— Все будет зависеть от того, насколько повыше, — заметил я. — Женщины для меня — так, хобби, но деньги — моя слабость.
— Тогда, уверен, мы поладим, — кивнул Чой. — Вы уже разговаривали с Бланш Арлингтон?
— Нет, — соврал я. — А не помешало бы?
— Она одна из подружек Рида, — пояснил он лениво. — Бывшая любовница, если точнее, но все же подружка. Она, наверное, и сказала ему, что Эрик с Вирджинией здесь.
— Так, может, поехать поболтать с ней завтра утром? — задумчиво произнес я. — Спасибо за совет.
— В твоем распоряжении осталось ровно десять секунд! — рыкнул Ларсон.
— Не беспокойся, — отмахнулся я. — Интуиция меня никогда не подводит. Я знаю, трое — это компания, а четверо — нечто другое. Где вас можно найти в случае чего?
— Не беспокойся, — отозвалась Вирджиния. — Позвоним сами.
— У меня контора на Форт-стрит, — сообщил Чой. — Возникнут какие-нибудь проблемы, Дэнни, звоните или заходите.
— Хорошо, — весело сказал я и встал.
— Давай, Бойд, — процедил сквозь зубы Ларсон. — Осталась одна секунда!.
— Если не прекратишь угрожать мне, Ларсон, — холодно процедил я, — размозжу тебе башку. Будешь всю оставшуюся жизнь наклеивать этикетки на банки с сардинами, может, тогда поймешь, что к чему!
Выходя из бара, я опять глянул в окно. Дайамонд-Хед был на месте.
В отель я вернулся около двенадцати. С предусмотрительностью бывалого путешественника я прихватил с собой бутылку виски. Теперь достал ее, распечатал и налил себе стакан.
Виски спасло меня от чувства одиночества. В голову пришла оригинальная мысль: как далеко Гонолулу от Нью-Йорка! Окружающие просторы начинали действовать мне на нервы. Взять хотя бы такую глыбину, как Дайамонд-Хед! А при одном воспоминании о скале Пали-Пасс, где вокруг тебя только небо, ветер и больше ничего, я до сих пор покрываюсь гусиной кожей. У себя дома на западе Центрального парка я чувствую себя в безопасности: десять этажей бетона над твоей головой и пятнадцать — под ногами. Один знакомый психиатр как-то сказал, что у меня агорафобия, на что я поспешил ответить, что моя интимная жизнь его не касается. Но он объяснил мне, что агорафобия — это боязнь открытого пространства. Я посоветовал ему заниматься своим делом и не лезть ко мне со своими дурацкими выводами. Но похоже, он был прав.
Я налил себе еще стакан виски и подумал о Бланш Арлингтон: кто же все-таки убил ее и почему? И откуда звонил Эмерсон Рид? Ну, если это вообще был Рид, а если не он, то кто тогда? Когда начинаешь думать, проблема заключается в том, что постепенно совсем сбиваешься с толку, поэтому я решил прекратить это занятие и прикончил второй стакан.
Пока я раздумывал, наливать ли третий, в дверь тихо постучали — может, пришли за бесценок распродавать гавайских танцовщиц или решили убедиться, хорошо ли я устроился здесь? А может быть, это тот, кто перерезал горло Бланш Арлингтон?.. Единственно верным способом прояснить ситуацию было открыть дверь, что я и сделал.
Темноволосая красавица улыбалась мне, сверкая белоснежными зубами.
— Алоха нуи лоа, — произнесла она нежнейшим голоском.
Скажите на милость, кому придет в голову прихватить с собой иноязычный словарь, собираясь в один из штатов? Что бы ни означали ее слова, похоже, ничего обидного в них не было. Я улыбнулся в ответ и продолжал пялиться на нее, как будто боялся, что моргни я разок, и она растворится в ночи.
— Мистер Бойд? — спросила посетительница неуверенно. — Кемо сказал, что вы хотите поговорить со мной…
— Кемо? — недоуменно повторил я.
— Официант из бара «Хауоли», — пояснила она. — Я Улани, танцовщица.
— Извини, дорогая, ну конечно же, разве можно тебя забыть! — воскликнул я. — Кемо просто умница! Да входи же!
Она вошла следом за мной в комнату. Я закрыл дверь. Улани стояла посередине комнаты, с губ ее не сходила мягкая улыбка. Пальцами одной руки она нервно теребила свой яркий саронг
— Дорогая! — взмолился я. — Не…
Я словно опять смотрел на ее танец. Какое-то время девушка стояла неподвижно. Затем ее пальцы начали медленно скользить по саронгу. Неожиданно он упал на пол к ее ногам, а она осталась только в белых шелковых трусиках и не отрываясь продолжала смотреть на меня. Ее маленькие упругие груди быстро поднимались и опускались.
— И ты говоришь, что Улани некрасивая! — В ее голосе слышалась обида.
— Дорогая, — я медленно встал, — Улани — самая красивая из всех, кого я когда-либо видел!
— Алоха ауиа оэ! — проворковала она и, шагнув ко мне, расстегнула мою рубашку. Затем ее руки скользнули по моей груди и сжали мне плечи, наклоняя их к себе. — Дэнни, — прошептала Улани. — Ты такой мужчина!
Наши губы встретились. Я обнял ее за талию, потом ладонями обхватил ее упругие теплые груди.
— Алоха ауиа оэ, — снова промурлыкала танцовщица.
— Что это значит? — пробормотал я.
— Люби меня! — прошептала она и неожиданно укусила меня за нижнюю губу.
Немного погодя я взял ее на руки и отнес на кушетку, затем выключил свет и открыл окно, чтобы в комнату проникал лунный свет. Я оглянулся — на кушетке вырисовывался мягкий силуэт Улани: Когда я шел к ней, в воздухе мелькнуло что-то белое и мягко упало на пол.
Остров Ниихау потерял Улани навсегда! Дэнни Бойд обрел ее на целую ночь!
Глава 4
На следующее утро я встал около десяти, надел купальные трусы, нацепил темные очки и пошел в бассейн. Примерно через час я отвез Улани в бар «Хауоли» и остался сидеть в машине, наблюдая за тем, как она легко бежит к входной двери. Улани сказала, что придет вечером в то же время, что и прошлой ночью, и я поехал обратно в отель с приятным ленивым ощущением того, что Гавайи всецело принадлежат мне одному.
Я плюхнулся в парусиновый шезлонг рядом с бассейном и закурил. Официант-китаец, весь в белом, с неизменной улыбочкой на лице, подошел и спросил, не желаю ли я чего-нибудь. Про себя я назвал его Чарли, потому что при всем желании настоящее его имя было просто невозможно выговорить. Я заказал кофе по-ирландски