватка подлинных художников звука.

Пацци скользнул в кресло рядом с женой под звуки раздавшихся вслед за увертюрой аплодисментов.

Супруга подставила ему благоухающую духами щечку. Сердце Пацци наполнилось гордостью и счастьем при виде жены в открытом вечернем платье, со вкусом демонстрирующем ее великолепные формы, и с программой концерта в руках. Программа, или, скорее, партитура, была заключена в подарок мужа — прекрасную кожаную папку от Гуччи.

— После того как у них появилась эта новая виола, оркестр звучит в сто раз лучше, — прошептала она на ухо супругу.

Виртуоза игры на виола да гамба пригласили вместо таинственно исчезнувшего несколько недель назад и безнадежно бездарного кузена профессора Сольято.

Облаченный в безукоризненный фрак доктор Ганнибал Лектер, сидя в одиночестве в ложе бельэтажа, наслаждался музыкой. Создавалось впечатление, что его лицо и белоснежный пластрон витают во тьме, обрамленные золоченой резьбой в стиле барокко.

Пацци заметил доктора, когда после окончания первой части в зале на несколько секунд вспыхнул свет. Прежде чем Главный следователь успел отвести взгляд, голова доктора повернулась как у филина и их взоры скрестились. Пацци непроизвольно сжал руку супруги. Он сделал это настолько сильно, что та огляделась вокруг. Затем Пацци решительно обратил взор на сцену. Он все еще держал супругу за ладонь, и тыльная сторона его руки согревалась от соприкосновения с ее прекрасным бедром.

В антракте, вернувшись из буфета с напитком для жены, Пацци обнаружил, что доктор Лектер стоит рядом с ее креслом.

— Добрый вечер, доктор Фелл, — произнес Пацци.

— Добрый вечер, коммендаторе, — ответил доктор. Он стоял, чуть наклонив голову, и явно ждал, когда Пацци представит его супруге.

— Лаура, позволь представить тебе доктора Фелла. Доктор Фелл, это синьора Пацци — моя жена.

Синьоре Пацци, привыкшей к тому, что все восхищаются ее красотой, очень понравилось все то, что произошло дальше, чего нельзя сказать об ее супруге.

— Благодарю вас за столь высокую честь, коммендаторе, — сказал доктор.

Перед тем как он склонился к руке синьоры Пацци, из его рта на мгновение появился ярко-красный, с заостренным кончиком, язык. Губы доктора приблизились к руке женщины, пожалуй, ближе, чем это было принято во Флоренции. Во всяком случае, синьора Пацци ощутила на своей коже тепло дыхания доктора.

Глаза доктора обратились на нее еще до того, как он отнял от ее руки губы и поднял голову с прилизанными волосами.

Назад Дальше