– У меня был один капитан, слегка за пятьдесят, – сообщила Юкон, – Это вообще не передать, как мы зажигали! Потом, правда, разбежались, но это уже другая тема.
– А с людьми этот фокус получается? – напрямик спросил Омлет.
– Там пока кое-какие неясности, – ответил Оскэ, – У Мак Лоу на сайте все подробно.
– А мамонтовое дерево вообще живет 3000 лет, – проинформировал Гаучо.
– На то оно и дерево, – заметил Дв, – а человека задолбит столько жить.
– Если не сидеть на одном месте, как мидия, то ни фига не задолбит, – возразила Упу.
– При условии, что не болеешь, – уточнил Омлет.
– Регенерация, – сказала Флер, – Я вспомнила: там было про регенерацию тканей. Это связано: долгая активная жизнь, и быстрая регенерация после почти любых ранений, кроме смертельных. Это замыкается на поддержание потенциала стволовых клеток.
Дв повернул голову и скосил глаза на свое правое плечо, пересеченное жутковатым и довольно свежим шрамом от осколка реактивного снаряда.
– Регенерация это да! – произнес он, – Док-Мак великий человек!
– Вообще-то, – сказал Эсао, – дело не только в физическом здоровье. Есть еще важные качества, которые… Ну, в литературе пишут «духовные», хотя, правильно, наверное, говорить «психические». В смысле, то, что закладывается воспитанием.
– Это как раз не проблема, – сказала Флер, – Если человеку с детства не морочить мозг всякой фигней, а учить практически полезным вещам, то все будет ОК.
Тиморец отрицательно покачал головой.
– Если бы все было так просто, то все люди бы давно были правильно воспитаны.
– Ты про исторический материализм не забывай, – ответил ему Оскэ, – Там все четко: эксплуататорский класс, или оффи, как у нас говорят, проводит воспитание в своих интересах, чтобы общество плодило послушных уродов с перекошенными мозгами.
– Вот-вот, – согласился Эсао, – у Ефремова это называется «Инферно».
– Инферно – не инферно… – Оскэ махнул рукой, – Назови как угодно. Тут главное – понимать, что проблема только в оффи и в интеллигенции, которая им служит. Если провести универсальный культуроцид, и дать людям понятно сделанные пособия по практической психологии, то, как правило, в семье будет нормальное воспитание.
– Ты уж так-то не упрощай, – вмешалась Флер, – универсальный культуроцид это не прополка огорода, это сложная процедура. Мне мама рассказывала, так что…
– Крошка Ру, – перебил он, – Я не говорю, что это просто. Люстрации редко бывают простыми. Я говорю: это необходимая первая фаза. Могу добавить: не простая.
Стэли громко похлопала ладонями по коленям.
– Ребята! Я не понимаю, про что вы говорите!
– Про ликвидацию универсальной оффи-культуры, – пояснила Флер, – Прикинь: оффи через интеллигенцию внедряют универсальное нравственное воспитание в полицию, армию, школу, в законы, в масс-медиа, литературу и кино, в сексуальные и семейные отношения, и даже в обиходный язык. Это как инфекция. Ее надо уничтожить, иначе будут рецидивы. Задача: обойтись минимально-необходимым уровнем люстраций.
– Уничтожить интеллигенцию и нравственное воспитание? – удивился Эсао.
– Ага, – Флер кивнула, – Иначе, чуть ты зазеваешься, они всадят тебе гарпун в спину.
– Но общество без интеллигенции и нравственности это дикость! – возразил он.
Флер вздохнула, вытащила из кармана у Оскэ сигарету и закурила.
– Рассказываю по школьному. Любая микро-группа – семья, компактное племя или коллектив – имеет свой этос, сумму нравов и обычаев, которые отличают эту микро-группу от других. Если несколько этосов оказались похожими в главных чертах, то микро-группы образуют более крупное сообщество. У сообщества будет мета-этос, объединяющий только те нравы и обычаи, которые есть у всех этих микро-групп. В фольк-истории это часто остается, как миф о культурном герое. У китайцев – Фу Си, создатель И Цзин, Книги Перемен. У янки – Томас Джефферсон, который написал Декларацию Независимости. У канаков – Мауна-Оро, он увидел на панцире морской черепахи Paruu-i-Hoe, Закон Весла, или Kvad-Vik, как говорит моя мама.
– Kvad-Vik? – переспросил Алибаба, – Это на каком языке?
– На старо-норвежском, – ответила Флер, – Мама родилась в Скандинавии.
– А! Точно! Дядя Микки мне говорил!
Она улыбнулась, кивнула, выпустила изо рта колечко дыма и продолжила.
– … Мета-этос всегда намного меньше, чем любой из частных этосов, потому что он наследует только их общие элементы. В этологии человека, или, сокращенно – этике, такой вариант называют гуманным, человеческим. А бывает еще так: какая-то микро-группа подчиняет себе все окружающие племена, становится кланом оффи и силой навязывает свой этос, к которому добавлено правило, что все люди должны служить клану оффи. Этот вариант называют сервильным, рабским. Клан оффи объявляет это общественной нравственностью, или моральной ценностью универсальной духовной культуры. Интеллигенция вдалбливает это людям, чтобы они оставались рабами. О!
Гаучо похлопал в ладоши и протянул Флер чашу, где еще оставалось пиво.
– Промочи горло, гло! Это было круто! Я тебя слушал и вспомнил нашего тичера по экоистории в школе! Но у тебя получилось лаконичнее, а краткость – сестра музы.
– Сестра таланта, так в оригинале, – поправил Гаучо.
– А талант в оригинале это тридцать семь с третью фунтов золота, – сообщил Омлет.
– Сорок четыре тысячи наших алюминиевых фунтов, – сразу прикинула в уме Юкон.
– Но нельзя же уничтожать, ничего не создавая взамен! – воскликнула Стэли.
– Если речь идет об инфекционной болезни, то можно и нужно, – отрезала Флер.
– Ну, ты сказала! – возмутилась тиморка, – А как воспитывать без нравственности?
– Этос, – напомнила меганезийка, выпустив очередное колечко дыма, – или мета-этос.
– Мало ли какие бывают обычаи, – возразил ей Эсао, – Могут быть и неправильные. А нравственность, если она коммунистическая, а не буржуазная, это точно правильно.
– Стоп! – вмешался Оскэ, – Коммунистическая нравственность – это политика общей собственности на ресурсы, средства производства и результаты труда. Ну, и как ты применишь это к отношениям с домашними и с соседями? К дружбе, сексу, детям?
– Простой вопрос, – добавила Флер, – сколько у человека может быть параллельных постоянных сексуальных партнеров, и могут ли быть партнеры по случаю, на час?
Эсао глубоко задумался, а затем неуверенно ответил:
– Понимаешь, Флер, я и Стэли, мы отчасти католики. Мы не догматики, нет, но…
– …В католицизме лучше, когда один мужчина и одна женщина, – договорила за него Стэли, – Иногда можно на стороне, но это у нас считается не очень правильным.
– Таков ваш местный католический этос, – констатировала Флер, – а я спрашиваю про коммунистическую нравственность. Что там на эту тему, а?
– Ну… – Стэли задумалась, – …По-моему, там тоже один мужчина и одна женщина.
– Где это у классиков? – быстро спросил Оскэ.
– В «Утопии» Томаса Мора! – мгновенно ответил Эсао.
– Ага, – Оскэ кивнул, – Томас Мор тоже был католиком. Он выступил против короля Генриха VIII, когда тот порвал с католицизмом. За это Мору отрубили голову. Упс!
– Ну, и что! Разве католиком быть плохо? Мы здесь воевали за коммунизм…
– А я не сказал, что плохо, – перебил его Оскэ, – Я сказал: это позиция католического этоса. Кстати, в «Утопии» Мора, женщину, достигшую половой зрелости, отдают в собственность какому-нибудь мужчине. Женщина – единственный вид имущества, на который Томас Мор сохранил частную собственность в своей Утопии, но…
– Каждый может ошибиться! – эмоционально перебил Эсао.
Оскэ утвердительно покивал головой и продолжил.
– … Но, в классике коммунизма есть и противоположное мнение: «Город Солнца». Томмазо Кампанелла. Он ушел из католицизма в какой-то тайный орден, поэтому в Городе Солнца вообще нет семей, а секс организован так. В процессе обязательных коллективных занятий физкультурой, местные эксперты по селекции наблюдают за особями и выбирают пары для вязки. Дальше – как у собачек. Раз – два и готово. А бесплодные особи женского пола поступают в общее пользование мужских особей.
– Это же свинство! – воскликнула Стэли.
– Мне данный этос тоже не симпатичен, – ответил Оскэ, – Но, коммунистическим принципам это никак не противоречит, в отличие от той частной собственности на женщин, которая описана в Утопии Мора.
– Нет, противоречит! При коммунизме нельзя поступать с женщиной, как с вещью!
– Я тоже так считаю, – сказал он, – Но мы же о коммунистической нравственности…
– У Ефремова женщина равноправна с мужчиной! – перебила она.
– А Ефремов классик коммунизма или нет? – поинтересовалась Флер.
– Это спорный вопрос, – Оскэ пожал плечами, – Есть разные мнения…
Упу взмахнула рукой и отправила в полет томагавк. Тихий свист, тупой звук удара – топорик вонзился на дюйм в доску, радом со стрелой и метательной звездочкой.
– Ефремов – признанный классик коммунистической футурологии, – объявила она.
– Значит, классик! – обрадовалась Стэли.
– …Но у него тоже все какое-то подозрительное, – добавила папуаска.
– Почему?! – почти хором возмутились Стэли и Эсао.
– Ну, в начале, про детей, – сказала она, наблюдая, как Юкон взводит рычагом тетиву небольшого арбалета, – Вот, я решаю родить ребенка. Я прикидываю и выбираю, кто будет био-папой, соблюдаю режим, хожу с пузом, потом рожаю, кормлю, опять же, соблюдая режим, а потом приходит какой-то полицай и говорит: отдавай киндера.
– Самоубийца, – фыркнул Дв.
– Допустим, они втроем и в экипировке, – уточнила Упу, – Броники, скорострелки…
– Ну… – лидер папуасов почесал широкую грудь, – Если у тебя хорошая позиция…
– … И вообще, мы про принцип говорим, – добавила она, – Так у Ефремова.
Раздался звонкий щелчок и глухой удар. Арбалетная стрела пробила доску насквозь.
– Эту штуку туристам давать нельзя, – твердо сказал Алибаба.
– Пожалуй, – согласилась Юкон, убирая арбалет в ящик, – А что за тема с детьми?
– Там нет про полицая! – возразил Эсао, – Там женщины сознательно отдают детей профессиональным педагогам для воспитания.
– Бро, – вздохнула Упу, похлопав его по спине, – Покажи мне нормальную женщину, которая так сделает, и я пойму, что ни хрена не видела в этой жизни.
Эсао быстро повернулся к Стэли, но она как-то внезапно засмотрелась на небо.
– М-м… – растерянно произнес он, – …А как же на Элаусестере?
– На Элаусетсере, – ответила Флер, рассматривая содержимое одного из ящиков с «туристическим» оружием, – Нет чужих. Упу! Ты ведь запросто подбросишь своего киндера на два-три месяца своей маме, тетке или сестре, ага?
– Ага, – папуаска без колебаний, кивнула, – Или маме Чапа, как сейчас. Мы из одной деревни, а это типа как родичи. И что здесь такого?
– Ничего такого, – согласилась Флер, взвешивая в руке боевой бумеранг.
– Упу, а если при коммунизме вообще все люди, как родичи? – спросил Эсао.
– Сомнительно, – ответила она, – Если я знаю человека, тогда еще можно. Если бы ты спросил про ребят из команды Кайемао Хаамеа – то да, мы с ними были в ситуациях, поэтому я знаю: они надежные. А там, у Ефремова, все люди какие-то беспомощные.
– Беспомощные? – переспросил тиморец.
– Просто, они слишком нерешительные! – сказала Флер и метнула бумеранг.
Снаряд, казалось, был слишком тяжел для такой легковесной 17-летней девушки, как Флер. По сравнению с атлетически сложенной Упу или с рослой, крепкой Юкон, она выглядела худеньким подростком. В первую секунду после ее броска казалось, что медленно планирующий бумеранг вообще не долетит до цели, однако он, продолжая мерно вращаться, преодолел полсотни шагов и ударил по мишени с такой силой, что создал хорошо заметную вмятину на одной из досок.
– Ни хрена себе… – произнес Гаучо.
– Бумеранг это папино хобби, – пояснила Флер, – Он и меня научил. Прикольно! Сила почти не нужна. Главное, правильное движение.
– Потом покажешь, как это делать? – спросил Дв.
– Aita pe-a, – она игриво хлопнула лидера папуасов по каменно-твердому животу.
– Ребята, объясните, что не так в людях у Ефремова! – сказала Стэли, – У меня такое чувство, что вы что-то перепутали. Там замечательные люди!..
– Жратва!!!– завопила Упу.
По широкой тропинке (или узкой грунтовой дорожке) из густых зарослей пандануса выкатился порядком перегруженный семиместный трицикл «Jibo». За рулем сидел молодой папуас, телосложением лишь немного уступавший Дву. На втором сидении каким-то образом помещались пятеро девчонок – тетум, примерно ровесниц Флер. Хвостовое сидение было переоборудовано в багажник, и в нем находились четыре внушительных алюминиевых котла – по всей видимости, с долгожданной едой…
…
Хороший фермер и хороший солдат способны активно питаться, не преставая болтать языком. Упу была и хорошим фермером, и хорошим солдатом. Наворачивая из миски нечто вроде рагу из тушеных батмитов с тунцом, кальмаром и специями она, в то же время, излагала свои взгляды на классику коммунистической футурологии.
– Тичер в колледже сказал: «знаешь, попробуй-ка ты сделать интегральную курсовую работу на научной фантастике». А что? Интересно. Тему, кстати я сама придумала: «Технология робинзонады в НФ – эра I Холодной Войны». Прикиньте: люди впервые полетели в космос, и выполнили несколько экспедиций на Луну. Ужас, на чем тогда летали, но энтузиазм же! Мы первые! А в НФ уже межзвездные перелеты, все дела… Короче, я взяла четыре робинзонады: Фрэнсиса Корсака (Франция), Артура Кларка (Англия – Шри-Ланка), Роберта Хайнлайна (США) и Ивана Ефремова (СССР).
– Кто круче всех? – спросил Алибаба.
– Артур Кларк, конечно! Во-первых, у него «Космическая Одиссея», а во-вторых – «Немезида». Вернее, она во-первых. Потому что там обитаемый Ктулху, хотя сама Немезида совсем иная, чем в реальности. А у Ефремова в «Туманности Андромеды» описана Железная Звезда. Она типа реальной Немезиды: излучает в инфракрасном диапазоне, и на одной из ее планет есть приспособившаяся к этому жизнь. Что-то наподобие летающих медуз. Короче, лучше почитать. Но я сейчас про другое. Про встречи с Пятницами. В смысле, с цивилизациями аборигенов, идентичных людям.
– И этот туда же, – вздохнула Флер, – Он же, вроде, был ученый. Вероятность…
– У него все четко, – перебила Упу, – аборигены это потерявшиеся земляне, которые полетели за счастьем несколько веков назад, и колонизировали вполне приличную планету, которую назвали Торманс. Вещь, кстати, называется «Час быка».
– И построили там коммунизм? – попробовал угадать Гаучо.
Упу облизала и отложила ложку, а затем очень выразительно ударила ребром ладони левой руки по сгибу локтя правой.
– Они построили какую-то феодальную херню. Есть один великий вождь, трое менее великих, и некоторое количество крепостных спецов, которые поддерживают технику примерно на уровне I мировой войны. Остальные – крепостные рабочие. Подростков после базовой школы отнимают у родителей и выбирают из них немногих будущих спецов. Остальных – обучают по-быстрому, и в работу на конвейер. В 25 лет рабочий считается устаревшим и отправляется в крематорий, чтобы не было перенаселения и социальных проблем. Их учат, что крематорий – это лекарство против морщин.
– Готично, – оценила Юкон.
– Ага, – папуаска кивнула, – А дальше, в эту сральню прилетают хорошие ребята.
– Типа, как мы на Замбези? – спросил Чап.
Папуаска вторично отмерила ребром ладони фут на своей правой руке и пояснила:
– Эти ребята с Земли просто никакие. Я даже не знала, что про это писать.
– Даже со мной советовалась, – сказал Дв, – Но я тоже ни фига не понял.
– Они замечательные! – возмущенно возразила Стэли.
– Смотря для чего, – отрезала Упу, – На Тормансе они были не пришей скату хвост.
– Ты такая умная, да? Критиковать легко! А какие, по-твоему, там были нужны?
– А вот у нас спец по таким делам, – Упу хлопнула Флер по плечу.
– Я-то что? – удивилась она, – Это мама спец по тем делам, а я по строительству.
Алибаба покачал в воздухе указательным пальцем.